Даша уже окончательно освоилась со своей ролью наперсницы Салтыковой и задавала тон среди дворни. Она действительно умела угодить грозной барыне и была ею бита лишь несколько раз и то
не сильно. В средствах для угождения она была, однако, очень неразборчива, и в числе их были подслушивание и наушничество, за что остальная прислуга ее ненавидела и невольно теперь, по происшествии многих лет, вспоминала Фимку.
Неточные совпадения
Необузданный нрав Дарьи Николаевны, чуть
не ежедневно проявлявшийся в крутой расправе с прислугой, требовал отдохновения, и она находила его около Глеба Алексеевича, хотя и последний часто претерпевал, подчас более чем
сильно, от выходок любимой им девушки.
Когда он заставал Дарью Николаевну «по домашности», он
не замечал ее
не отличавшегося особенной чистотой платья, он видел только ее стройный, умеренной полноты, соблазнительный стан, ее высокую грудь, и, зачастую,
сильно открытую, точно выточенную из мрамора шею.
— Нет, это сущая правда, я даже познакомился с ней в театре, где она была с дворовой девкой, и обе были переряжены мужчинами, она при выходе затеяла драку, и если бы я
не спас ее, ей бы
сильно досталось… Я знаю это и, хотя
не одобряю, но извиняю…
Это было выражение такой непримиримой злобы и адской ненависти, что заметь его генеральша, она
сильно бы призадумалась о будущем, которое ожидало
не только ее милого Глебушку, но и ее самое, когда эта девушка сделается его женой, а ее родственницей.
Им был нагнан положительно панический страх на дворовых, даже мужчин
не говоря уже о женщинах, да и сам «Степка», как звала его Салтычиха, или Степан Ермилыч, как величали его прошлые и будущие жертвы,
сильно пользовался создавшимся вокруг него положением, и ходил по двору и даже людской, точно ему «черт
не брат», как втихомолку о нем перешептывались дворовые.
Салтыков за последнее время снова начал
сильно прихварывать, к великому огорчению Фимки, ухаживавшей за ним, как за малым ребенком и тем даже возбуждавшей ревнивые подозрения Кузьмы Терентьева, от которого, конечно,
не были тайной толки дворни, называвшей заочно Афимью «барской барыней».
Печаль и опасение, вызванные начавшейся
сильно развиваться болезнью барина
не ускользнули, однако, от чуткого любящего сердца Кузьмы Терентьева.
Люди, желающие чего-нибудь
сильно, суеверно стараются доказывать себе, что этого, конечно, и
не случится.
Мы назвали смерть императрицы внезапною, так как, хотя последние годы своего царствования она была почти всегда больна, но о возможном опасном исходе ее болезни
не было ни слухов, ни толков. За эти последние четыре года выдвинулся, так называемый, молодой двор. Он
сильно занимал внимание иностранных дипломатов, которые предугадывали, что готовится крупная историческая драма.
— Я
не мог добиться наверное отчего она заболела, но
сильно подозреваю, что Салтычиха, бывшая тогда на свободе, сумела нанести, ей какое-то нравственное потрясение.
Она открыла ноты,
не сильно ударила по клавишам левой рукой. Сочно и густо запели струны. Вздохнув глубоко, к ним прилилась еще нота, богатая звуком. Из-под пальцев правой руки, светло звеня, тревожной стаей полетели странно прозрачные крики струн и закачались, забились, как испуганные птицы, на темном фоне низких нот.
Неточные совпадения
Стародум. Фенелона? Автора Телемака? Хорошо. Я
не знаю твоей книжки, однако читай ее, читай. Кто написал Телемака, тот пером своим нравов развращать
не станет. Я боюсь для вас нынешних мудрецов. Мне случилось читать из них все то, что переведено по-русски. Они, правда, искореняют
сильно предрассудки, да воротят с корню добродетель. Сядем. (Оба сели.) Мое сердечное желание видеть тебя столько счастливу, сколько в свете быть возможно.
Вдруг мой граф
сильно наморщился и, обняв меня, сухо: «Счастливый тебе путь, — сказал мне, — а я ласкаюсь, что батюшка
не захочет со мною расстаться».
Шли головотяпы домой и воздыхали. «Воздыхали
не ослабляючи, вопияли
сильно!» — свидетельствует летописец. «Вот она, княжеская правда какова!» — говорили они. И еще говорили: «Та́кали мы, та́кали, да и прота́кали!» Один же из них, взяв гусли, запел:
Полезли люди в трясину и сразу потопили всю артиллерию. Однако сами кое-как выкарабкались, выпачкавшись
сильно в грязи. Выпачкался и Бородавкин, но ему было уж
не до того. Взглянул он на погибшую артиллерию и, увидев, что пушки, до половины погруженные, стоят, обратив жерла к небу и как бы угрожая последнему расстрелянием, начал тужить и скорбеть.
Тогда князь, видя, что они и здесь, перед лицом его, своей розни
не покидают,
сильно распалился и начал учить их жезлом.