Неточные совпадения
Словом, жили купцы Строгановы, как многим
боярам в описываемое время жить не приходилось, но жили зато у Великой Перми, «на конце России», по выражению Карамзина, на рубеже неизмеримого пространства северной Азии, огражденного Каменным поясом (Уральским хребтом), Ледовитым морем, океаном Восточным, цепью гор Алтайских
и Саянских — Сибири. Тогда это было отечество многолюдных монгольских, татарских, чудских, финских племен.
Под этим влиянием был поставлен в России ребром вопрос о самодержавии
и началась борьба старины с новой властью, длившаяся полтора века. Современники назвали это время «началом смуты».
Бояре говорили...
Великий князь, сделавшись царем, стал недоступен, суров
и гневен. Он строго наказывал
бояр за малейшую провинность, не дозволял им отъезжать из Москвы, казнил их
и лишал имущества.
Бояре, лишившись права отъезда, перестали сутьянить
и исполняли свои обязанности. Под строгим надзором князя они стали заведовать делами, которые впервые были разделены по своему содержанию, рассортированы.
Дождется он, что поведут ее с другим под честный венец, бают среди челядинцев строгановских, что жених есть на Москве у молодой хозяюшки,
боярин статный, богатый, у царя в милости. Куда уж ему, Ермаку, душегубу, разбойнику, идти супротив
боярина, может ли что, кроме страха, питать к нему девушка? Нет, не честный венец с ней ему готовится, а два столба с перекладиной да петля пеньковая. Вздернут его, сердечного, на просторе он
и заболтается.
Да
и лучше! Легче казнь вынести, нежели на глазах своих видеть ее с другим, хотя бы
и с
боярином.
— Да как же иначе-то! Красавица ты у нас писаная, другой не найдешь, вишь,
и на Москве, бают… А ихний брат, мужчина, до красоты девичьей как падок… Не чета Ермаку, из Москвы
боярин приезжал,
и то ошалел, тебя увидавши. Видела я надысь, что с ним, сердечным, поделалось, как исцеловала ты его при встрече…
«Не моя, так пусть ничья будет! — решил он, отуманенный страстью. — Легче мне ударить ее в сердце ножом, видеть предсмертные корчи ее, чем отдать другому, не только
боярину, но
и самому царю… Убью ее
и себя отправлю к черту в пасть, туда мне
и дорога».
— Отвезешь вот
боярину Обноскову от меня грамотку
и ответ привезешь на нее…
— Вот видишь, — начал Ермак, оправившись от волнения, — как же мне допустить теперь, чтобы грамотка Семена Аникича попала в руки жениху-боярину? Я
и решил подстеречь гонца
и отнять у него грамотку душегубством, ан гонец ты, Яша, да еще весть мне принес радостную… Как же мне быть-то?
— А поехал куда глаза глядят. Пусть прогуляется, небось долго не задержится, вернется
и скажет, что ограбили его лихие люди… Казна у него останется, вам же пригодится, а
боярин Обносков хорош будет
и без грамотки…
«А как
и впрямь изведется девка-то в разлуке с милым?.. Что тогда делать-то? Обносков когда еще приедет,
и гонец-то, чай, до Москвы не доехал с грамоткой… Да нет, пустое… Время терпит. Приедет
боярин, красивый да ласковый, все как рукой снимет, а пока пусть похворает, чай, хворь-то эта не к смерти… Правду баяла Антиповна, кровь в ней играет, замуж пора… Да не выдавать же за Ермака?»
«Нет, не бывать этому! Максимка грозит, не бывать-де ей
и за Обносковым, — неслось далее в голове старика Строганова. — Ну, да то обломается, коли сам Ермак отступится от девушки, а
боярин сюда приедет со сватаньем… Ишь что выдумал… С челобитьем к царю за Ермака! Прознает царь про него, задаст нам челобитье… Ишь что выдумал Максимка, какого жениха сестре выискал — атамана разбойников! Нет, не бывать тому!» — снова крикнул Семен Иоаникиевич Строганов.
