Неточные совпадения
Кто ни пришел, всякому: «Милости просим — честь да место к русскому хлебу да соли!..» Ну ничего,
нас не объедят.
Капитан-исправник случился тут, говорит он французам: «Правда ваша, много народу у
нас на войну ушло, да эта беда еще
не великая, медведéй полки на французов пошлем».
«Пятнадцать ден
нас по́ морю носило, — рассказывал Корней Евстигнеев, — ни берега
не видать, ни лодок, ничего живого…
— Ну нет, Марко Данилыч, за это я взяться
не могу, сама мало обучена, — возразила Дарья Сергевна. — Конечно, что знаю, все передам Дунюшке, только этого будет ей мало… Она же девочка острая, разумная,
не по годам понятливая — через год либо через полтора сама будет знать все, что знаю я, — тогда-то что ж у
нас будет?
— Это еще
не беда, — заметил Смолокуров. — Разница меж
нами не великая — та же стара вера, что у них, что у
нас. Попов только нет у них, так ведь и у
нас были да сплыли.
— Мало ль чего
не говорят про
нас, убогих, беззащитных!..
Из этакого дома Дунюшке-то и тесненько покажется у
нас — скучать бы
не стала.
— Работниц
нам не надо, Марко Данилыч, в обители своих трудниц довольно. Дунюшке все они сготовят: и помыть, и пошить, и поштопать, и новое платьице могут сшить, даже башмачки, пожалуй, справят, — сказала Макрина.
— Мое дело сторона, — вмешалась при этом Макрина. — А по моему рассужденью, было бы очень хорошо, если б и при Дунюшке в обители Дарья Сергевна жила. Расскажу вам, что у
нас в Комарове однажды случилось,
не у
нас в обители — у
нас на этот счет оборони Господи, — а в соседней в одной.
— Так я и отпишу к матушке, — молвила Макрина. — Приготовилась бы принять дорогую гостейку. Только вот что меня сокрушает, Марко Данилыч. Жить-то у
нас где будет ваша Дунюшка? Келий-то таких нет. Сказывала я вам намедни, что в игуменьиной стае тесновато будет ей, а в других кельях еще теснее, да и
не понравится вам —
не больно приборно… А она, голубушка, вон к каким хоромам приобыкла… Больно уж ей у
нас после такого приволья
не покажется.
— Сегодня ж изготовлю, — молвила Макрина и, простясь с Марком Данилычем, предовольная пошла в свою горницу. «Ладно дельцо обделалось, — думала она. — После выучки дом-от
нам достанется. А он, золотая киса, домик хороший поставит, приберет на богатую руку, всем разукрасит, души ведь
не чает он в дочке… Скажет матушка спасибо, поблагодарит меня за пользу святой обители».
Вот насчет говядины али свинины, насчет, значит, всякого — этого до сей поры у
нас не водилось…
— Полноте, Марко Данилыч!.. Никогда от
нас этого вы
не услышите, — возразила Макрина. — Всяк злак на службу человеком, сказано…
— Это гулена-то, гульба-то, — молвила Макрина. — Да у
нас по всем обителям на общу трапезу ее составляют. Вкушать ее ни за малый грех
не поставляем, все едино что морковь али свекла, плод дает в земле, во своем корню. У
нас у самих на огородах садят гулену-то. По другим обителям больше с торгу ее покупают, а у
нас садят.
— Так у
нас и делается, Марко Данилыч, так у
нас и водится, — сказала Макрина. — Вот чапуринские — вздумают, пойдут в часовню,
не вздумают — в келье сидят, — никто
не неволит их.
Одного только для живущих девиц у
нас не полагается — платьица бы немецким покроем
не шили да головку бы завсегда покровенну имели, хоть бы маленьким платочком повязывались, потому что так по Писанию.
Таково учительно говорит она с ними, Марко Данилыч, что
не токмá молодым девицам, и
нам, старым инокиням, очень пользительно для души послушать ее наставлений…
— Говорила я, что сглазу, — разливая чай, сказала она. — Моя правда и вышла: вечор спрыснула ее да водицей с уголька умыла, и все как рукой сняло… Вот Дунюшка теперь у
нас и веселенькая и головка
не болит у ней.
