Неточные совпадения
— Прекрасно-с! И поэтому, по приезде в Петербург, вы возьмите этого молодого человека
с собой и отправляйтесь по адресу этого письма к господину, которого я очень хорошо знаю; отдайте ему письмо, и что он вам скажет: к
себе ли возьмет вашего сына для приготовления,
велит ли отдать кому — советую слушаться беспрекословно и уже денег в этом случае не жалеть, потому что в Петербурге также пьют и едят, а не воздухом питаются!
Сочинение это произвело, как и надо ожидать, страшное действие… Инспектор-учитель показал его директору; тот — жене; жена
велела выгнать Павла из гимназии. Директор, очень добрый в сущности человек, поручил это исполнить зятю. Тот, собрав совет учителей и бледный,
с дрожащими руками, прочел ареопагу [Ареопаг — высший уголовный суд в древних Афинах, в котором заседали высшие сановники.] злокачественное сочинение; учителя, которые были помоложе, потупили головы, а отец Никита произнес, хохоча
себе под нос...
Рвение Павла в этом случае до того дошло, что он эту
повесть тотчас же сам переписал, и как только по выздоровлении пошел к Имплевым, то захватил
с собой и произведение свое.
Павел
велел дать
себе умываться и одеваться в самое лучшее платье. Он решился съездить к Мари
с утренним визитом, и его в настоящее время уже не любовь, а скорее ненависть влекла к этой женщине. Всю дорогу от Кисловки до Садовой, где жила Мари, он обдумывал разные дерзкие и укоряющие фразы, которые намерен был сказать ей.
Еще и прежде того, как мы знаем, искусившись в писании
повестей и прочитав потом целые сотни исторических романов, он изобразил пребывание Поссевина в России в форме рассказа: описал тут и царя Иоанна, и иезуитов
с их одеждою, обычаями, и придумал даже полячку, привезенную ими
с собой.
Весь этот разговор молодые люди
вели между
собой как-то вполголоса и
с явным уважением друг к другу. Марьеновский по преимуществу произвел на Павла впечатление ясностью и простотой своих мыслей.
— Ужасно как трудно нам, духовенству,
с ним разговаривать, — начал он, — во многих случаях доносить бы на него следовало!.. Теперь-то еще несколько поунялся, а прежде, бывало, сядет на маленькую лошаденку, а мужикам и бабам
велит платки под ноги этой лошаденке кидать; сначала и не понимали, что такое это он чудит; после уж только раскусили, что это он патриарха, что ли, из
себя представляет.
— Да, не измените! — произнесла она недоверчиво и пошла
велеть приготовить свободный нумер; а Павел отправил Ивана в гостиницу «Париж», чтобы тот
с горничной Фатеевой привез ее вещи. Те очень скоро исполнили это. Иван, увидав, что горничная m-me Фатеевой была нестарая и недурная
собой, не преминул сейчас же начать
с нею разговаривать и любезничать.
Чтение продолжалось. Внимание слушателей росло
с каждой главой, и, наконец, когда звероподобный муж, узнав об измене маленькой, худенькой, воздушной жены своей, призывает ее к
себе, бьет ее по щеке, и когда она упала, наконец, в обморок,
велит ее вытащить совсем из дому, вон… — Марьеновский даже привстал.
Так случилось и
с Вихровым, — и таких слабых мест он встретил в романе своем очень много, и им овладело нестерпимое желание исправить все это, и он чувствовал, что поправит все это отлично, а потому, как Клеопатра Петровна ни упрашивала его остаться у ней на несколько дней, он объявил, что это решительно невозможно, и, не пояснив даже причину тому, уехал домой,
велев себя везти как можно скорее.
С трудом войдя по лестнице в переднюю и сняв свою дорогую ильковую шубу, он
велел доложить о
себе: «действительный статский советник Захаревский!» В последнее время он из исправников был выбран в предводители, получил генеральство и подумывал даже о звезде.
— Было, что она последнее время амуры свои
повела с одним неслужащим дворянином, высокий этакий, здоровый, а дурашный и смирный малый, — и все она, изволите видеть, в кухне у
себя свиданья
с ним имела: в горнице она горничных боялась, не доверяла им, а кухарку свою приблизила по тому делу к
себе; только мужу про это кто-то дух и дал.
