Неточные совпадения
Глядя на нее,
вы бы тотчас же согласились,
что, наверно, прошло уже лет двадцать, как она в последний раз ела.
— Нет, я
вам заплатит за то,
что ви сделайт шушель! — неистово вскричал Адам Иваныч Шульц, вдвое раскрасневшийся, в свою очередь сгорая великодушием и невинно считая себя причиною всех несчастий.
— Послушайте, — сказал я, почти не зная, с
чего и начать, — не горюйте об Азорке. Пойдемте, я
вас отвезу домой. Успокойтесь. Я сейчас схожу за извозчиком. Где
вы живете?
— И неужели
вы столько денег получили, Иван Петрович? — заметила Анна Андреевна. — Гляжу на
вас, и все как-то не верится. Ах ты, господи, вот ведь за
что теперь деньги стали давать!
— Ведь вот хорошо удача, Иван Петрович, — говорила она, — а вдруг не будет удачи или там что-нибудь;
что тогда? Хоть бы служили
вы где!
—
Что, Иван Петрович, не хотите ли чаю? (самовар кипел на столе), да каково, батюшка, поживаете? Больные
вы какие-то вовсе, — спросила она меня жалобным голосом, как теперь ее слышу.
— Ну, а
что, как там у
вас? — начал он снова. —
Что Б., все еще критику пишет?
Это еще последнее дело, а знаешь ли ты, Наташа… (о боже, да ведь ты все это знаешь!) знаешь ли,
что князь заподозрил твоего отца и мать,
что они сами, нарочно, сводили тебя с Алешей, когда Алеша гостил у
вас в деревне?
Теперь же, именно теперь, все это вновь разгорелось, усилилась вся эта старая, наболевшая вражда из-за того,
что вы принимали к себе Алешу.
Я сумею это сделать; я
вам угожу обоим; вот увидите,
что угожу…
— Господи!
Что ж это у
вас происходит! Сам же все и рассказал, да еще в такое время?..
Полные небольшие пунцовые губы его, превосходно обрисованные, почти всегда имели какую-то серьезную складку; тем неожиданнее и тем очаровательнее была вдруг появлявшаяся на них улыбка, до того наивная и простодушная,
что вы сами, вслед за ним, в каком бы
вы ни были настроении духа, ощущали немедленную потребность, в ответ ему, точно так же как и он, улыбнуться.
— Не вините и меня. Как давно хотел я
вас обнять как родного брата; как много она мне про
вас говорила! Мы с
вами до сих пор едва познакомились и как-то не сошлись. Будем друзьями и… простите нас, — прибавил он вполголоса и немного покраснев, но с такой прекрасной улыбкой,
что я не мог не отозваться всем моим сердцем на его приветствие.
— Не вините меня! — повторил он, — уверяю
вас,
что теперь все эти несчастья, хоть они и очень сильны, — только на одну минуту.
— Но ваш отец? — спросил я, — твердо ли
вы уверены,
что он
вас простит?
Теперь хоть и не время, но я
вам расскажу, потому
что надо же и Наташе услышать, а
вы нам дадите совет.
— Нет, послушайте, — прибавил он с непостижимым простодушием, —
вы не смотрите на меня,
что я такой кажусь; право, у меня чрезвычайно много наблюдательности; вот
вы увидите сами.
Я
вам правду скажу: я не стою ее; я это чувствую; мне это очень тяжело, и я не знаю, за
что это она меня так полюбила?
Простите,
что я на
вас так рассчитываю; я
вас считаю слишком благородным человеком и гораздо лучше меня.
Вы не знали,
что я знаю музыку?
— Но, Алексей Петрович, подумали ль
вы, какая история выйдет теперь между вашим и ее отцом? Как
вы думаете,
что сегодня будет вечером у них в доме?
Больной ведь он, в такую погоду, на ночь глядя; ну, думаю, верно, за чем-нибудь важным; а
чему ж и быть-то важнее известного
вам дела?
— А ты не верь! — перебила старушка. —
Что за очаровательная? Для
вас, щелкоперов, всякая очаровательная, только бы юбка болталась. А
что Наташа ее хвалит, так это она по благородству души делает. Не умеет она удержать его, все ему прощает, а сама страдает. Сколько уж раз он ей изменял! Злодеи жестокосердые! А на меня, Иван Петрович, просто ужас находит. Гордость всех обуяла. Смирил бы хоть мой-то себя, простил бы ее, мою голубку, да и привел бы сюда. Обняла б ее, посмотрела б на нее! Похудела она?
— Ах, да, и забыла
вам сообщить! — заговорила она вдруг, обрадовавшись,
что вспомнила, — слышали
вы от него что-нибудь про сиротку?
— Слышал, Анна Андреевна, говорил он мне,
что будто
вы оба надумались и согласились взять бедную девочку, сиротку, на воспитание. Правда ли это?
Что он обо мне дорогой говорил с
вами?
