Неточные совпадения
— Эк, право, затвердила сорока Якова одно про всякого,
как говорит пословица;
как наладили на два,
так не хотите с них и съехать.
Вы давайте настоящую цену!
— Пили уже и ели! — сказал Плюшкин. — Да, конечно, хорошего общества человека хоть где узнаешь: он не ест, а сыт; а
как эдакой какой-нибудь воришка, да его сколько ни корми… Ведь вот капитан — приедет: «Дядюшка,
говорит, дайте чего-нибудь поесть!» А я ему
такой же дядюшка,
как он мне дедушка. У себя дома есть, верно, нечего,
так вот он и шатается! Да, ведь
вам нужен реестрик всех этих тунеядцев?
Как же, я,
как знал, всех их списал на особую бумажку, чтобы при первой подаче ревизии всех их вычеркнуть.
— Но представьте же, Анна Григорьевна, каково мое было положение, когда я услышала это. «И теперь, —
говорит Коробочка, — я не знаю,
говорит, что мне делать. Заставил,
говорит, подписать меня какую-то фальшивую бумагу, бросил пятнадцать рублей ассигнациями; я,
говорит, неопытная беспомощная вдова, я ничего не знаю…»
Так вот происшествия! Но только если бы
вы могли сколько-нибудь себе представить,
как я вся перетревожилась.
— Ну, вот
вам еще доказательство, что она бледна, — продолжала приятная дама, — я помню,
как теперь, что я сижу возле Манилова и
говорю ему: «Посмотрите,
какая она бледная!» Право, нужно быть до
такой степени бестолковыми,
как наши мужчины, чтобы восхищаться ею. А наш-то прелестник… Ах,
как он мне показался противным!
Вы не можете себе представить, Анна Григорьевна, до
какой степени он мне показался противным.
— Управитель
так и оторопел,
говорит: «Что
вам угодно?» — «А!
говорят,
так вот ты
как!» И вдруг, с этим словом, перемена лиц и физиогномии… «За делом! Сколько вина выкуривается по именью? Покажите книги!» Тот сюды-туды. «Эй, понятых!» Взяли, связали, да в город, да полтора года и просидел немец в тюрьме.
— А уж у нас, в нашей губернии…
Вы не можете себе представить, что они
говорят обо мне. Они меня иначе и не называют,
как сквалыгой и скупердяем первой степени. Себя они во всем извиняют. «Я,
говорит, конечно, промотался, но потому, что жил высшими потребностями жизни. Мне нужны книги, я должен жить роскошно, чтобы промышленность поощрять; а этак, пожалуй, можно прожить и не разорившись, если бы жить
такой свиньею,
как Костанжогло». Ведь вот
как!
— Афанасий Васильевич! вновь скажу
вам — это другое. В первом случае я вижу, что я все-таки делаю.
Говорю вам, что я готов пойти в монастырь и самые тяжкие,
какие на меня ни наложат, труды и подвиги я буду исполнять там. Я уверен, что не мое дело рассуждать, что взыщется <с тех>, которые заставили меня делать; там я повинуюсь и знаю, что Богу повинуюсь.
Слушаю
вас, потому что Бога хочу слушаться, а не людей, и
так как Бог устами лучших людей только
говорит.
— Не я-с, Петр Петрович, наложу-с <на>
вас, а
так как вы хотели бы послужить,
как говорите сами,
так вот богоугодное дело. Строится в одном месте церковь доброхотным дательством благочестивых людей. Денег нестает, нужен сбор. Наденьте простую сибирку… ведь
вы теперь простой человек, разорившийся дворянин и тот же нищий: что ж тут чиниться? — да с книгой в руках, на простой тележке и отправляйтесь по городам и деревням. От архиерея
вы получите благословенье и шнурованную книгу, да и с Богом.
— Ой, боже мiй! Боже мiй милiй! И откуда мне cie, и доживу ль я до этого! Не говорите уже ничего больше, ваше преосвященство, бо я и так уже чувствую, какая я изо всех матерей богоизбранная и превознесенная. Берите моего сына: я желаю, щобы було
так, как вы говорите, — щобы он перед всеми посередь дни свечою стоял и светил! Да пусть подержит уже и ту книгу, которую вы читаете! Що вам!.. Ведь можно?
Неточные совпадения
Анна Андреевна.
Как можно-с!
Вы это
так изволите
говорить, для комплимента. Прошу покорно садиться.
Хлестаков. Я, признаюсь, рад, что
вы одного мнения со мною. Меня, конечно, назовут странным, но уж у меня
такой характер. (Глядя в глаза ему,
говорит про себя.)А попрошу-ка я у этого почтмейстера взаймы! (Вслух.)
Какой странный со мною случай: в дороге совершенно издержался. Не можете ли
вы мне дать триста рублей взаймы?
Городничий (делая Бобчинскому укорительный знак, Хлестакову).Это-с ничего. Прошу покорнейше, пожалуйте! А слуге вашему я скажу, чтобы перенес чемодан. (Осипу.)Любезнейший, ты перенеси все ко мне, к городничему, — тебе всякий покажет. Прошу покорнейше! (Пропускает вперед Хлестакова и следует за ним, но, оборотившись,
говорит с укоризной Бобчинскому.)Уж и
вы! не нашли другого места упасть! И растянулся,
как черт знает что
такое. (Уходит; за ним Бобчинский.)
— Конституция, доложу я
вам, почтеннейшая моя Марфа Терентьевна, —
говорил он купчихе Распоповой, — вовсе не
такое уж пугало,
как люди несмысленные о сем полагают. Смысл каждой конституции таков: всякий в дому своем благополучно да почивает! Что же тут, спрашиваю я
вас, сударыня моя, страшного или презорного? [Презорный — презирающий правила или законы.]
— Ах,
какой вздор! — продолжала Анна, не видя мужа. — Да дайте мне ее, девочку, дайте! Он еще не приехал.
Вы оттого
говорите, что не простит, что
вы не знаете его. Никто не знал. Одна я, и то мне тяжело стало. Его глаза, надо знать, у Сережи точно
такие же, и я их видеть не могу от этого. Дали ли Сереже обедать? Ведь я знаю, все забудут. Он бы не забыл. Надо Сережу перевести в угольную и Mariette попросить с ним лечь.