Неточные совпадения
— Сначала речь про кельи поведи, не заметил бы,
что мысли меняешь. Не то твоим словам веры не будет, — говорила Фленушка. — Скажи: если, мол, ты меня в обитель не пустишь, я, мол, себя не пожалею: либо руки на себя наложу, либо какого
ни на есть парня возьму в полюбовники да «уходом» за него и уйду… Увидишь, какой тихонький после твоих речей будет… Только ты скрепи себя,
что б он
ни делал. Неровно и ударит: не робей, смело говори да строго, свысока.
«
Что ж
делать, говаривал, какая
ни на есть жена, а все-таки Богом дана, нельзя ж ее из дому гнать».
Раза три либо четыре Патап Максимыч на свои руки Микешку брал.
Чего он
ни делал, чтоб направить шурина на добрый путь, как его
ни усовещивал, как
ни бранил, ничем не мог пронять. Аксинья Захаровна даже ненавидеть стала брата, несмотря на сердечную доброту свою. Совестно было ей за него, и часто грешила она: просила на молитве Бога, чтоб послал он поскорей по душу непутного брата.
— Слушай, Аксинья, — говорил хозяйке своей Патап Максимыч, — с самой той поры, как взяли мы Груню в дочери, Господь, видимо, благословляет нас. Сиротка к нам в дом счастье принесла, и я так в мыслях держу:
что ни подал нам Бог, — за нее, за голубку, все подал. Смотри ж у меня, — не ровен час, все под Богом ходим, — коли вдруг пошлет мне Господь смертный час, и не успею я насчет Груни распоряженья
сделать, ты без меня ее не обидь.
—
Что же это ты, на срам,
что ли, хочешь поднять меня перед гостями?.. А?.. На смех ты это
делаешь,
что ли?.. Да говори же, спасенница… Целый, почитай, вечер с гостями сидела, все ее видели, и вдруг,
ни с того
ни с сего, ночью, в самые невесткины именины, домой собраться изволила!.. Сказывай,
что на уме?.. Ну!.. Да
что ты проглотила язык-от?
Нечего
делать. Осталась Манефа под одной кровлей с Якимом Прохорычем… Осталась среди искушений… Не под силу ей против брата идти: таков уродился —
чего ни захочет, на своем поставит.
— Да где ж мне ее взять, сосну-то? Ведь не спрятал я ее.
Что ж мне
делать, коли нет ее, — жалобно голосил работник. — Разве я тому делу причинен? Дорога одна была,
ни единого сворота.
А коли какое стороннее дело подойдет, вот хоть бы ваше, тут он
ни при
чем, тут уж артель
что хочет, то и
делает.
Тихо, спокойно потекла жизнь Марьи Гавриловны, заживали помаленьку сердечные раны ее, время забвеньем крыло минувшие страданья. Но вместе с тем какая-то новая, небывалая, не испытанная дотоле тоска с каждым днем росла в тайнике души ее… Что-то недоставало Марье Гавриловне, а
чего — и сама понять не могла, все как-то скучно, невесело…
Ни степенные речи Манефы,
ни резвые шалости Фленушки,
ни разговоры с Настей, которую очень полюбила Марья Гавриловна, ничто не удовлетворяло… Куда деваться?..
Что делать?
Василий Борисыч хватил какой-то девятисильной [Девятисильною зовут настойку на траве девясиле.] и откромсал добрый ломоть паюсной икры. За девичьими гулянками да за пением Божественных псальм совсем забыл он,
что в тот день путем не обедал. К вечеру пронял голод московского посланника.
Сделал Василий Борисыч честь донскому балыку, не отказал в ней ветлужским груздям и вятским рыжикам,
ни другому,
что доброго перед ним гостеприимной игуменьей было наставлено.
— Ничего такого не было, — ответил Алексей, подняв голову. —
Ни за кого выдавать ее не думали, а чтоб сама над собой
что сделала — так это пустое вранье.
— Не то чтобы по какому неудовольствию али противности отошел я, Сергей Андреич, а единственно, можно сказать, по той причине,
что самому Патапу Максимычу так вздумалось. «Ты, говорит, человек молодой, нечего, говорит, тебе киснуть в наших лесах, выплывай, говорит, на большую воду, ищи себе место лучше… А я, говорит, тебя
ни в
чем не оставлю. Если, говорит, торговлю какую вздумаешь завести, пиши — я, говорит, тебе всякое вспоможение капиталом, значит,
сделаю…»
— Ох, уж и Никита-то Васильич твои же речи мне отписывает, — горько вздохнула Манефа. — И он пишет,
что много старания Громовы прилагали, два раза обедами самых набольших генералов кормили, праздник особенный на даче им
делали, а
ни в
чем успеха не получили. Все, говорят, для вас рады
сделать, а насчет этого дела и не просите, такой, дескать, строгий о староверах указ вышел,
что теперь никакой министр не посмеет
ни самой малой ослабы попустить…
Прошло минут с пять; один молчит, другой
ни слова.