Издержки на это сооружение были возложены на
бояр, духовенство
и торговых людей. Население привлекалось даже к самой стройке стен.
Царь с семьей
и боярами уехали за город в село Воробьево.
Так, незадолго до времени нашего рассказа, в 1576 году, при приеме польского посла, присланного Стефаном Баторием, не только дворец переполнен был
боярами в блестящих одеждах, но на крыльце
и в проходах до набережной палаты у педория Благовещенского собора размещены были во множестве гости, купцы
и приказные, все в золотых одеждах. На площади расставлено было возникшее при Иоанне войско — стрельцы с ружьями.
В 1547 году близ Мясницких ворот был построен собор Черниговских Чудотворцев, где были положены принесенные тогда в Москву мощи святого князя Михаила
и его
боярина Федора.
В описываемый нами год жителей в Москве насчитывалось только 30 тысяч человек. В их числе были старые родовитые
бояре; другие же менее знатные родом перенесли свои резиденции в Александровскую слободу, которая сделалась городом, украшенным церквями, домами
и лавками каменными. Тамошний славный храм Богоматери сиял снаружи разными цветами, серебром
и золотом. На всяком кирпиче был изображен крест.
Единообразие своей жизни он прерывал так называемыми объездами, посещал монастыри,
и ближние
и дальние, осматривал крепости на границе, ловил диких зверей в лесах
и пустынях; любил в особенности медвежью травлю, между тем везде
и всегда занимался делами, ибо земские
бояре, мнимо-уполномоченные правители государства, не смели ничего решать без его воли.
Опричники, блистая в своих золотых одеждах, наполняли дворец, не преграждая пути к престолу
и старым
боярам, но только называя их презрительно «земскими».
В числе этих опричников были
и бояре Иван
и Семен Обносковы.
Старший сын царя Иоанна Васильевича — Иоанн — был любимцем отца. Юноша занимался вместе с отцом государственными делами, проявлял в них ум
и чуткость к славе России. Во время переговоров о мире, страдая за Россию, читая
и горесть на лицах
бояр, слыша, может быть,
и всеобщий ропот, царевич, исполненный благородной ревности, пришел к отцу
и потребовал, чтобы он послал его с войском изгнать неприятеля, освободить Псков, восстановить честь России.
Таким образом, в то время, когда в хоромах Строгановых происходило все описанное нами в первой части нашего повествования, когда Антиповна называла
боярина Семена Обноскова суженым
и нареченным женихом Ксении Яковлевны Строгановой, а Семен Иоаникиевич послал с Яковом грамотку, перехваченную Ермаком Тимофеевичем,
и отец
и сын Обносковы лежали уже в сырой могиле, где нашли наконец успокоение от нечеловеческих житейских мучений последних дней своей жизни.
Он решил в Москве явиться к
боярам Обносковым, заявить, что он гонец строгановский, но что лихие люди, напавшие на него под Москвою, отняли у него казну
и грамотку, адресованную Степану Ивановичу Обноскову, а что заключалось в этой грамотке ему, гонцу, неведомо.
На вопросы
бояр Обносковых он рассчитывал найти уклончивые ответы, о многом отзываться незнанием,
и достичь того, что
бояре дадут ему грамотку к Семену Иоаникиевичу Строганову
и казны на обратный путь.
Затем по Москве разнеслась роковая весть, что царь отказывается от престола
и приказал
боярам избрать из своей среды государя достойного, которому он немедленно вручит державу
и сдаст царство, так как сын его Федор неспособен, по его мнению, управлять государством.
— Не оставляй нас, не хотим царя, кроме Богом данного, — тебя
и твоего сына, — отвечали
бояре в один голос.
В назначенный день Антоний с тремя иезуитами был призван в тронную палату, где застал царя, окруженного
боярами, дворянами
и служивыми людьми.
— Известно дело, что согласился на свадьбу с
боярином, для того
и послали ему грамотку.
