Неточные совпадения
Напротив Александры Григорьевны, и особенно как-то прямо, сидел еще
старик, — в отставном военном сюртуке, в петличке которого болтался Георгий, и в военных с красными лампасами брюках, — это был сосед ее по деревне, Михаил Поликарпович Вихров, старый кавказец, курчавый, загорелый
на южном солнце, некогда ординарец князя Цицианова [Цицианов Павел Димитриевич (1754—1806) — генерал царской армии.
— Еще бы! — сказал
старик. — Да ведь
на это, братец, состояние надо иметь.
На этот раз, проходя потихоньку по зале, Паша заглянул ему в лицо и увидел, что по сморщенным и черным щекам
старика текли слезы.
— Залобаниваю вот, везу в гимназию! — начал
старик Вихров, показывая
на сына.
Когда
старик сходил в деревню, она беспрестанно затевала
на его деньги делать пиры и никольщины
на весь почти уезд, затем, чтобы и самое ее потом звали
на все праздники.
В остальную часть дня Александра Григорьевна, сын ее,
старик Захаревский и Захаревский старший сели играть в вист. Полковник стал разговаривать с младшим Захаревским; несмотря
на то, что сына не хотел отдать в военную, он, однако, кадетов очень любил.
Полковник, начавший последнее время почти притрухивать сына,
на это покачал только головой и вздохнул; и когда потом проводил, наконец, далеко еще не оправившегося Павла в Москву, то горести его пределов не было: ему казалось, что у него нет уже больше сына, что тот умер и ненавидит его!.. Искаженное лицо солдата беспрестанно мелькало перед глазами
старика.
— Вот как, а! — отвечал ему
на это полковник. — Ах, миленький мой! Ах, чудо мое! Ах, птенчик мой! — продолжал вскрикивать
старик и, схватив голову сына, стал покрывать ее поцелуями.
Вакация Павла приближалась к концу. У бедного полковника в это время так разболелись ноги, что он и из комнаты выходить не мог.
Старик, привыкший целый день быть
на воздухе, по необходимости ограничивался тем, что сидел у своего любимого окошечка и посматривал
на поля. Павел, по большей части, старался быть с отцом и развеселял его своими разговорами и ласковостью. Однажды полковник, прищурив свои старческие глаза и посмотрев вдаль, произнес...
В день отъезда, впрочем,
старик не выдержал и с утра еще принялся плакать. Павел видеть этого не мог без боли в сердце и без некоторого отвращения. Едва выдержал он минуты последнего прощания и благословения и, сев в экипаж, сейчас же предался заботам, чтобы Петр не спутался как-нибудь с дороги. Но тот ехал слишком уверенно: кроме того, Иван, сидевший рядом с ним
на козлах и любивший, как мы знаем, покритиковать своего брата, повторял несколько раз...
— Нет, я дома! — отвечал Павел и указал
старику на стул. Он всегда сажал Макара Григорьева с собой.
— Да! — отвечал Макар Григорьев каким-то глухим голосом, и в то же время
старик не глядел
на молодого барина.
— Ну, нескоро тоже, вон у дедушки вашего, — не то что этакой дурак какой-нибудь, а даже высокоумной этакой
старик лакей был с двумя сыновьями и все жаловался
на барина, что он уже стар, а барин и его, и его сыновей все работать заставляет, — а работа их была вся в том, что сам он после обеда с тарелок барские кушанья подъедал, а сыновья
на передней когда с господами выедут…
Дедушка ваш… форсун он этакий был барин, рассердился наконец
на это, призывает его к себе: «
На вот, говорит, тебе, братец, и сыновьям твоим вольную; просьба моя одна к тебе, — не приходи ты больше ко мне назад!»
Старик и сыновья ликуют; переехали сейчас в город и заместо того, чтобы за дело какое приняться, — да, пожалуй, и не умеют никакого дела, — и начали они пить, а сыновья-то, сверх того, начали батьку бить: давай им денег! — думали, что деньги у него есть.
Герой мой оделся франтом и, сев в покойный возок, поехал в собрание. Устроено оно было в трактирном заведении города; главная танцевальная зала была довольно большая и холодноватая; музыка стояла в передней и, когда Вихров приехал, играла галоп. У самых дверей его встретил, в черном фраке, в белом жилете и во всех своих крестах и медалях,
старик Захаревский. Он нарочно
на этот раз взялся быть дежурным старшиной.
На этой штуке
старик Захаревский вздумал испытать Вихрова, чтобы окончательно убедиться, любит он выпить или нет. По многолетней своей опытности Ардальон Васильевич убедился, что в их местах, между дворянством и чиновничеством, главный порок пьянство, и желал, по преимуществу, не видеть его в детях своих и в зяте, какого бог ему пошлет.
«Ну, не совсем еще пьяница!» — решил
старик и
на этот раз в мыслях своих, и затем он счел не бесполезным расспросить гостя и о делах его.