— А почем знать, что у
нас впереди? — улыбнулся Марко Данилыч. — Думаешь, у Макарья девичьего товара
не бывает? Много его в привозе… Кажный год со всех концов купецких девиц возят к Макарью невеститься.
— Помилуйте, Марко Данилыч,
мы бы со всяким нашим усердием, да
не наша вина-с… Супротив Божьей воли ничего
не поделаешь!..
— Власть ваша, Марко Данилыч, — дрожащим голосом проговорил приказчик, — а только вот, как перед самим истинным Богом,
мы тут нисколько
не причинны… Хоша весь караван извольте обойти — у всех сушь жидковата, твердой в нынешнем году нигде
не найдете.
— Как же
не беда? — молвил Карп Егоров. — Что ж
нам попусту-то у тебя проживаться, ваше степенство? На други бы места пора поступать.
— Ведь ты, батюшка, за эти за лишни-то дни платы
нам не положишь, — добродушно молвил Карп Егоров.
— Так почто же
нам харчиться-то да работу у других хозяев упущать? — громко заговорили все рабочие. — Власть ваша, а это уж
не порядки. Рассчитайте
нас, как следует.
— Нечего
нам у тебя проживаться. Расчет подавай! Просили, просили приказчика, четвертый день прошел, а рассчитывать
нас не рассчитывает… Так сам рассчитай — ты хозяин, дело твое…
— А ведь
не даст он, собака, за простой ни копеечки,
не то что
нам, а и тем, кто его послушал, по местам с первого слова пошел, — заметил один рабочий.
— Известно,
не даст, — все согласились с ним. — Это он только ради отводу молвил, чтоб утечь, значит. А
мы, дураки, и упустили…
— Вестимо,
не тому, Василий Фадеич, — почесывая в затылках, отвечали бурлаки. — Твои слова шли к добру, учил ты
нас по-хорошему. А мы-то, гляди-ка, чего сдуру-то наделали… Гля-кась, како дело вышло!.. Что теперича
нам за это будет? Ты, Василий Фадеич, человек знающий, все законы произошел, скажи, Христа ради, что
нам за это будет?
— Нет, уж ты, Василий Фадеич, яви Божеску милость, попечалуйся за
нас, беззаступных, — приставали рабочие. —
Мы бы тебя вот как уважили!.. Без гостинца, милый человек,
не остался бы!.. Ты
не думай, чтобы
мы на шаромыгу!..
— На полтину с брата согласен
не будет, — молвил дядя Архип. — Считай-ка, сколь
нас осталось.
— По рублику бы с брата
мы поклонились вашей милости — шестидесятью целковыми… Прими, сударь,
не ломайся!.. Только выручи, Христа ради!.. При расчете с каждого человека ты бы по целковому взял себе, и дело бы с концом.
—
Не многонько ли будет, Василий Фадеич?.. — посмелей прежнего заговорил дядя Архип. — Пожалей
нас хоть маленько,
не под силу будет такой суймой
нам поступиться твоей милости.
И дело говорил он, на пользу речь вел. И в больших городах и на ярманках так у
нас повелось, что чуть
не на каждом шагу нестерпимо гудят захожие немцы в свои волынки, наигрывают на шарманках итальянцы, бренчат на цимбалах жиды, но раздайся громко русская песня — в кутузку певцов.
— Еще
не знаю, — мрачно отвечал ему Смолокуров. — Гости к
нам будут, да еще мне съездить надо кое-куда… Ненадолго, а надобно съездить… Хотелось бы повеселить мою баловницу, — прибавил Марко Данилыч после короткого молчанья, — да
не знай, удосужусь ли.
Так нет — мы-де, молодые, смыслим больше стариков, им-де
нас не учить.
— Вот и согрешим, — с довольством потирая руки и ходя по комнате, говорил Марко Данилыч. — Наше от
нас не уйдет; а воротимся домой, как-нибудь от этих грехов отмолимся.
Не то керженским старицам закажем молиться. Здесь же недалече… Там, брат, на этот счет ух какие мастерицы!.. Первый сорт!..
— Опять же и то взять, — опять помолчав, продолжал свое нести Фадеев. — Только что приказали вы идти каждому к своему месту, слепые с места
не шелохнулись и пуще прежнего зачали буянить, а которы с видами, те, надеясь от вашего здоровья милости, по первому слову пошли по местам… Самым главнеющим озорникам, Сидорке во-первых, Лукьяну Носачеву, Пахомке Заплавному, они же после в шею наклали. «Из-за вас, говорят, из-за разбойников,
нам всем отвечать…» Народ смирный-с.