Антиповна посмотрела на питомицу с удивлением, смешанным со страхом. «Что бы это значило? — неслось в ее уме. — Говорит девушка как будто
и разумно, а вдруг начнет такое, что мороз по коже подирает. Али надо мною, старой, шутки шутит?.. Как может согласиться Семен Аникич выдать ее замуж за Ермака, коли его не сделали
боярином?»
В уме старухи не укладывалась мысль о возможности брака ее питомицы не с
боярином. «Самому царю-батюшке
и то бы в пору такая красавица», — думала Антиповна, глядя на свою любимицу.
И вдруг что? Ее сватают на Ермака, за разбойника… Она, когда он сделался ее любимцем, вызволившим от хвори Ксению Яковлевну, мекала его посватать за одну из сенных девушек, да
и то раздумывала, какая решится пойти, а тут на поди… сама ее питомица. Антиповна отказывалась этому верить.
— Да
и понимать нечего, — отвечала молодая Строганова. — Чем Ермак Тимофеевич хуже других?.. Что атаман разбойников был, так нужда в разбой-то гонит да неправда людская, волей никто не хватится за нож булатный… Нашел здесь правду, сел на землю, смирно сидит, всех нас охраняет, недавно спас от кочевников… Далеко до него любому
боярину,
и красив,
и умен,
и храбр,
и силен…
— Бояре-то царские лиходеи
и захребетники, а Ермак вольный ратный человек, молодец во всех статьях… Чем же он не жених любой девушке? — рассуждали люди
и радовались на завидную парочку.
Ермак Тимофеевич между тем по праву жениха бывал ежедневно в светлице у Ксении Яковлевны
и проводил там по несколько часов, слушая песни сенных девушек. На этих свиданиях присутствовала
и Антиповна, примирившаяся с мыслью о браке своей питомицы с Ермаком Тимофеевичем
и даже решившая в уме, что царь, узнав о его службе, сделает его
боярином.
«Все в царской воле, — думала она, — были
бояре Обносковы, нет
бояр Обносковых. Отчего же
и Ермаку не быть
боярином?.. Парень всем взял —
и умом,
и отвагой…» Так мечтала старуха.
Наслушавшись от заезжего московского гостя о страстях московских, зная из грамотки своего родственника о трагической смерти
бояр Обносковых, он основательно опасался, что гонец с грамоткой от него к казненным царским лиходеям попадет в застенок
и пропадет, как говорится, ни за грош, ни за денежку, ни за медную пуговицу, да кроме того,
и его, Строганова, может постигнуть царская опала за сношения с лиходеями.
— Некому было, Семен Аникич, — отвечал Яков, — ни в Москве, ни в Александровской слободе видом не видать, слыхом не слыхать
бояр Обносковых. Приказали оба,
и отец
и сын, долго жить…
И вспоминать-то об них надо тоже с опаскою…
Занятие стольного города Кучумова сразу подчинило, как
и предвидел Ермак Тимофеевич, казакам всю страну. На четвертый день по занятии Искора к Ермаку прибыл с подарками демьянский князь
Бояр, привез с собою съестные припасы
и ясак.
Царские палаты блещут великолепным убранством. Царь Иоанн Васильевич сидит на троне, окруженный
боярами, боярскими детьми
и опричниками.
Бояре окружили, по уходе царя из посольской палаты, Ивана Кольца с товарищами
и князца Ишбердея. Каждый из
бояр, сыновей боярских, дворян
и опричников наперебой старался переманить к себе дорогих гостей послушать их рассказы о неведомой стране, о ратных победных подвигах.
— Говорила я, что все в царских руках, вот
и вышло по-моему, сделал он Ермака Тимофеевича не простым даже
боярином, а князем.
«А все Бог… — неслось в его уме. — Кто бы мог ожидать такой перемены в судьбе атамана волжских разбойников? Князь… Чай, теперь на Москве каждый
боярин выдал бы за него дочь свою с радостью. А Аксюша-то сама себя посватала. Поди ж ты, верна, значит, пословица: «Суженого конем не объедешь». Только бы были счастливы!..
И будут, бог даст, будут!»