Неточные совпадения
— Верное слово… Он и
на свадьбу-то попал зря, проездом завернул, —
дела у него по промыслам с Тарасом Ермилычем были. Ну, и попал в самый развал, да месяца два без ума и чертил… Што уж теперь будет — и ума не приложим. Тарас-то Ермилыч в моленной заперся,
а меня подослал сюда… Уж какая резолюция выдет нам от генерала — один бог весть.
— Дело-то верное, Михайло Потапыч, — настаивал Сосунов. — Уж ежели кому Секлетинья скажет что, так тому и быть. Щепочки-то она пущала по воде неспроста…
А уж я тебя не забуду, Михайло Потапыч, только бы мне от Угрюмова избавиться. Уж подумывал в консисторию секретарем поступить к протопопу Мелетию, да жалованья у них двадцать семь рублей
на ассигнации в год…
По пути Смагин ловко выспросил у Савелья, какие такие
дела у Злобиных и у Ожиговых, что они так боятся генерала. Ведь у них главные
дела в Сибири,
а генерал управляет горной частью только
на Урале. Савелий, прижатый к стене, разболтал многое, гораздо больше того, что желал бы рассказать: так уж ловко умел спрашивать Ардальон Павлыч. Конечно, сибирские
дела большие, но далеко хватает и генеральская сила.
— Музыку в сад да подлеца Илюшку добудь, со
дна моря достань его,
а то лучше и
на глаза не показывайся…
— Бывало мое
дело не лучше твоего. Нажалилась как-то генеральша
на меня, так генерал нагайкой меня лупцовал-лупцовал, так и думал:
на месте помру. После-то снял рубаху, так вся спина точно пьявками усажена… Вот как бывает, милый ты друг!.. У тебя хоть причина есть,
а у меня и этого не бывало.
— Спасибо
на добром слове, Михайло Потапыч,
а только я подумаю… Первое
дело, надо мне отместку Ардальону Павлычу сделать. Жив не хочу быть…
На этом верные рабы и порешили, хотя предложение Мишки и засело в голове Савелия железным клином. Мирон Никитич давно хотел прибрать к своим рукам казенный караван — очень уж выгодное
дело, ну, да опять, видно, сорвалось. Истинно, что везде одно счастье: не родись ни умен, ни красив,
а счастлив. Откуда злобинские миллионы — тоже счастье,
а без счастья и Тарасу Ермилычу цена расколотый грош.
—
А мне какое до этого
дело? Куда деньги Поликарпу Тарасычу да еще в ночное время? Деньги, как курицы,
на свету засыпают… Да. Так и скажи своему Поликарпу Тарасычу… Знаю я, куда ему деньга нужны. Все знаю…
— Караван-то, Савельюшко, уплыл от нас… — говорил он. — Мишкино
дело, что он Сосунову достался. Не к рукам, Савельюшко,
а дельце тепленькое… Голенькие денежки
на караване-то.
— Есть и секрет, Савелий Гаврилыч, — шепотом объяснил Мишка, продолжая оглядываться. — Такой секрет, такой секрет… Стою я даве у себя в передней,
а Мотька бежит мимо. Ну, пробежала халда-халдой да бумажку и обронила. Поднял я ее и припрятал…
А на бумажке написано, только прочитать не умею, потому как безграмотный человек. Улучил я минутку и сейчас, например, к Сосунову,
а Сосунов и прочитал: от генеральши от моей записка к вашему Ардальону Павлычу насчет любовного
дела. Вот какая причина, милый ты человек!
— Он бы их распатронил, генерал, значит… Только и генеральша увертлива… Все бабы
на это ловки: у них, как у мышей — вход в нору один,
а выходов десять. Ну, генеральша чистенько
дело ведет, — комар носу не подточит…
— Ну, как знаешь, Савелий Гаврилыч… Мое
дело сказать,
а там уж сам догадаешься.
А Мотька все знает и все тебе обскажет, ежели ты ее в оглобли заведешь… Бабы
на это просты.