Что делать, Алексей не придумает — вон ли идти, на диван ли садиться, новый ли разговор зачинать, или, стоя на месте, выжидать,
что будет дальше… А Сергей Андреич все по комнате ходит, хмуря так недавно еще сиявшее весельем лицо.
Опять же и покорна всегда,
что ни велишь, безответно все
делает…
После того еще многое время длился собор матерей… Отцы были тут
ни при
чем, сидели для счета, всякое дело старицы
делали.
— Да разве можно с этим народом какое
ни на есть дело
сделать? — сказал московский посланник. — О
чем ни зачни,
ни ползет,
ни лезет,
ни вон нейдет.
—
Что делать, матушки! — с горьким вздохом сказала Манефа. — Таков уж уродился у меня братец родимый!
Что ни вздумал, никто не моги поперечить… Расходится — не подходи!..
— Ты плачешь, матушка!.. — сквозь слезы лепетала, прижимаясь к Манефе, Фленушка. — Вот какая я злая, вот какая я нехорошая!.. Огорчила матушку, до слез довела… Прости меня, глупую!.. Прости, неразумную!.. Полно же, матушка, полно!.. Утоли сердце, успокой себя… Не стану больше глупых речей заводить, никогда из воли твоей я не выйду… Вечно буду в твоем послушанье.
Что ни прикажешь, все
сделаю по-твоему…
— Прискорбно, не поверишь, как прискорбно мне, дорогой ты мой Василий Борисыч, — говорила ему Манефа. — Ровно я гоню тебя вон из обители, ровно у меня и места ради друга не стало. Не поскорби, родной, сам видишь, каково наше положение. Языки-то людские, ой-ой, как злы!.. Иная со скуки да от нечего
делать того наплетет,
что после только ахнешь.
Ни с того
ни с сего насудачат… При соли хлебнется, к слову молвится, а тут и пошла писать…
— Где сегодня уехать! Как возможно! — ответил Феклист Митрич. — Хоша у нее по судам все подмазано, а секретарь Алексей Сергеич по ее желанью
сделает все,
чего она
ни захочет, только в один день совершить купчую все-таки нельзя же… Завтра, не то и послезавтра здесь пробудут. Повидаться,
что ли, желательно?.. Так она у Полуехта Семеныча пристает — вон наискосок-от домик стоит…
Неточные совпадения
Купцы. Ей-богу! такого никто не запомнит городничего. Так все и припрятываешь в лавке, когда его завидишь. То есть, не то уж говоря, чтоб какую деликатность, всякую дрянь берет: чернослив такой,
что лет уже по семи лежит в бочке,
что у меня сиделец не будет есть, а он целую горсть туда запустит. Именины его бывают на Антона, и уж, кажись, всего нанесешь,
ни в
чем не нуждается; нет, ему еще подавай: говорит, и на Онуфрия его именины.
Что делать? и на Онуфрия несешь.
Скотинин. А движимое хотя и выдвинуто, я не челобитчик. Хлопотать я не люблю, да и боюсь. Сколько меня соседи
ни обижали, сколько убытку
ни делали, я
ни на кого не бил челом, а всякий убыток,
чем за ним ходить, сдеру с своих же крестьян, так и концы в воду.
Вереницею прошли перед ним: и Клементий, и Великанов, и Ламврокакис, и Баклан, и маркиз де Санглот, и Фердыщенко, но
что делали эти люди, о
чем они думали, какие задачи преследовали — вот этого-то именно и нельзя было определить
ни под каким видом.
Как взглянули головотяпы на князя, так и обмерли. Сидит, это, перед ними князь да умной-преумной; в ружьецо попаливает да сабелькой помахивает.
Что ни выпалит из ружьеца, то сердце насквозь прострелит,
что ни махнет сабелькой, то голова с плеч долой. А вор-новотор,
сделавши такое пакостное дело, стоит брюхо поглаживает да в бороду усмехается.
Прямая линия соблазняла его не ради того,
что она в то же время есть и кратчайшая — ему нечего было
делать с краткостью, — а ради того,
что по ней можно было весь век маршировать и
ни до
чего не домаршироваться.