Неточные совпадения
— Не всегда, не
говорите этого, не всегда! — возразил сенатор, все более и более принимая величавую позу. — Допуская, наконец, что во всех этих рассказах,
как во всякой сплетне, есть малая доля правды, то и тогда раскапывать и раскрывать,
как вот сами
вы говорите,
такую грязь тяжело и, главное, трудно… По нашим законам человек, дающий взятку,
так же отвечает,
как и берущий.
— Извольте, извольте!.. — не выдержал долее граф. — Я для
вас готов быть у старика… Он, я знаю, не
так виноват,
как говорят про него враги его.
— Конечно,
так же бы,
как и
вам!.. Слава богу, мы до сих пор еще не различествовали в наших мнениях, —
говорил Крапчик, кладя письмо бережно к себе в карман, и затем распростился с хозяином масонским поцелуем, пожелав
как можно скорее опять увидаться.
— Ах, мы рады
вам… —
говорила адмиральша, будучи в сущности весьма удивлена появлением громадного капитана,
так как, при недавней с ним встрече, она вовсе не приглашала его, — напротив, конечно, не совсем, может быть, ясно сказала ему: «Извините, мы живем совершенно уединенно!» — но
как бы ни было, капитан уселся и сейчас же повел разговор.
— Что это
такое, скажите
вы мне, —
говорила она с настойчивостью и начала затем читать текст старинного перевода книги Сен-Мартена: «Мне могут сделать возражение, что человек и скоты производят действия внешние, из чего следует, что все сии существа имеют нечто в себе и не суть простые машины, и когда спросят у меня:
какая же разница между их началами действий и началом, находящимся в человеке, то ответствую: сию разность легко тот усмотрит, кто обратится к ней внимательно.
— Что же
вас так удивило это?.. — сказал тот. — Я
говорю это на том основании, что Татарино-Никитовцы имели весьма сходные обряды с хлыстами,
так же верят в сошествие на них духа святого… Екатерина Филипповна у них
так же пророчествовала,
как хлыстовки некоторые.
— Пишите, пожалуйста,
как я
вам говорю: я знаю,
как пишутся
такие письма! — настаивала на своем Миропа Дмитриевна и стала затем прямо диктовать Аггею Никитичу: — «Его превосходительство изволил ответить, что назначение на это место зависит не от него, а от высшего петербургского начальства и что он преминет написать обо мне рекомендацию в Петербург, а также его превосходительство приказал мне…»
Миропа Дмитриевна потупилась, понимая
так, что Аггей Никитич опять-таки
говорит какой-то вздор, но ничего, впрочем, не возразила ему, и Зверев ушел на свою половину, а Миропа Дмитриевна только кинула ему из своих небольших глаз молниеносный взор, которым
как бы
говорила: «нет, Аггей Никитич,
вы от меня
так легко не отделаетесь!», и потом, вечером, одевшись хоть и в домашний, но кокетливый и отчасти моложавый костюм, сама пришла к своему постояльцу, которого застала в халате.
— Барон, — сказала на это Катрин, потупляя свои печальные глаза, —
вы так были добры после смерти отца, что, я надеюсь, не откажетесь помочь мне и в настоящие минуты: мужа моего,
как вот
говорил мне Василий Иваныч… — и Катрин указала на почтительно стоявшего в комнате Тулузова, —
говорил, что ежели пойдет дело, то Ченцова сошлют.
—
Так и сделайте! — разрешила ему Катрин. — Пусть он жалуется губернатору… тот не откажется от своих слов… Но, Василий Иваныч, я прежде всего хочу
вам прибавить жалованья… Что же
вы с нас до сих пор получали?.. Какую-нибудь тысячу?.. Я желаю платить
вам то, что платил
вам мой отец!.. Сколько он
вам платил?
Говорите!
— Не я-с
говорю это, я во сне бы никогда не посмел подумать того, — отвечал ей немного уже опешивший Тулузов, — но это могут сказать другие, и, главное, может
таким образом понять правительство, которое зорко следит за подобными отношениями и обеспечивает крепостных людей от подобного самоуправства: сын этого Власия,
как вы сами видели, не из смирных; грубиян и проходимец великий; он найдет себе заступу, и
вам может угрожать опасность, что у
вас отберут ваше имение в опеку.
— Почтеннейший господин Урбанович, — заговорил Аггей Никитич, —
вы мне сказали
такое радостное известие, что я не знаю,
как вас и благодарить!.. Я тоже, если не смею себя считать другом Егора Егорыча, то прямо
говорю, что он мой благодетель!.. И я, по случаю вашей просьбы, вот что-с могу сделать… Только позвольте мне посоветоваться прежде с женой!..
— Иван Петрович, что
вы такое говорите! — начал он. — Какого-то там вчера только испеченного дворянина выбрать на
такую видную должность! Что же после этого должны будут сказать родовые дворяне, которым будет этим дана чисто пощечина.
— Это
вы так теперь
говорите, а
как у
вас явится ребенок, тогда ни
вы, ни я на чужие руки его не отдадим, а
какая же будет судьба этого несчастного существа, вслед за которым может явиться другой, третий ребенок, — неужели же всех их утаивать и забрасывать куда-то без имени, без звания,
как щенят каких-то?..
