Неточные совпадения
—
На третий день, поутру, — продолжал Рославлев, — Оленька сказала мне, что я не противен ее сестре, но что она не отдаст мне
своей руки до тех пор, пока не уверится, что может составить мое счастие, и требует в доказательство любви моей, чтоб я целый год не
говорил ни слова об этом ее матери и ей самой.
Одним словом, несмотря ни
на какую погоду, он пустился бы пешком, если бы рассудок не
говорил ему, что этим он не поможет
своему горю, а только отдалит минуту свидания.
— Уж не извольте опасаться, батюшка! — сказал Шурлов, поседевший в отъезжих полях ловчий, который имел исключительное право
говорить и даже иногда перебраниваться с
своим барином. — У нас косой не отвертится — поставим прямехонько
на вас; извольте только стать вон к этому отъемному острову.
— Знаешь ли, сестра! — примолвил вполголоса Ижорской, смотря вслед за Рославлевым, который вышел вместе с Полиною, — знаешь ли, кто больше всех пострадал от этого несчастного случая? Ведь это он! Свадьба была назначена
на прошлой неделе, а бедняжка Владимир только сегодня в первый раз
поговорит на свободе с
своей невестою. Не в добрый час он выехал из Питера!
Старшая не могла
говорить без восторга о живописи, потому что сама копировала головки en pastel [пастелью (франц.)]; средняя приходила почти в исступление при имени Моцарта, потому что разыгрывала
на фортепианах его увертюры; а меньшая, которой удалось взять три урока у знаменитой певицы Мары, до того была чувствительна к собственному
своему голосу, что не могла никогда промяукать до конца «ombra adorata» [»возлюбленная тень» (итал.)] без того, чтоб с ней не сделалось дурно.
Но что я
говорю? если одна только рота французских солдат выйдет из России, то и тогда французы станут
говорить и печатать, что эта горсть бесстрашных, этот священный легион не бежал, а спокойно отступил
на зимние квартиры и что во время бессмертной
своей ретирады [отступления (франц.)] беспрестанно бил большую русскую армию; и нет сомнения, что в этом хвастовстве им помогут русские, которые станут повторять вслед за ними, что климат, недостаток, стечение различных обстоятельств, одним словом, все, выключая русских штыков, заставило отступить французскую армию.
Нет, это невозможно! это пустые слухи!..» —
говорили жители низовых городов и,
на минуту встревоженные этим грозным известием, обращались спокойно к обыкновенным
своим занятиям.
Когда я узнал, что он тот самый полковник, которого ты угощал
на своем биваке, то, разумеется, стал его расспрашивать о тебе, и хотя от боли и усталости он едва мог
говорить, но отвечал весьма подробно
на все мои вопросы.
Несмотря
на строгую взыскательность некоторых критиков, которые, бог знает почему, никак не дозволяют автору
говорить от собственного
своего лица с читателем, я намерен, оканчивая эту главу, сказать слова два об одном не совсем еще решенном у нас вопросе: точно ли русские, а не французы сожгли Москву?..
Рославлев застал еще в живых
своего умирающего друга; но он не мог уже
говорить. Спокойно, с тихою улыбкою
на устах, закрыл он навек глаза
свои. Последний вздох его был молитвою за милую родину!
Глаза мои смыкались от усталости; и прежде, чем Андрей окончил
свой ужин, я спал уже крепким сном. Не знаю, долго ли он продолжался, только вдруг я почувствовал, что меня будят. Я проснулся — вокруг все темно; подле меня, за дощатой перегородкой, смешанные голоса, и кто-то шепчет: «Тише!.. бога ради, тише! Не
говорите ни слова». Это был мой Андрей, который, дрожа всем телом, продолжал мне шептать
на ухо: «Ну, сударь, пропали мы!..»
Кроме одного здешнего купца Сандерса, никто его не знает, и генерал Рапп стал было сомневаться, точно ли он итальянской купец; но когда его привели при мне к генералу, то все ответы его были так ясны, так положительны; он стал
говорить с одним итальянским офицером таким чистым флорентийским наречием, описал ему с такою подробностию
свой дом и родственные
свои связи, что добрый Рапп решился было выпустить его из-под ареста; но генерал Дерикур пошептал ему что-то
на ухо, и купца отвели опять в тюрьму.
Теперь мы привыкаем любить
свое, не стыдимся уже
говорить по-русски, и мне даже не раз удавалось слышать (куда, подумаешь, времена переходчивы!) в самых блестящих дамских обществах целые фразы
на русском языке без всякой примеси французского.
А за ужином уже Иван Петрович показывал свои таланты. Он, смеясь одними только глазами, рассказывал анекдоты, острил, предлагал смешные задачи и сам же решал их, и все время
говорил на своем необыкновенном языке, выработанном долгими упражнениями в остроумии и, очевидно, давно уже вошедшем у него в привычку: большинский, недурственно, покорчило вас благодарю…
Неточные совпадения
Ляпкин-Тяпкин, судья, человек, прочитавший пять или шесть книг, и потому несколько вольнодумен. Охотник большой
на догадки, и потому каждому слову
своему дает вес. Представляющий его должен всегда сохранять в лице
своем значительную мину.
Говорит басом с продолговатой растяжкой, хрипом и сапом — как старинные часы, которые прежде шипят, а потом уже бьют.
И какая разница между бесстрашием солдата, который
на приступе отваживает жизнь
свою наряду с прочими, и между неустрашимостью человека государственного, который
говорит правду государю, отваживаясь его прогневать.
Г-жа Простакова. Полно, братец, о свиньях — то начинать. Поговорим-ка лучше о нашем горе. (К Правдину.) Вот, батюшка! Бог велел нам взять
на свои руки девицу. Она изволит получать грамотки от дядюшек. К ней с того света дядюшки пишут. Сделай милость, мой батюшка, потрудись, прочти всем нам вслух.
Прыщ был уже не молод, но сохранился необыкновенно. Плечистый, сложенный кряжем, он всею
своею фигурой так, казалось, и
говорил: не смотрите
на то, что у меня седые усы: я могу! я еще очень могу! Он был румян, имел алые и сочные губы, из-за которых виднелся ряд белых зубов; походка у него была деятельная и бодрая, жест быстрый. И все это украшалось блестящими штаб-офицерскими эполетами, которые так и играли
на плечах при малейшем его движении.
Базары опустели, продавать было нечего, да и некому, потому что город обезлюдел. «Кои померли, —
говорит летописец, — кои, обеспамятев, разбежались кто куда». А бригадир между тем все не прекращал
своих беззаконий и купил Аленке новый драдедамовый [Драдедамовый — сделанный из особого тонкого шерстяного драпа (от франц. «drap des dames»).] платок. Сведавши об этом, глуповцы опять встревожились и целой громадой ввалили
на бригадиров двор.