Неточные совпадения
Княгиня Ирина Васильевна в это время уже была очень стара; лета и горе брали свое, и воспитание внука ей было вовсе
не по силам. Однако делать было нечего. Точно так же, как она некогда неподвижно оселась в деревне, теперь она засела в Париже и вовсе
не помышляла
о возвращении в Россию. Одна мысль
о каких бы то ни было сборах заставляла ее трястись и пугаться. «Пусть доживу мой век, как живется», —
говорила она и страшно
не любила людей, которые напоминали ей
о каких бы то ни было переменах в ее жизни.
— Вот видишь, —
говорил, освобождаясь из дружеских объятий, Долинский, — теперь толкуешь
о дружбе, а как я совсем разбитый ехал в Париж, так небось,
не вздумал меня познакомить с Анной Михайловной и с mademoiselle Дорой.
— Да
о тех и
говорить нечего! Кто
не умеет стать сам. того
не поставите. Белинский прекрасно
говорит, что том'. нет спасения, кто в слабости своей натуры носит своего врага.
— Ну, господа, простите меня великодушно! — запальчиво отвечала Дора. — Кто смотрит, легко ли ему, да еще выгодно ли ему отстоять свою свободу, тот ее
не стоит и даже
говорить о ней
не должен.
— Да что ж, Дарья Михайловна, унизительно, вы
говорите? Позвольте вам заметить, что в настоящем случае вы несколько неосторожно увлеклись вашим самолюбием. Мы хлопочем вовсе и
не о вас — то есть
не только
не о вас лично, а и вообще
не об одних женщинах.
— Барыньский, дамский — одним словом, как там хотите, только
не женский, потому что, если дело идет
о том, чтобы русская женщина трудилась, так она, русская-то женщина, monsieur Шпандорчук, всегда трудилась и трудится, и трудится нередко гораздо больше своих мужчин. А это вы
говорите о барышнях,
о дамах — так и
не называйте же ихнего вопроса нашим, женским.
— Мы
говорим вообще
о развитой женщине, которая в наше время
не может себе добыть хлеба.
Журавка обыкновенно фыркал, пыхал, подпрыгивал и вообще ликовал при этих спорах. Вырвич и Шпандорчук один или два раза круто поспорили с ним
о значении художества и вообще
говорили об искусстве неуважительно. Илья Макарович был плохой диалектик; он
не мог соспорить с ними и за то питал к ним всегдашнюю затаенную злобу.
— Кошлачки! Кошлачки! —
говорил он
о них, — отличные кошлачки! Славные такие, все как на подбор шершавенькие, все серенькие, такие, что хоть выжми их, так ничего живого
не выйдет… То есть, — добавлял он, кипятясь и волнуясь, — то есть вот, что называется, ни вкуса-то, ни радости, опричь самой гадости… Торчат на свете, как выветрелые шишки еловые… Тьфу, вы, сморчки ненавистные!
— Сыт — благодарю вас за внимание. Анна Михайловна, очевидно, пришла
говорить не о закуске, но
не знала, с чего начать.
Они или
не говорят вовсе, стараясь насмотреться друг на друга, или
говорят о пустяках,
о вздорах, об изломанной ножке у кресла, словом обо всем, кроме того,
о чем бы им хотелось и следовало
говорить.
Он
не только
не хотел зарабатывать нового карбованца, пока у него в кармане был еще хоть один старый, но даже при виде сала или колбасы способен был забывать
о целом мире, и, чувствуя свою несостоятельность оторваться от съедаемого,
говаривал: «а возьмить, будьтэ ласковы, або ковбасу от менэ, або менэ от ковбасы, а то або я зъим, або вона менэ зъист».
— Над Ильею Макаровичем нельзя иногда
не смеяться, но огорчать его за его наивность очень неблагородно, —
говорила Дора, когда заходила речь
о художнике.
— Нет, его надо проучить, — оправдывался художник. —
О!
О!