— Достоверно-с, — отвечал Аггей Никитич, иронически усмехнувшись, —
так как в каждом уездном городе ко мне являлся обыкновенно почтмейстер и предлагал взятку,
говоря, что он делает это по моему требованию, которое передано им от моей супруги через почтальона… Я
говорю все это
так откровенно
вам, Егор Егорыч, потому что мне решительно не с кем посоветоваться о
таком моем большом горе!
— А
как поймут? Я, конечно, буду не
такой, а другой,
каким я всегда был, но за супругу мою я не поручусь… Она потихоньку от меня, пожалуй, будет побирать, где только можно… Значит, что же выходит?.. Пока я не разойдусь с ней, мне нельзя служить, а не служить — значит, нечем жить!.. Расходиться же мне,
как вы говорите, не следует, и неблагородно это будет!..
— За то, что-с,
как рассказывал мне квартальный, у них дело происходило
так: князь проигрался оченно сильно, они ему и
говорят: «Заплати деньги!» — «Денег,
говорит, у меня нет!» — «
Как,
говорит, нет?» — Хозяин уж это, значит, вступился и, сцапав гостя за шиворот, стал его душить… Почесть что насмерть! Тот однакоче от него выцарапался да и закричал: «
Вы мошенники,
вы меня обыграли наверняка!». Тогда вот уж этот-то барин —
как его? Лябьев, что ли? — и пустил в него подсвечником.
— Да все словно бы, когда бы мы были вольные, поспокойнее бы было. Я вот
так теперь перед
вами,
как перед богом,
говорю: не жалуйте мне ваших двух тысяч награды, а сделайте меня с отцом моим вольными хлебопашцами!
Прямо из трактира он отправился в театр, где,
как нарочно, наскочил на Каратыгина [Каратыгин Василий Андреевич (1802—1853) — трагик, актер Александринского театра.] в роли Прокопа Ляпунова [Ляпунов Прокопий Петрович (ум. в 1611 г.) — сподвижник Болотникова в крестьянском восстании начала XVII века, в дальнейшем изменивший ему.], который в продолжение всей пьесы
говорил в духе патриотического настроения Сверстова и, между прочим, восклицал стоявшему перед ним кичливо Делагарди: «Да знает ли ваш пресловутый Запад, что если Русь поднимется,
так вам почудится седое море!?» Ну, попадись в это время доктору его gnadige Frau с своим постоянно антирусским направлением, я не знаю, что бы он сделал, и не ручаюсь даже, чтобы при этом не произошло сцены самого бурного свойства, тем более, что за палкинским обедом Сверстов выпил не три обычные рюмочки, а около десяточка.
—
Вы, значит, не знаете, —
говорил последний с одушевлением, — что
такое эти господа карабинерные офицеры и
как их разумеют в Москве: генерал-губернатор стесняется приглашать их к себе на балы, потому что они мало что съедают все, что попадется, с жадностью шакалов, но еще насуют себе за фалды, в карман мундира конфет, апельсинов, и все это, если который неосторожно сядет, раздавит, и из-под него потечет.
— Напротив, я знаю, что ты женщина богатая,
так как занимаешься ростовщичеством, — возразил камергер. — Но я любовь всегда понимал не по-вашему, по-ростовщически, а полагал, что раз мужчина с женщиной сошлись, у них все должно быть общее: думы, чувства, состояние…
Вы говорите, что живете своим трудом (уж изменил камергер ты на
вы), прекрасно-с; тогда расскажите мне ваши средства, ваши дела, все ваши намерения, и я буду работать вместе с
вами.
Неточные совпадения
Анна Андреевна.
Как можно-с!
Вы это
так изволите
говорить, для комплимента. Прошу покорно садиться.
Хлестаков. Я, признаюсь, рад, что
вы одного мнения со мною. Меня, конечно, назовут странным, но уж у меня
такой характер. (Глядя в глаза ему,
говорит про себя.)А попрошу-ка я у этого почтмейстера взаймы! (Вслух.)
Какой странный со мною случай: в дороге совершенно издержался. Не можете ли
вы мне дать триста рублей взаймы?
Городничий (делая Бобчинскому укорительный знак, Хлестакову).Это-с ничего. Прошу покорнейше, пожалуйте! А слуге вашему я скажу, чтобы перенес чемодан. (Осипу.)Любезнейший, ты перенеси все ко мне, к городничему, — тебе всякий покажет. Прошу покорнейше! (Пропускает вперед Хлестакова и следует за ним, но, оборотившись,
говорит с укоризной Бобчинскому.)Уж и
вы! не нашли другого места упасть! И растянулся,
как черт знает что
такое. (Уходит; за ним Бобчинский.)
— Конституция, доложу я
вам, почтеннейшая моя Марфа Терентьевна, —
говорил он купчихе Распоповой, — вовсе не
такое уж пугало,
как люди несмысленные о сем полагают. Смысл каждой конституции таков: всякий в дому своем благополучно да почивает! Что же тут, спрашиваю я
вас, сударыня моя, страшного или презорного? [Презорный — презирающий правила или законы.]
— Ах,
какой вздор! — продолжала Анна, не видя мужа. — Да дайте мне ее, девочку, дайте! Он еще не приехал.
Вы оттого
говорите, что не простит, что
вы не знаете его. Никто не знал. Одна я, и то мне тяжело стало. Его глаза, надо знать, у Сережи точно
такие же, и я их видеть не могу от этого. Дали ли Сереже обедать? Ведь я знаю, все забудут. Он бы не забыл. Надо Сережу перевести в угольную и Mariette попросить с ним лечь.