Посредине улицы стояли девки и бабы в нарядных, у кого какие были, сарафанах;
на прилавках сидели
старики и старухи.
Когда наша орда влетела в деревню,
старики и старухи поднялись со своих мест, а молодые с заметным любопытством глядели
на приезжих, и все они с видимым удовольствием
на лицах кланялись Александру Ивановичу.
Она вообще, кажется,
на этот раз несколько молодилась и явно это делала для Вихрова, желая ему представиться посреди природы веселою и простодушною девочкою.
Старик Захаревский, наконец, прислал сказать, что пора выйти из лесу, потому что можно опоздать. Молодежь с хохотом и с шумом вышла к нему. У Живина были обе руки полнехоньки грибами.
Старик монах-мельник, седой, как лунь, и сверх того перепачканный еще в муке, сидел
на солнышке и чинил себе сапоги.
Старик между тем взял грибы, ушел с ними
на мельницу, откуда принес ковшичек, зачерпнул им воды и подал. Все напились.
— Непременно-с, непременно, — отвечал
старик Захаревский, с трудом всходя своими старческими ногами
на ступеньки.
Старик Захаревский весь молебен стоял
на коленях и беспрестанно кланялся в землю, складывая руки, и несколько раз даже слезы появлялись
на его глазах...
В почти совершенно еще темном храме Вихров застал казначея, служившего заутреню, несколько стариков-монахов и
старика Захаревского. Вскоре после того пришла и Юлия. Она стала рядом с отцом и заметно была как бы чем-то недовольна Вихровым. Живин проспал и пришел уж к концу заутрени. Когда наши путники, отслушав службу, отправились домой, солнце уже взошло, и мельница со своими амбарами, гатью и берегами реки,
на которых гуляли монастырские коровы и лошади, как бы тонула в тумане росы.
— Что особенное? Все вон она знают!.. Что они молчат! — проговорил
старик, указывая
на прочих мужиков.
— И мне уж позвольте, — сказал кучер. Он был
старик, но еще крепкий и довольно красивый из себя. — Не знаю, как вашего табаку, а нашего так они не любят, — продолжал он, выпуская изо рта клубы зеленоватого дыма, и комары действительно полетели от него в разные стороны; он потом пустил струю и
на лошадей, и с тех комары слетели.
— Ловят, но откупаются. Вот она!.. Матушка наша Учня великая! — присовокупил
старик, показывая
на открывшееся вдруг из лесу огромное село, в котором, между прочим, виднелось несколько каменных домов, и вообще все оно показалось Вихрову как-то необыкновенно плотно и прочно выстроенным.
— За что же это, судырь, начальствующие лица так гневаться
на нас изволят? — спросил один
старик из толпы.
— Остановите его, робя, а то он прямо
на землю бухнет! — воскликнул голова, заметив, что плотники, под влиянием впечатления, стояли с растерянными и ротозеющими лицами. Те едва остановили колокол и потом, привязав к нему длинную веревку, стали его осторожно спускать
на землю. Колокол еще несколько раз прозвенел и наконец, издавши какой-то глухой удар, коснулся земли. Многие старухи,
старики и даже молодые бросились к нему и стали прикладываться к нему.
— Нет, ваше высокоблагородие, мы ломать больше моленной не будем, — произнес тот
старик, который спрашивал его, за что начальство
на них разгневалось.
Сход шел по небольшой лесенке; передняя стена комнаты вся уставлена была образами, перед которыми горели три лампады;
на правой стороне
на лавке сидел ветхий
старик, а у левой стены стояла ветхая старушка.
Мужики из селенья стояли молча и мрачно смотрели
на все это. Сотский связал руки
старику своим кушаком, а старухе — своим поясом.
Старик-раскольник начал хромать
на одну ногу, потом сгорбился, тяжело дыша, всем станом.
— Что такое наша полиция, я
на себе могу указать вам пример… Вот перед этим поваром был у меня другой,
старик, пьяница, по прозванью Поликарп Битое Рыло, но, как бы то ни было, его находят в городе мертвым вблизи кабака, всего окровавленного… В самом кабаке я, через неделю приехавши, нашел следы человеческой крови — явно ведь, что убит там?.. Да?
Перед Вихровым в это время стоял
старик с седой бородой, в коротенькой черной поддевке и в солдатских, с высокими голенищами, сапогах. Это был Симонов. Вихров, как тогда посылали его
на службу, сейчас же распорядился, чтобы отыскали Симонова, которого он сделал потом управляющим над всем своим имением. Теперь он, по крайней мере, с полчаса разговаривал с своим старым приятелем, и все их объяснение больше состояло в том, что они говорили друг другу нежности.
— А вот — позволь тебе представить моего приятеля! — проговорил
старик, показывая
на Вихрова.