О! Вот-вот, видите! Нет,
не бойтесь, оно, шельмовское дитя, все понимает, —
говорил он Доре, когда ребенок замолчал, уставя удивленные глазки в пестрый карниз комнаты.
Быстро и сильно увлекаясь своими симпатиями, Дора совсем полюбила Жервезу, вспоминала
о ней очень часто и
говорила, что она отдыхает с нею духом и
не может на нее налюбоваться.
—
Не о чем спорить, когда
говорят правду.
Анна Михайловна
говорила правду, что они ни
о чем
не думали и только «любились».
Князь улыбнулся и ответил, что Онучина
говорит совсем
не о полковых разводах.
— Ах, простите, пожалуйста! — серьезно извинялась княгиня. — Мне, когда
говорят о России и тут же
о разводах — всегда представляется плацпарад, трубы и мой брат, Кесарь Степаныч, с крашеными усами. Да и на что нам другие разводы? Совсем
не нужно.
— Ах, помилуйте, ma chere [моя дорогая (франц.).] Серафима Григорьевна!
Не знаю, кого вы такую знаете, или про кого слышали; но во всяком случае, если это
не приказничиха, так какая-нибудь другая personne meprisabie, [презренная особа (франц.).]
о которой все-таки
говорить не стоит.
Он уже
не видал Доры и даже редко вспоминал
о ней, но зато совершенно привык спокойно и с верою слушать, когда Зайончек
говорил дома и у графини Голензовской от лица святых и вообще людей, давно отошедших от мира.
—
Не надо!
Не надо! Пожалуйста, ни
о чем этом
говорить не надо! — нервно перебила его Анна Михайловна и, вынув из кармана платок, вытерла глаза и спокойно села к самовару.
Анна Анисимовна со своими детьми живет у Анны Михайловны в бывших комнатах Долинского. Отношения их с Анной Михайловной самые дружеские. Анна Анисимовна никогда ничего
не говорит хозяйке ни
о Дорушке, ни
о Долинском, но каждое воскресенье приносит с собою от ранней обедни вынутую заупокойную просфору. Долинского она терпеть
не может, и при каждом случайном воспоминании
о нем лицо ее судорожно передвигается и принимает выражение суровое, даже мстительное.
Неточные совпадения
Бобчинский. Возле будки, где продаются пироги. Да, встретившись с Петром Ивановичем, и
говорю ему: «Слышали ли вы
о новости-та, которую получил Антон Антонович из достоверного письма?» А Петр Иванович уж услыхали об этом от ключницы вашей Авдотьи, которая,
не знаю, за чем-то была послана к Филиппу Антоновичу Почечуеву.
Городничий. Ах, боже мой, вы всё с своими глупыми расспросами!
не дадите ни слова
поговорить о деле. Ну что, друг, как твой барин?.. строг? любит этак распекать или нет?
Хлестаков. Да что? мне нет никакого дела до них. (В размышлении.)Я
не знаю, однако ж, зачем вы
говорите о злодеях или
о какой-то унтер-офицерской вдове… Унтер-офицерская жена совсем другое, а меня вы
не смеете высечь, до этого вам далеко… Вот еще! смотри ты какой!.. Я заплачу, заплачу деньги, но у меня теперь нет. Я потому и сижу здесь, что у меня нет ни копейки.
О! я шутить
не люблю. Я им всем задал острастку. Меня сам государственный совет боится. Да что в самом деле? Я такой! я
не посмотрю ни на кого… я
говорю всем: «Я сам себя знаю, сам». Я везде, везде. Во дворец всякий день езжу. Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш… (Поскальзывается и чуть-чуть
не шлепается на пол, но с почтением поддерживается чиновниками.)
Городничий (в сторону, с лицом, принимающим ироническое выражение).В Саратовскую губернию! А? и
не покраснеет!
О, да с ним нужно ухо востро. (Вслух.)Благое дело изволили предпринять. Ведь вот относительно дороги:
говорят, с одной стороны, неприятности насчет задержки лошадей, а ведь, с другой стороны, развлеченье для ума. Ведь вы, чай, больше для собственного удовольствия едете?