Неточные совпадения
Мы с нею с первого слова поссорились, потому
что она тотчас же вздумала, как
прежде, шесть лет тому, шипеть на меня; с тех пор продолжали ссориться каждый день; но это не мешало нам иногда разговаривать, и, признаюсь, к концу месяца она мне начала нравиться; я думаю, за независимость характера.
Старик казался только разве уж чересчур иногда легкомысленным, как-то не по летам,
чего прежде совсем, говорят, не было.
Говорили,
что прежде он давал какие-то где-то советы и однажды как-то слишком уж отличился в одном возложенном на него поручении.
Поступив к нему, я тотчас заметил,
что в уме старика гнездилось одно тяжелое убеждение — и этого никак нельзя было не заметить, —
что все-де как-то странно стали смотреть на него в свете,
что все будто стали относиться к нему не так, как
прежде, к здоровому; это впечатление не покидало его даже в самых веселых светских собраниях.
Утверждали (Андроников, говорят, слышал от самой Катерины Николавны),
что, напротив, Версилов,
прежде еще, то есть до начала чувств молодой девицы, предлагал свою любовь Катерине Николавне;
что та, бывшая его другом, даже экзальтированная им некоторое время, но постоянно ему не верившая и противоречившая, встретила это объяснение Версилова с чрезвычайною ненавистью и ядовито осмеяла его.
Но не то смешно, когда я мечтал
прежде «под одеялом», а то,
что и приехал сюда для него же, опять-таки для этого выдуманного человека, почти забыв мои главные цели.
Ну, поверят ли,
что я не то
что плакал, а просто выл в этот вечер,
чего прежде никогда не позволял себе, и Марья Ивановна принуждена была утешать меня — и опять-таки совершенно без насмешки ни с ее, ни с его стороны.
Я обыкновенно входил молча и угрюмо, смотря куда-нибудь в угол, а иногда входя не здоровался. Возвращался же всегда ранее этого раза, и мне подавали обедать наверх. Войдя теперь, я вдруг сказал: «Здравствуйте, мама»,
чего никогда
прежде не делывал, хотя как-то все-таки, от стыдливости, не мог и в этот раз заставить себя посмотреть на нее, и уселся в противоположном конце комнаты. Я очень устал, но о том не думал.
— Я, конечно, не могу не почувствовать, если вы сами бросаетесь на людей, Татьяна Павловна, и именно тогда, когда я, войдя, сказал «здравствуйте, мама»,
чего прежде никогда не делал, — нашел я наконец нужным ей заметить.
— Правда ли,
что он
прежде из полка был выгнан? — справился я.
Сколько я раз на этот гвоздь у вас в стене присматривалась,
что от зеркала у вас остался, — невдомек мне, совсем невдомек, ни вчера, ни
прежде, и не думала я этого не гадала вовсе, и от Оли не ожидала совсем.
Я промолчал; ну
что тут можно было извлечь? И однако же, после каждого из подобных разговоров я еще более волновался,
чем прежде. Кроме того, я видел ясно,
что в нем всегда как бы оставалась какая-то тайна; это-то и привлекало меня к нему все больше и больше.
Я передал эту идею Версилову, заметив и
прежде,
что из всего насущного, к которому Версилов был столь равнодушен, он, однако, всегда как-то особенно интересовался, когда я передавал ему что-нибудь о встречах моих с Анной Андреевной.
Мне очень хорошо было известно,
что они и
прежде виделись; произошло это у «грудного ребенка».
— Оставь шутки, Лиза. Один умный человек выразился на днях,
что во всем этом прогрессивном движении нашем за последние двадцать лет мы
прежде всего доказали,
что грязно необразованны. Тут, конечно, и про наших университетских было сказано.
— Я всегда робел
прежде. Я и теперь вошел, не зная,
что говорить. Вы думаете, я теперь не робею? Я робею. Но я вдруг принял огромное решение и почувствовал,
что его выполню. А как принял это решение, то сейчас и сошел с ума и стал все это говорить… Выслушайте, вот мои два слова: шпион я ваш или нет? Ответьте мне — вот вопрос!
— Давно чувствовали? Для
чего же вы не говорили
прежде?