— Через три
дни генерал поедет по заводам и тебя возьмет с собой,
а генеральша поставит
на окно в гостиной свечку… Это у них знак такой. С террасы есть ход в сад, вот по этому ходу Ардальон Павлыч и похаживает к генеральше, когда генерала дома нет.
С старческим эгоизмом собеседники думали и говорили только о своих личных
делах и относились друг к другу скептически: генерал не верил ни
на грош в знаменитое одиннадцатипудовое злобинское
дело,
а Злобин не верил, что грозного генерала вспомнят и призовут. При встречах каждый говорил только о себе, не слушая собеседника, как несбыточного мечтателя.
— Если бы я обкрадывал казну, брал взятки, как другие… — отвечал генерал, продолжая свою собственную мысль, начатую еще третьего
дня. — О, тогда другое бы
дело!.. За мной бы все ухаживали, как тогда… Знаешь, что я скажу тебе, Тарас Ермилыч: дурак я был! Все кругом меня брали жареным и вареным,
а я верил в их честность. Зато они живут припеваючи
на воровские деньги,
а я с одной своей пенсией… Дурак, дурак, и еще раз дурак!..
—
А какие деньги прошли через мои руки тогда, ваше превосходительство? В десять лет я добыл в Сибири больше двух тысяч пудов золота,
а это, говорят, двадцать пять миллионов рубликов чистеньких. И куда, подумаешь, все девалось? Ежели бы десятую часть оставить
на старость… Ну, да бог милостив: вот только
дело в сенате кончится, сейчас же махну в енисейскую тайгу и покажу нынешним золотопромышленникам, как надо золото добывать. Тарас Злобин еще постоит за себя…
Генерал Голубко слетел с своего места по той же сенаторской ревизии, которая унесла и Злобина. Наступало новое время, время преобразований и новых людей. Военный режим казенного горного
дела отошел в вечность,
а с ним вместе и генерал Голубко.
На него были сделаны какие-то начеты и начато было даже
дело, но все это было покрыто «милостивым манифестом». Генерал был честный человек и остался при половинной пенсии, которой сейчас и существовал.
—
А у меня
на днях все кончается… — заявил Злобин, вытаскивая старый большой бумажник с документами. — Всего-то одной пустой бумажонки недоставало. Добыл ее, и теперь все пойдет, как по маслу…
— Фу, какие вы страшные вещи говорите! — сказал, смеясь, Заметов. — Только все это один разговор,
а на деле, наверно, споткнулись бы. Тут, я вам скажу, по-моему, не только нам с вами, даже натертому, отчаянному человеку за себя поручиться нельзя. Да чего ходить — вот пример: в нашей-то части старуху-то убили. Ведь уж, кажется, отчаянная башка, среди бела дня на все риски рискнул, одним чудом спасся, — а руки-то все-таки дрогнули: обокрасть не сумел, не выдержал; по делу видно…
Неточные совпадения
Батюшка пришлет денежки, чем бы их попридержать — и куды!.. пошел кутить: ездит
на извозчике, каждый
день ты доставай в кеятр билет,
а там через неделю, глядь — и посылает
на толкучий продавать новый фрак.
Аммос Федорович. Да, нехорошее
дело заварилось!
А я, признаюсь, шел было к вам, Антон Антонович, с тем чтобы попотчевать вас собачонкою. Родная сестра тому кобелю, которого вы знаете. Ведь вы слышали, что Чептович с Варховинским затеяли тяжбу, и теперь мне роскошь: травлю зайцев
на землях и у того и у другого.
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.)
А вот посмотрим, как пойдет
дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста
на вид,
а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею
на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Он не посмотрел бы
на то, что ты чиновник,
а, поднявши рубашонку, таких бы засыпал тебе, что
дня б четыре ты почесывался.
Слуга. Вы изволили в первый
день спросить обед,
а на другой
день только закусили семги и потом пошли всё в долг брать.