Катишь почти знала, что она не хороша
собой, но она полагала, что у нее бюст был очень хорош, и потому она любила на
себя смотреть во весь рост… перед этим трюмо теперь она сняла
с себя все платье и, оставшись в одном только белье и корсете, стала примеривать
себе на голову цветы, и при этом так и этак
поводила головой, делала глазки, улыбалась, зачем-то поднимала руками грудь свою вверх; затем вдруг вытянулась, как солдат, и, ударив
себя по лядвее рукою, начала маршировать перед зеркалом и даже приговаривала при этом: «Раз, два, раз, два!» Вообще в ней были некоторые солдатские наклонности.
Вихров
велел его просить к
себе. Вошел чиновник в вицмундире
с зеленым воротником, в самом деле
с омерзительной физиономией: косой, рябой,
с родимым пятном в ладонь величины на щеке и
с угрями на носу. Груша стояла за ним и делала гримасы. Вихров вопросительно посмотрел на входящего.
Юлия в этом случае никак не могла уже, разумеется, заступиться за Вихрова; она только молчала и
с досадою про
себя думала: «Вот человек! Сам бог знает какие вещи говорит при мне, совершенно уж не стесняясь, — это ничего, а я прослушала
повесть — это неприлично».
Подошли мы таким манером часов в пять утра к селенью, выстроились там солдаты в ширингу; мне
велели стать в стороне и лошадей отпрячь; чтобы, знаете, они не испугались, как стрелять будут; только вдруг это и видим: от селенья-то идет громада народу… икону, знаете, свою несут перед
собой…
с кольями,
с вилами и
с ружьями многие!..
Разбойники
с своими конвойными вышли вниз в избу, а вместо их другие конвойные ввели Елизавету Петрову. Она весело и улыбаясь вошла в комнату, занимаемую Вихровым; одета она была в нанковую поддевку, в башмаки; на голове у ней был новый, нарядный платок.
Собой она была очень красивая брюнетка и стройна станом. Вихров
велел солдату выйти и остался
с ней наедине, чтобы она была откровеннее.
Гроб между тем подняли. Священники запели, запели и певчие, и все это пошло в соседнюю приходскую церковь. Шлепая по страшной грязи, Катишь шла по средине улицы и
вела только что не за руку
с собой и Вихрова; а потом, когда гроб поставлен был в церковь, она отпустила его и
велела приезжать ему на другой день часам к девяти на четверке, чтобы после службы проводить гроб до деревни.
За ужином Плавин
повел себя еще страннее: два пожилые генерала начали
с Евгением Петровичем разговаривать о Севастополе. Плавин некоторое время прислушивался к ним.
Неточные совпадения
— Чем я неприлично
вела себя? — громко сказала она, быстро поворачивая к нему голову и глядя ему прямо в глаза, но совсем уже не
с прежним скрывающим что-то весельем, а
с решительным видом, под которым она
с трудом скрывала испытываемый страх.
— То есть как тебе сказать… Стой, стой в углу! — обратилась она к Маше, которая, увидав чуть заметную улыбку на лице матери, повернулась было. — Светское мнение было бы то, что он
ведет себя, как
ведут себя все молодые люди. Il fait lа
сour à une jeune et jolie femme, [Он ухаживает зa молодой и красивой женщиной,] a муж светский должен быть только польщен этим.
Вронский понял по ее взгляду, что она не знала, в каких отношениях он хочет быть
с Голенищевым, и что она боится, так ли она
вела себя, как он бы хотел.
Он прикинул воображением места, куда он мог бы ехать. «Клуб? партия безика, шампанское
с Игнатовым? Нет, не поеду. Château des fleurs, там найду Облонского, куплеты, cancan. Нет, надоело. Вот именно за то я люблю Щербацких, что сам лучше делаюсь. Поеду домой». Он прошел прямо в свой номер у Дюссо,
велел подать
себе ужинать и потом, раздевшись, только успел положить голову на подушку, заснул крепким и спокойным, как всегда, сном.
Вронский сейчас же догадался, что Голенищев был один из таких, и потому вдвойне был рад ему. Действительно, Голенищев держал
себя с Карениной, когда был введен к ней, так, как только Вронский мог желать этого. Он, очевидно, без малейшего усилия избегал всех разговоров, которые могли бы
повести к неловкости.