— Милый, добрый Аркадий Макарович, поверьте,
что я об вас… Про вас отец мой говорит всегда: «милый, добрый мальчик!» Поверьте, я буду помнить всегда ваши рассказы о бедном мальчике, оставленном в чужих людях, и об уединенных его мечтах… Я слишком понимаю, как сложилась душа ваша… Но теперь хоть мы и студенты, — прибавила она с просящей и стыдливой улыбкой, пожимая руку мою, — но нам нельзя уже более видеться как
прежде и, и… верно, вы это понимаете?
О том,
что вышло, — про то я знаю: о вашей обоюдной вражде и о вашем отвращении, так сказать, обоюдном друг от друга я знаю, слышал, слишком слышал, еще в Москве слышал; но ведь именно тут
прежде всего выпрыгивает наружу факт ожесточенного отвращения, ожесточенность неприязни, именно нелюбви, а Анна Андреевна вдруг задает вам: «Любите ли?» Неужели она так плохо рансеньирована?
— Только все-таки «за
что ты его полюбила — вот вопрос!» — подхватила, вдруг усмехнувшись шаловливо, как
прежде, Лиза и ужасно похоже на меня произнесла «вот вопрос!». И при этом, совершенно как я делаю при этой фразе, подняла указательный палец перед глазами. Мы расцеловались, но, когда она вышла, у меня опять защемило сердце.
Или, наконец, если смех этот хоть и сообщителен, а все-таки почему-то вам покажется пошловатым, то знайте,
что и натура того человека пошловата, и все благородное и возвышенное,
что вы заметили в нем
прежде, — или с умыслом напускное, или бессознательно заимствованное, и
что этот человек непременно впоследствии изменится к худшему, займется «полезным», а благородные идеи отбросит без сожаления, как заблуждения и увлечения молодости.
— Просто-запросто ваш Петр Валерьяныч в монастыре ест кутью и кладет поклоны, а в Бога не верует, и вы под такую минуту попали — вот и все, — сказал я, — и сверх того, человек довольно смешной: ведь уж, наверно, он раз десять
прежде того микроскоп видел,
что ж он так с ума сошел в одиннадцатый-то раз? Впечатлительность какая-то нервная… в монастыре выработал.
И вот, выйдя наконец из терпения перед упрямой чухонкой, не отвечавшей ей ничего уже несколько дней, Татьяна Павловна вдруг ее наконец ударила,
чего прежде никогда не случалось.
— Макар Иванович, вы опять употребили слово «благообразие», а я как раз вчера и все дни этим словом мучился… да и всю жизнь мою мучился, только
прежде не знал о
чем. Это совпадение слов я считаю роковым, почти чудесным… Объявляю это в вашем присутствии…
Признаюсь тоже (не унижая себя, я думаю),
что в этом существе из народа я нашел и нечто совершенно для меня новое относительно иных чувств и воззрений, нечто мне не известное, нечто гораздо более ясное и утешительное,
чем как я сам понимал эти вещи
прежде.
— Он — не то,
что прежде, — шепнул мне раз Версилов, — он
прежде был не совсем таков. Он скоро умрет, гораздо скорее,
чем мы думаем, и надо быть готовым.
И не его ли сестры еще
прежде того все перемерли, все четыре младенчика, почти
что на глазах твоих?
Она пришла, однако же, домой еще сдерживаясь, но маме не могла не признаться. О, в тот вечер они сошлись опять совершенно как
прежде: лед был разбит; обе, разумеется, наплакались, по их обыкновению, обнявшись, и Лиза, по-видимому, успокоилась, хотя была очень мрачна. Вечер у Макара Ивановича она просидела, не говоря ни слова, но и не покидая комнаты. Она очень слушала,
что он говорил. С того разу с скамейкой она стала к нему чрезвычайно и как-то робко почтительна, хотя все оставалась неразговорчивою.
«Однако, — подумал я тогда про себя, уже ложась спать, — выходит,
что он дал Макару Ивановичу свое „дворянское слово“ обвенчаться с мамой в случае ее вдовства. Он об этом умолчал, когда рассказывал мне
прежде о Макаре Ивановиче».
Анна Андреевна, лишь только обо мне доложили, бросила свое шитье и поспешно вышла встретить меня в первую свою комнату —
чего прежде никогда не случалось. Она протянула мне обе руки и быстро покраснела. Молча провела она меня к себе, подсела опять к своему рукоделью, меня посадила подле; но за шитье уже не принималась, а все с тем же горячим участием продолжала меня разглядывать, не говоря ни слова.