— Николай Сергеич! Неужели
вам не жаль Анну Андреевну? Посмотрите,
что вы над ней делаете, — сказал я, не в силах удержаться и почти с негодованием смотря на него. Но я только к огню подлил масла.
— И пойду! А! И
вы здесь! — сказал он, увидев меня, — как это хорошо,
что и
вы здесь! Ну вот и я; видите; как же мне теперь…
— Да просто войдите, — отвечал я, —
чего вы боитесь?
— Я ничего не боюсь, уверяю
вас, потому
что я, ей-богу, не виноват.
Вы думаете, я виноват? Вот увидите, я сейчас оправдаюсь. Наташа, можно к тебе? — вскрикнул он с какой-то выделанною смелостию, остановясь перед затворенною дверью.
— Да дайте же, дайте мне рассказать, — покрывал нас всех Алеша своим звонким голосом. — Они думают,
что все это, как и прежде…
что я с пустяками приехал… Я
вам говорю,
что у меня самое интересное дело. Да замолчите ли
вы когда-нибудь!
— Ступай, Мавра, ступай, — отвечал он, махая на нее руками и торопясь прогнать ее. — Я буду рассказывать все,
что было, все,
что есть, и все,
что будет, потому
что я все это знаю. Вижу, друзья мои,
вы хотите знать, где я был эти пять дней, — это-то я и хочу рассказать; а
вы мне не даете. Ну, и, во-первых, я тебя все время обманывал, Наташа, все это время, давным-давно уж обманывал, и это-то и есть самое главное.
То есть, клянусь
вам обоим, будь он зол со мной, а не такой добрый, я бы и не думал ни о
чем.
Чего вы оба переглядываетесь?
Есть твердость, есть, и еще больше,
чем вы думаете!
А наконец (почему же не сказать откровенно!), вот
что, Наташа, да и
вы тоже, Иван Петрович, я, может быть, действительно иногда очень, очень нерассудителен; ну, да, положим даже (ведь иногда и это бывало), просто глуп.
Но тут, уверяю
вас, я выказал много хитрости… ах… и, наконец, даже ума; так
что я думал,
вы сами будете рады,
что я не всегда же… неумен.
Вот я дорогою и основал план всех дальнейших действий, и как
вы думаете, на
чем основал?
— Надо
вам заметить,
что хоть у отца с графиней и порешено наше сватовство, но официально еще до сих пор решительно ничего не было, так
что мы хоть сейчас разойдемся и никакого скандала; один только граф Наинский знает, но ведь это считается родственник и покровитель.
— Все, решительно все, — отвечал Алеша, — и благодарю бога, который внушил мне эту мысль; но слушайте, слушайте! Четыре дня тому назад я решил так: удалиться от
вас и кончить все самому. Если б я был с
вами, я бы все колебался, я бы слушал
вас и никогда бы не решился. Один же, поставив именно себя в такое положение,
что каждую минуту должен был твердить себе,
что надо кончить и
что я долженкончить, я собрался с духом и — кончил! Я положил воротиться к
вам с решением и воротился с решением!
Это лицо именно отвращало от себя тем,
что выражение его было как будто не свое, а всегда напускное, обдуманное, заимствованное, и какое-то слепое убеждение зарождалось в
вас,
что вы никогда и не добьетесь до настоящего его выражения.
— Мой приход к
вам в такой час и без доклада — странен и вне принятых правил; но я надеюсь,
вы поверите,
что, по крайней мере, я в состоянии сознать всю эксцентричность моего поступка. Я знаю тоже, с кем имею дело; знаю,
что вы проницательны и великодушны. Подарите мне только десять минут, и я надеюсь,
вы сами меня поймете и оправдаете.
— Тогда мысль, которая преследовала меня уже давно, до того вполне овладела мною,
что я не в состоянии был противиться первому влечению и вошел к
вам.
— Я надеюсь,
что пойму и как должно… оценю то,
что вы скажете, — проговорила, запинаясь, Наташа.
— Я и надеюсь на вашу проницательность, — продолжал он, — и если позволил себе прийти к
вам теперь, то именно потому,
что знал, с кем имею дело.
Я давно уже знаю
вас, несмотря на то
что когда-то был так несправедлив и виноват перед
вами.
Я узнал,
что вы рассорились с вашим семейством, знаю тоже,
что ваш отец всеми силами против вашего брака с моим сыном.
И уж одно то,
что вы, имея такое влияние, такую, можно сказать, власть над Алешей, не воспользовались до сих пор этою властью и не заставили его жениться на себе, уж одно это выказывает
вас со стороны слишком хорошей.
Я понял,
что вы сами не хотели брака прежде окончания наших фамильных неприятностей; не хотели нарушать согласия между Алешей и мною, потому
что я никогда бы не простил ему его брака с
вами; не хотели тоже, чтоб сказали про
вас,
что вы искали жениха-князя и связей с нашим домом.