Неточные совпадения
Я
с любопытством смотрел на
них, а
они смотрели в нашу коляску и говорили что-то мне непонятное…
Еще одно из тех первичных ощущений, когда явление природы впервые остается в сознании выделенным из остального мира, как особое и резко законченное,
с основными
его свойствами.
И
он опять ушел на двор
с видом серьезного человека, не желающего терять время.
Восстановить свои потомственно — дворянские права отец никогда не стремился, и, когда
он умер, мы оказались «сыновьями надворного советника»,
с правами беспоместного служилого дворянства, без всяких реальных связей
с дворянской средой, да, кажется, и
с какой бы то ни было другой.
Образ отца сохранился в моей памяти совершенно ясно: человек среднего роста,
с легкой наклонностью к полноте. Как чиновник того времени,
он тщательно брился; черты
его лица были тонки и красивы: орлиный нос, большие карие глаза и губы
с сильно изогнутыми верхними линиями. Говорили, что в молодости
он был похож на Наполеона Первого, особенно когда надевал по — наполеоновски чиновничью треуголку. Но мне трудно было представить Наполеона хромым, а отец всегда ходил
с палкой и слегка волочил левую ногу…
Под конец
его хватало уже лишь на то, чтобы дотягивать кое-как наше воспитание, и в более сознательные годы у нас уже не было
с отцом никакой внутренней близости…
В конце письма «вельможа»
с большим вниманием входит в положение скромного чиновника, как человека семейного, для которого перевод сопряжен
с неудобствами, но
с тем вместе указывает, что новое назначение открывает
ему широкие виды на будущее, и просит приехать как можно скорее…
На другой день депутации являлись
с приношениями в усиленном размере, но отец встречал
их уже грубо, а на третий бесцеремонно гнал «представителей» палкой, а те толпились в дверях
с выражением изумления и испуга…
Впоследствии, ознакомившись
с деятельностью отца, все проникались к
нему глубоким уважением.
В уездном суде шел процесс богатого помещика, графа Е — ского,
с бедной родственницей, кажется, вдовой
его брата.
Помещик был магнат
с большими связями, средствами и влиянием, которые
он деятельно пустил в ход.
Перед окончанием дела появился у нас сам граф:
его карета
с гербами раза два — три останавливалась у нашего скромного домика, и долговязый гайдук в ливрее торчал у нашего покосившегося крыльца.
Вдова тоже приходила к отцу, хотя
он не особенно любил эти посещения. Бедная женщина, в трауре и
с заплаканными глазами, угнетенная и робкая, приходила к матери, что-то рассказывала ей и плакала. Бедняге все казалось, что она еще что-то должна растолковать судье; вероятно, это все были ненужные пустяки, на которые отец только отмахивался и произносил обычную у
него в таких случаях фразу...
— Ну, кому, скажи, пожалуйста, вред от благодарности, — говорил мне один добродетельный подсудок, «не бравший взяток», — подумай: ведь дело кончено, человек чувствует, что всем тебе обязан, и идет
с благодарной душой… А ты
его чуть не собаками… За что?
Я догадываюсь, что
он вступал в жизнь
с большими и, вероятно, не совсем обычными для того времени ожиданиями.
И чем труднее приходилось
ему с большой и все возраставшей семьей, тем
с большей чуткостью и исключительностью
он отгораживал свою душевную независимость и гордость…
Вообще
он относился к среде
с большим благодушием, ограждая от неправды только небольшой круг, на который имел непосредственное влияние. Помню несколько случаев, когда
он приходил из суда домой глубоко огорченный. Однажды, когда мать,
с тревожным участием глядя в
его расстроенное лицо, подала
ему тарелку супу, —
он попробовал есть, съел две — три ложки и отодвинул тарелку.
В этом отношении совесть
его всегда была непоколебимо спокойна, и когда я теперь думаю об этом, то мне становится ясна основная разница в настроении честных людей того поколения
с настроением наших дней.
Но если и этого нет, если подкупная чиновничья среда извращает закон в угоду сильному,
он, судья, будет бороться
с этим в пределах суда всеми доступными
ему средствами.
Что законы могут быть плохи, это опять лежит на ответственности царя перед богом, —
он, судья, так же не ответственен за это, как и за то, что иной раз гром
с высокого неба убивает неповинного ребенка…
Опасаясь лишения прав и перехода имения в другую линию, старик призвал известного
ему шляхтича и, взяв
с нет соответствующее обещание, сделал завещание в
его пользу.
Когда через несколько лет молодой граф, отличавшийся безумною храбростью в сражениях
с горцами, был прощен и вернулся на родину, то шляхтич пригласил соседей, при
них сдал, как простой управляющий, самый точный отчет по имениям и огромные суммы, накопленные за время управления.
С безотчетным эгоизмом
он, по — видимому, проводил таким образом план ограждения своего будущего очага: в семье, в которой мог предполагать традиции общепризнанной местности,
он выбирал себе в жены девочку — полуребенка, которую хотел воспитать, избегая периода девичьего кокетства…
В нашем доме стали появляться какие-то дотоле невиданные фигуры в мундирах
с медными пуговицами, которых отец принимал, угощал обедами, устраивал для
них карточные вечера.
И я замечал, что те предметы, на которых
с особенным вниманием останавливались
его остренькие глазки, вскоре исчезали из нашей квартиры.