— Нисколько
мы не умничаем, господин купец, — продолжал нести свое извозчик. — А ежели нашему брату до всех до этих ваших делов доходить вплотную, где то́ есть каждый из вас чаи распивает аль обедает, так этого
нам уж никак невозможно. Наше дело — сказал седок ехать куда, вези и деньги по такцыи получай. А ежели хозяин добрый, он тебе беспременно и посверх такцыи на чаек прибавит. Наше дело все в том только и заключается.
— Что ж из того?.. — ответил Орошин. — Все-таки рыбно решенье о ту пору будет покончено. Тогда, хочешь
не хочешь, продавай по той цене, каку ты нашему брату установишь… Так-то, сударь, Марко Данилыч!..
Мы теперича все тобой только и дышим… Какие цены ни установишь, поневоле тех будем держаться… Вся Гребновская у тебя теперь под рукой…
— Полно-ко вам друг дружку-то корить, — запищал Седов-богатырь, заметив, что тузы очень уж обозлились. — В чужи карманы неча глядеть — в своем хорошенько смотри. А
не лучше ль, господа, насчет закусочки теперь
нам потолковать?.. Онисим Самойлыч, Марко Данилыч, Степан Федорыч, какие ваши мысли на этот счет будут?.. Теперь госпожинки, значит, нашим же товаром будут
нас и потчевать…
— Грибам
не род, капуста
не доспела, — с усмешкой пискнул Седов. — опять же
мы не дома. А в пути сущим пост разрешается. Так ли, Марко Данилыч?.. Ты ведь в Писании боек — разреши спор…
— Ну тебя с твоей немецкой едой! — с усмешкой пропищал Седов. — Сразу-то и
не вымолвишь, какое он кушанье назвал…
Мы ведь, Митенька, люди православные, потому и снедь давай
нам православную. Так-то! А ты и
не весть что выдумал…
— Куда суешься?.. Кто тебя спрашивает?.. Знай сверчок свой шесток — слыхал это?.. Куда лезешь-то, скажи? Ишь какой важный торговец у
нас проявился! Здесь, брат,
не переторжка!.. Как же тебе, молодому человеку, перебивать меня, старика… Два рубля сорок пять копеек, так и быть, дам… — прибавил Орошин, обращаясь к Марку Данилычу.
— Покорно вас благодарю. Вовеки
не забуду вашей послуги… Завсегда по всяким делам буду вашим готовым услужником. Жалуй к
нам, Митень… Ох, бишь, Дмитрий Петрович… Жалуйте, сударь, к
нам, пожалуйста… На Нижнем базаре у Бубнова в гостинице остановились, седьмой, восьмой да девятый номера… Жалуй когда чайку откушать, побеседовать… У
нас же теперь каждый день гости — Доронины из Вольска в той же гостинице пристали, Самоквасов Петр Степаныч…
— Что суд?.. Рассказывай тут! — усмехнулся Седов. — По делу-то племянник и выйдет прав, а по бумаге в ответе останется. А бумажна вина у
нас ведь
не прощеная — хуже всех семи смертных грехов.
Здесь ярманка так просто чудо.
Одна лишь только в ней беда —
Что к
нам не жалуют покуда
С карманом толстым господа!..
— От чаю, от сахару отказу у меня
не бывает, — молвил Марко Данилыч, — я ж и
не пил еще — оно будет и кстати. Так вот как
мы!.. Встал, умылся, Богу помолился, да и в гости. Вот как
мы ноне, Зиновий Алексеич.
— Никаких теперь у меня делов с Никитой Федорычем нет… — твердо и решительно сказал он. — Ничего у
нас с ним
не затеяно. А что впереди будет, как про то знать?.. Сам понимаешь, что торговому человеку вперед нельзя загадывать. Как знать, с кем в каком деле будешь?..
Но Татьяна Андревна и тут,
не давая прямого ответа, обычные речи говаривала: «Наш товар
не продажный, еще
не поспел;
не порогом
мы вам поперек стали, по другим семьям есть товары получше нашего».