Быть огню

Эльма Зеленжар (2025)

Ильфеса тонет в золоте и грехах, а между тем все громче слышится гул приближающейся Революции и религиозной Реформации. Асавин становится узником Цитадели и постигает тайны запретной алхимии. Когда просыпается, казалось бы, давно умершая магия, в городе быть огню. Уна продолжает работать на Морока, но многое изменится, когда она попадет в Черное Древо. Когда женщина раздувает угли давно погасшей гордости, в городе быть огню. Тьег балансирует между жизнью и смертью. Когда благородный принц прислушивается к темноте в своем сердце, в городе быть огню. И некому погасить его! Продолжение книги «Исход Благодати»

3. Старый друг (Асавин)

Прямо с порога Иргесс кинул в Асавина мотком одежды:

— Примерь-ка.

— Это еще зачем? — настороженно спросил Асавин, разглядывая старый неопределенного цвета плащ, линялый капюшон и бесформенный кафтан с рубахой из небеленого льна.

— Пойдешь в город и приведешь своего друга-алхимика.

Асавин присмотрелся к глазам Иргесса, надеясь найти в них насмешку. Матовая чернота оставалась абсолютно серьезной.

— Мы с ним не друзья. Он только недавно освободился от Френсиса. Думаете, с радостью впряжется снова?

— Впряжется, — усмехнулся нелюдь. — Я разузнал о нем. Очевидно, что на жалованье алхимика ему не выжить. Так и скажи ему: Морок обещает сотню солнц в день, и эти деньги не надо тратить на аренду крысиной норы, еду и реагенты.

Асавин присвистнул. Действительно щедрое предложение.

— А меня тоже посадите на жалованье? — насмешливо поинтересовался он и осекся: холодные черные камешки в глазницах Иргесса наводили тревогу.

— Нет, но, если починишь прибор, награжу шедрей, чем твоего друга.

Этот посул, хоть и походил на откровенный обман, пробудил задремавшую было алчность Эльбрено. От глаз Асавина не укрылось ни хорошее оружие у бойцов Морока, ни прекрасная конюшня. Деньги у вожака водились, и немалые, так почему бы ему и не наградить его? В противном случае можно было рискнуть и обокрасть… В очень крайнем случае.

Ближе к ночи Асавин выехал из Цитадели в сопровождении двух мордоворотов, которые одновременно должны были охранять его и не дать сбежать, если это взбредет ему в голову. Даже здесь Иргесс не изменил своей настороженности, да и гай с ним. При свете редких масляных фонарей они въехали на улицу Лодочников. Кособокие дома здесь ютились почти к самой пристани, перекрывая друг другу вид на грязное море. Воздух густо пропах смолой и гнилым деревом. Здесь, в сырой каморке под самой крышей, и обитал Лонан. Паршивое жилье. Сверху постоянно капало и сыпались перья от надоевших уличных голубей, но Лонан никогда не жаловался. Даже когда охромел, упрямо продолжал карабкаться по скрипучей лестнице на свой любимый чердак.

Асавин знал, что Лонан жил по строгому расписанию: вечерами проигрывался в прах, ночи всегда проводил дома, одиноким и трезвым как стекло, чтобы не лишиться единственного заработка. Однако сейчас, судя по огоньку в окне, алхимик пропустил вечернюю игру. Снова на мели, как старая дырявая лодка. Асавин хотел оставить амбалов у дома, но те, словно дрессированные псы, молча поднялись с ними до самой комнаты и только там отступили от него.

На стук в дверь послышался неуверенный вопрос:

— Кого еще принесла нелегкая?

— Кота, — сквозь улыбку произнес Асавин. — Не найдется ли блюдечка сливок?

Щелкнул запор, приоткрылась небольшая щель, и в нее высунулась хмурая физиономия:

— Нет ничего, пошел вон. Всеблагой, во что ты вырядился?

Асавин привычным движением просунул в щель носок сапога и ладонь, а затем протиснулся внутрь. Ветхая дверь захлопнулась.

Пахло бумагой, заваренной лимонной травой, на полках громоздились свитки, лучины бросали на обшарпанные стены теплые красноватые всполохи.

— Ну заходи, — устало вздохнул алхимик, указав на одно из кресел, негостеприимно заставленных книгами.

Асавин послушно присел на край, подождал, пока Лонан разольет напиток по старым облупившимся чашкам. Ритуал. Хорек не станет слушать, пока не выпьет несколько глотков отвара. Асавин отхлебнул и скривился. Словно кто-то залил кипятком сено, жеваную лимонную корку и полынь. Что только Тьег и Лонан находят в ней?

