Неточные совпадения
— И впрямь пойду
на мороз, — сказал Алексей и, надев полушубок, пошел за околицу. Выйдя
на дорогу, крупными шагами зашагал он, понурив
голову. Прошел версту, прошел другую, видит мост через овраг, за мостом дорога
на две стороны расходится. Огляделся Алексей, опознал место и, в раздумье постояв
на мосту, своротил налево в
свою деревню Поромово.
— Чего ты только не скажешь, Максимыч! — с досадой ответила Аксинья Захаровна. — Ну, подумай, умная ты
голова, возможно разве обидеть мне Грунюшку? Во утробе не носила,
своей грудью не кормила, а все ж я ей мать, и сердце у меня лежит к ней все едино, как и к рожоным дочерям. Все мои три девоньки заодно лежат
на сердце.
И рассказал Патап Максимыч Ивану Григорьичу разговор
свой с Груней. Во время рассказа Иван Григорьич больше и больше склонял
голову, и, когда Патап Максимыч кончил, он встал и, смотря плачущими глазами
на иконы, перекрестился и сделал земной поклон.
Отслужат
свою обедню армяне, пойдут за ними латины,
на месте святе в бездушные органи играют, а за ними пойдут сирийцы да копты, молятся нелепо, козлогласуют, потом пойдут по-своему служить арабы, а сами все в шапках и чуть не
голы, пляшут, беснуются вкруг Христова гроба.
Разложил
на столе подарки: сукна
на шубу, черный платок драдедамовый, китайки
на сарафан, икры бурак, сахару
голову, чаю фунт,
своих пчел меду.
Одним махом Петряйка вскочил
на верх лесенки и, растворив створцы, высунул
на волю белокурую
свою голову. Потом прыгнул
на пол и, разведя врозь руками, удивленным голосом сказал...
— Леса наши хорошие, — хмурясь и понурив
голову, продолжал дядя Онуфрий. — Наши поильцы-кормильцы… Сам Господь вырастил леса
на пользу человека, сам Владыко
свой сад рассадил… Здесь каждое дерево Божье, зачем же лесам провалиться?.. И кем они кляты?.. Это ты нехорошее, черное слово молвил, господин купец… Не погневайся, имени-отчества твоего не знаю, а леса бранить не годится — потому они Божьи.
Но вот архиерей, приняв
на свои руки принесенную святыню, передал ее городскому
голове, и клир торжественно воскликнул: «Днесь светло красуется град сей, яко зарю солнечную восприемше, Владычице, чудотворную твою икону!..» Блеснули слезами взоры молящейся толпы, и десятки тысяч поверглися ниц пред ликом Девы Марии.
Замолк Евграф Макарыч, опустил
голову, слезы
на глазах у него выступили. Но не смел супротив родителя словечка промолвить. Целу ночь он не спал, горюя о судьбе
своей, и
на разные лады передумывал, как бы ему устроить, чтоб отец его узнал Залетовых, чтобы Маша ему понравилась и согласился бы он
на их свадьбу. Но ничего придумать не мог. Одолела тоска, хоть руки наложить, так в ту же пору.
— Не бывает разве, что отец по своенравию
на всю жизнь губит детей
своих? — продолжала, как полотно побелевшая, Марья Гавриловна, стоя перед Манефой и опираясь рукою
на стол. — Найдет, примером сказать, девушка человека по сердцу, хорошего, доброго, а родителю забредет в
голову выдать ее за нужного ему человека, и начнется тиранство… девка в воду, парень в петлю… А родитель руками разводит да говорит: «Судьба такая! Богу так угодно».
— Ах, Фленушка, Фленушка!.. Милое ты мое сокровище, — слабым голосом сказала Манефа, прижимая к груди
своей голову девушки. — Как бы знала ты, что у меня
на сердце.
С тяжелой тоской
на душе, облокотясь
на стол и склонив
голову, сидел Алексей в
своей боковуше. Роятся думы в уме его, наяву грезится желанное житье-бытье богатое.
— Так ты срамить ее? — вскочив с места, вскликнула Фленушка. — Думаешь,
на простую девку напал?.. Побаловал, да и бросил?! Нет, гусь лапчатый, — шалишь!.. Жива быть не хочу, коль не увижу тебя под красной шапкой. Над Настей насмеешься, над
своей головой наплачешься.