В этом ресторане, в Морской, я и
прежде бывал, во время моего гнусненького падения и разврата, а потому впечатление от этих комнат, от этих лакеев, приглядывавшихся ко мне и узнававших во мне знакомого посетителя, наконец, впечатление от этой загадочной компании друзей Ламберта, в которой я так вдруг очутился и как будто уже принадлежа к ней нераздельно, а главное — темное предчувствие,
что я добровольно иду на какие-то гадости и несомненно кончу дурным делом, — все это как бы вдруг пронзило меня.
Он маму любит, маму, и я видел, как он обнимал ее, и я
прежде сам думал,
что он любит Катерину Николаевну, но теперь узнал ясно,
что он, может, ее когда-то любил, но теперь давно ненавидит… и хочет мстить, и она боится, потому
что я тебе скажу, Ламберт, он ужасно страшен, когда начнет мстить.
— Я только знаю теперь,
что «тот человек» гораздо был ближе к душе вашей,
чем вы это мне
прежде открыли, — сказал я, сам не зная,
что хотел этим выразить, но как бы с укоризной и весь нахмурясь.
Действительно, на столе, в шкафу и на этажерках было много книг (которых в маминой квартире почти совсем не было); были исписанные бумаги, были связанные пачки с письмами — одним словом, все глядело как давно уже обжитой угол, и я знаю,
что Версилов и
прежде (хотя и довольно редко) переселялся по временам на эту квартиру совсем и оставался в ней даже по целым неделям.
Я не знал и ничего не слыхал об этом портрете
прежде, и
что, главное, поразило меня — это необыкновенное в фотографии сходство, так сказать, духовное сходство, — одним словом, как будто это был настоящий портрет из руки художника, а не механический оттиск.
— То есть вы хотите сказать,
что вы теперь — мамин муж и мой отец, а тогда… Вы насчет социального положения не знали бы,
что сказать мне
прежде? Так ли?
Я еще
прежде,
чем начал любить тебя, уже воображал тебя и твои уединенные, одичавшие мечты…
О, им суждены страшные муки
прежде,
чем достигнуть царствия Божия.
Правда, он уже
прежде объявил,
что он счастлив; конечно, в словах его было много восторженности; так я и принимаю многое из того,
что он тогда высказал.
Здесь приведу, забегая вперед, ее собственное суждение о нем: она утверждала,
что он и не мог о ней подумать иначе, «потому
что идеалист, стукнувшись лбом об действительность, всегда,
прежде других, наклонен предположить всякую мерзость».
Я и не знал никогда до этого времени,
что князю уже было нечто известно об этом письме еще
прежде; но, по обычаю всех слабых и робких людей, он не поверил слуху и отмахивался от него из всех сил, чтобы остаться спокойным; мало того, винил себя в неблагородстве своего легковерия.
Разговор не умолкал; стали многое припоминать о покойном, много рассказала о нем и Татьяна Павловна,
чего я совершенно не знал
прежде.
Испуг мамы переходил в недоумение и сострадание; она
прежде всего видела в нем лишь несчастного; случалось же,
что и
прежде он говорил иногда почти так же странно, как и теперь.
— Я знаю,
что вы можете мне сделать множество неприятностей, — проговорила она, как бы отмахиваясь от его слов, — но я пришла не столько затем, чтобы уговорить вас меня не преследовать, сколько, чтоб вас самого видеть. Я даже очень желала вас встретить уже давно, сама… Но я встретила вас такого же, как и
прежде, — вдруг прибавила она, как бы увлеченная особенною и решительною мыслью и даже каким-то странным и внезапным чувством.
— Я пришла потому,
что вас
прежде любила; но, знаете, прошу вас, не угрожайте мне, пожалуйста, ничем, пока мы теперь вместе, не напоминайте мне дурных моих мыслей и чувств.
— Ступай ты с ней! — велела она мне, оставляя меня с Альфонсинкой, — и там умри, если надо, понимаешь? А я сейчас за тобой, а
прежде махну-ка я к ней, авось застану, потому
что, как хочешь, а мне подозрительно!
Но эта новая жизнь, этот новый, открывшийся передо мною путь и есть моя же «идея», та самая,
что и
прежде, но уже совершенно в ином виде, так
что ее уже и узнать нельзя.
Замечу кстати,
что прежде, в довольно недавнее прошлое, всего лишь поколение назад, этих интересных юношей можно было и не столь жалеть, ибо в те времена они почти всегда кончали тем,
что с успехом примыкали впоследствии к нашему высшему культурному слою и сливались с ним в одно целое.