— Излагай, — протянул алхимик, когда чашка коснулась столешницы. — Я думал, ты уже кормишь червей.

— Неплохо выгляжу для покойника, да? Сменил обстановку и хозяина, только и всего. Теперь работаю на Морока.

— Сам говорил, что он тот еще гай!

— Так и есть. Он гай расчетливый и, главное, щедрый. Обещал тебе сто золотых в день за услуги.

— Вот, значит, зачем пришел. — Лонан покачал головой. — Опять хочешь втравить меня в нечистые дела? Так знай: мне сполна хватило Френсиса. Больше я не стану обслуживать бандитов. Начну скромную, но честную жизнь. С тобой мы отныне тоже не друзья, сам сказал.

— А что, что я должен был сказать? Повесь меня рядом, искупим грехи вместе? — Асавин поморщился. — Ради Благого… Я спасал себя.

— А я хотел спасти тебя. Да кто ж знал, что все так обернется.

Асавин ощутил раздражение, похожее на зуд глубоко в колене: ни почесать, ни унять.

— Скажи, чего ж ты такой дурак? — вздохнул он. — Убил бы он тебя, а следом и меня, за компанию. Своим желанием слинять ты нам обоим подписал смертный приговор. Так не пеняй на то, что я старался выжить, в то время как ты уже сдался.

Лонан нахмурился, резко стукнул кружкой по столу, расплескав отвар, а затем откинулся на спинку, буравя Эльбрено темными глазами. Разозлился, только злость его была усталая, беззубая.

— Ох и скользкой же ты породы, — медленно произнес он, роняя каждое слово, словно тяжелую дробинку на чашу весов. — И правда кот. Иногда кажется, что домашний, но нет. Не стоит ждать от кота собачьих повадок. Ты прав, но мне от этого не легче. Все-таки это было подло.

— О да, я подлец. Но ты либо согласишься полюбовно, либо те двое за дверью уволокут тебя силой. Хорошенько подумай над ответом.

Асавин небрежно скинул книги на пол и хлебнул из кружки. Насколько он успел узнать Иргесса, тот не привык миндальничать и слово «нет» категорически не признавал. Грязный, подлый шантаж, но что еще остается делать?

— Ублюдок. — Алхимик устало прикрыл глаза ладонью. — Когда же меня оставят в покое?

— На том свете, только не мечтай попасть туда так скоро. Зря убиваешься. Помню, ты любил интересные задачи, а там такой работы — как песчинок на пляже.

Лонан удивленно глянул на Асавина в щель между пальцами:

— Что? Не Красный Поцелуй?

— О нет…

Во взгляде алхимика появилась заинтересованность. Словно солнечный лучик, мимолетно скользнувший по пепелищу. Как и любой книжный червь, Лонан любил головоломки.

— Кстати, раз уж ты жив… — сказал алхимик после долгого молчания. — Будь осторожен, ты зачем-то понадобился протекторам.

— Что?

— Помнишь Илеану?

— Что?!

Разумеется, он помнил. Хорошенькая актриса из театра Пионов. Ей прекрасно давались роли цариц и роковых женщин, особенно с таким жирным слоем сурьмы вокруг глаз. Когда-то он сох по ней, и, чтобы соблазнить, прикинулся леакским импресарио. Роман был жарок, но короток. Асавин быстро разочаровался в любовнице. За сурьмой и пудрой пряталась глупая квочка. Только и кудахтала о своем сыне. Скука. Она кричала, заламывала руки, когда он решил уйти от нее. Уверяла, что всенепременно спрыгнет с моста! Он лишь посмеялся над ее жалкими ужимками. И, надо сказать, с моста так никто и не прыгнул. Скукота.

— Она до сих пор играет. Вышла замуж за какую-то важную шишку, и, говорят, прислуживает семейству Антера. Сдала тебя протектору с, надо сказать, мстительным удовольствием.

Глаза Лонана стали насмешливо-ехидными. Ах, Илеана, сучка прямиком из Гаялты… Ну ничего, хорошо смеется тот, кто смеется последним. Асавин широко улыбнулся:

— Это она зря. Сдавать протекторам — последнее дело, за такое можно и жизнью поплатиться. Как принято у нас, в сумрачной братии, говорить: «Кто служит сизым и благим, тот остается без зубов». А уж я найду применение и беззубому ротику.