Мы очень жалели эту трубу, но отец
с печальной шутливостью говорил, что этот долгополый чиновник может сделать так, что
он и мама не будут женаты и что
их сделают монахами.
Однажды в это время я вбежал в спальню матери и увидел отца и мать
с заплаканными лицами. Отец нагнулся и целовал ее руку, а она ласково гладила
его по голове и как будто утешала в чем-то, как ребенка. Я никогда ранее не видел между отцом и матерью ничего подобного, и мое маленькое сердчишко сжалось от предчувствия.
А так как
он был человек
с фантазиями и верил в чудодейственные универсальные средства, то нам пришлось испытать на себе благодетельное действие аппретур на руках, фонтанелей за ушами, рыбьего жира
с хлебом и солью, кровоочистительного сиропа Маттеи, пилюль Мориссона и даже накалывателя некоего Боншайта, который должен был тысячью мелких уколов усиливать кровообращение.
После этого глубокомысленные сочинения Ганемана исчезли
с отцовского стола, а на
их месте появилась новая книжка в скромном черном переплете. На первой же странице была виньетка со стихами (на польском языке...
Мы, дети, беспечно рассматривали эту виньетку, но истинное значение ее поняли только на следующее утро, когда отец велел поднять нас
с постели и привести в
его комнату.
«Лошади судьи» прославились по всему городу необычной худобой и жадностью,
с которой
они грызли коновязи и заборы, но отец замечал только «поправку», пока одна из
них не издохла без всякой видимой причины.
Иной раз
он делился своими мыслями
с матерью, а иногда даже, если матери не было поблизости —
с трогательным, почти детским простодушием обращался к кому-нибудь из нас, детей…
Я был тогда совсем маленький мальчик, еще даже не учившийся в пансионе, но простота,
с которой отец предложил вопрос, и
его глубокая вдумчивость заразили меня. И пока
он ходил, я тоже сидел и проверял свои мысли… Из этого ничего не вышло, но и впоследствии я старался не раз уловить те бесформенные движения и смутные образы слов, которые проходят, как тени, на заднем фоне сознания, не облекаясь окончательно в определенные формы.
И
он, не задумываясь, брякнул какое-то совершенно ни
с чем не сообразное слово. Мы засмеялись.
Не помню, в этот или другой раз,
он сказал
с особенным выражением...
Первые, наиболее яркие и глубокие впечатления дали связаны у меня
с этой длинной перспективой «шоссе», и, быть может,
их глубине и. некоторой мечтательности, которая и вообще сродна представлениям о дали, содействовала эта связь
с похоронами и смертью…
Все кругом говорили, что
они возвращаются
с войны «из-под Севастополя»…
Голова
его, ничем не покрытая, была низко опущена и моталась при встрясках на мостовой, а на груди наклонно висела доска
с надписью белыми буквами…
Кучер хозяйской коляски, казавшийся очень важным в серой ливрее, въезжая в ворота, всякий раз должен был низко наклонять голову, чтобы ветки не сорвали
его высокую шляпу
с позументной лентой и бантом…
Наш флигель стоял в глубине двора, примыкая
с одной стороны к каменице,
с другой — к густому саду. За
ним был еще флигелек, где жил тоже
с незапамятных времен военный доктор Дударев.
В будни
он с самого утра в синем кафтане ходил по двору, хлопоча по хозяйству, как усердный управляющий.
Его одели, как в воскресенье, в палевый жупан и синий кунтуш, положили около кривую саблю, а рядом на стуле лежала рогатая конфедератка
с пером.
Жизнь нашего двора шла тихо, раз заведенным порядком. Мой старший брат был на два
с половиной года старше меня,
с младшим мы были погодки. От этого у нас
с младшим братом установилась, естественно, большая близость. Вставали мы очень рано, когда оба дома еще крепко спали. Только в конюшне конюхи чистили лошадей и выводили
их к колодцу. Иногда нам давали вести
их в поводу, и это доверие очень подымало нас в собственном мнении.
Когда
он пришел в первый раз, то сначала и
он, и
его походка, и
его кургузая курточка, и белые воротнички
с манжетами показались нам необыкновенно смешными.
А когда Славка, подняв вместе
с гробом на плечи, понесли из комнаты на двор, то мать
его громко кричала и билась на руках у людей, прося, чтобы и ее зарыли в землю вместе
с сыном, и что она сама виновата в
его смерти.
Медвежонок вырос в медведя и все продолжал расти, так что когда
они подошли к концу гребли и поравнялись
с мельницей, то
он был уже выше мельничной крыши.
Отец присоединился к табору и попросил, чтобы
его с возом пустили в середину.
Чумаки, видя, что
с человеком случилось такое происшествие, признали
его требование справедливым, раздвинули возы и очистили
ему место.
По — видимому,
он вызывался усталостью глаз, потому что всегда проносился по дуговой линии, как это бывает
с теми сеточками, какие иногда видишь в глазу и которые тотчас убегают, как бы закатываясь, когда хочешь разглядеть.
Аляповатые лубки изображали
их в виде маленьких смешных полуобезьян,
с хвостами крючком и
с птичьими ножками, и всюду
они представлялись только проказниками, то прячущимися в рукомойники, где
их монахи закрещивают и запирают, то принимающими вид девиц, то являющимися в виде свиней, больших ящериц, змей или собак.