«Знать бы да ведать, — меж собой говорили они, — не сдавать бы в науку овражного найденыша!.. Кормить бы, поить его, окаянного, что свинью
на убой, до самых тех пор, как пришлось бы сдавать его в рекруты. Не ломался б над нами теперь, не нес бы высóко поганой
головы своей. Отогрели змею за пазухой! А все бабы! Они в ту пору завыли невесть с чего…»
— Гуляет, — насупив брови, сквозь зубы процедил Трифон, а сам, поднявшись с лавки и отодвинув оконницу, высунул
на волю седую
свою голову.
Долго спорил Морковкин, но
голова крепко стоял
на своем.
Как выскочит Фленушка, хотела за
своих вступиться, но Патап Максимыч так поглядел
на нее, что та, ровно язык отморозивши, прижала хвост да смиренным делом назад… Зато оправившийся от смущенья Василий Борисыч возревновал ревностью. Смиренно поникнув
головою, тихим медоточным гласом обратился он к хозяину...
С помощью маклера Алексей Трифоныч живой рукой переписал «Соболя»
на свое имя, но в купцы записаться тотчас было нельзя. Надо было для того получить увольнение из удела, а в этом
голова Михайло Васильевич не властен, придется дело вести до Петербурга. Внес, впрочем, гильдию и стал крестьянином, торгующим по свидетельству первого рода… Не купец, а почти что то же.
С пахучими венками из любистка
на головах, с веселыми песнями, с криками, со смехом толкут они где-нибудь
на огороде ячмень
на обетную кашу, а набравшиеся туда парни заигрывают каждый со
своей зазнобой…
— Муж жене должен быть
голова, господин, а мне такого ни в жизнь не стерпеть, — не глядя ни
на кого, продолжала речь
свою Фленушка. — Захотел бы кто взять меня — иди, голубчик, под мой салтык,
свою волю под лавку брось, пляши, дурень, под мою дудочку. Власти над собой не потерплю — сама власти хочу… Воли, отваги душа моя просит, да негде ей разгуляться!.. Ровно в каменной темнице, в тесной келье сиди!..
— Богородице помолился бы, чудной иконе ее поклонился бы, поглядел бы
на дивную нашу святыню, — молвила Манефа. — Опять же и матушка Августа оченно звала тебя — старица почтенная, уважить бы ее надо. Собрание же будет большое — еще бы потолковал с матерями. А впрочем, как знаешь:
свой ум в
голове.
Постояла
на крылечке игуменьиной стаи Фленушка, грустно поглядела вслед за кибитками, потихоньку съезжавшими со двора обительского, и, склоня
голову, пошла в
свою горницу. Там постояла она у окна, грустно и бессознательно обрывая листья холеных ею цветочков. Потом вдруг выпрямилась во весь рост, подойдя к двери, отворила ее и громким голосом крикнула...
Неточные совпадения
Призвали
на совет главного городового врача и предложили ему три вопроса: 1) могла ли градоначальникова
голова отделиться от градоначальникова туловища без кровоизлияния? 2) возможно ли допустить предположение, что градоначальник снял с плеч и опорожнил сам
свою собственную
голову?
Мало-помалу, несмотря
на протесты, идея эта до того окрепла в
голове ревнивого начальника, что он решился испытать
своих подчиненных и кликнул клич.
Тем не менее он все-таки сделал слабую попытку дать отпор. Завязалась борьба; но предводитель вошел уже в ярость и не помнил себя. Глаза его сверкали, брюхо сладострастно ныло. Он задыхался, стонал, называл градоначальника душкой, милкой и другими несвойственными этому сану именами; лизал его, нюхал и т. д. Наконец с неслыханным остервенением бросился предводитель
на свою жертву, отрезал ножом ломоть
головы и немедленно проглотил.
Выслушав показание Байбакова, помощник градоначальника сообразил, что ежели однажды допущено, чтобы в Глупове был городничий, имеющий вместо
головы простую укладку, то, стало быть, это так и следует. Поэтому он решился выжидать, но в то же время послал к Винтергальтеру понудительную телеграмму [Изумительно!! — Прим. издателя.] и, заперев градоначальниково тело
на ключ, устремил всю
свою деятельность
на успокоение общественного мнения.
С
своей стороны, я предвижу возможность подать следующую мысль: колет [Колет (франц.) — короткий мундир из белого сукна (в кирасирских полках).] из серебряного глазета, сзади страусовые перья, спереди панцирь из кованого золота, штаны глазетовые же и
на голове литого золота шишак, увенчанный перьями.