Неточные совпадения
— Как, вздор? — спросил
граф и от досады переломил даже находящуюся у него в руках бисквиту и кусочки ее положил себе в рот: он только что
перед тем пил с дочерью шоколад.
Граф, поняв, что ему тут ничего не вытанцевать, расшаркался
перед дамами.
— Не узнаете? — спросил его тотчас же
граф Хвостиков, останавливаясь
перед ним.
Лакей поставил
перед ним все блюдо.
Граф принялся с жадностью есть. Он, собственно, и научил заказать это блюдо Янсутского, который сколько ни презирал Хвостикова, но в гастрономический его вкус и сведения верил.
—
Графу я, конечно, не напомнил об этом и только сухо и холодно объявил ему, что место это обещано другому лицу; но в то же время, дорожа дружбой Ефима Федоровича, я решился тому прямо написать, и вот вам слово в слово мое письмо: «Ефим Федорович, — пишу я ему, — зная ваше строгое и никогда ни
перед чем не склоняющееся беспристрастие в службе, я представляю вам факты… — и подробно описал ему самый факт, — и спрашиваю вас: быв в моем положении, взяли ли бы вы опять к себе на службу подобного человека?»
— Еще одно слово, cher cousin! — воскликнул генерал. — Напишите, пожалуйста, если можно, завтра же Тюменеву, что я ни в чем
перед ним не виноват, что я не знал даже ничего, отказывая
графу Хвостикову.
Когда все вошли в залу, то Мильшинский был еще там и, при проходе мимо него Тюменева, почтительно ему поклонился, а тот ему на его поклон едва склонил голову: очень уж Мильшинский был ничтожен по своему служебному положению
перед Тюменевым! На дачу согласились идти пешком. Тюменев пошел под руку с Меровой, а
граф Хвостиков с Бегушевым.
Граф шел с наклоненной головой и очень печальный. Бегушеву казалось неделикатным начать его расспрашивать о причине ареста, но тот, впрочем, сам заговорил об этом.
Перед самым обедом, когда Бегушев хотел было сходить вниз, в залу за табльдот, к нему вошли в номер Тюменев и
граф Хвостиков.
К обеду возвратился
граф Хвостиков. На него жаль было смотреть: он как сел на поставленный ему стул
перед прибором на столе, так сейчас же склонил свою голову на руки и заплакал.
Перед балом в Дворянском собрании Бегушев был в сильном волнении. «Ну, как Домна Осиповна не будет?» — задавал он себе вопрос и почти в ужас приходил от этой мысли. Одеваться на бал Бегушев начал часов с семи, и нельзя умолчать, что к туалету своему приложил сильное и давно им оставленное старание: он надел превосходное парижское белье, лондонский фрак и даже слегка надушился какими-то тончайшими духами.
Графу Хвостикову Бегушев объявил, чтобы тот непременно был готов к половине девятого.
Подан был сигнал к началу танцев.
Перед Бегушевым неожиданно предстал вырвавшийся из тесной толпы
граф Хвостиков.
— Вы видите, Домна Осиповна,
перед собой одного из образованнейших людей России, — начал
граф, указывая на Долгова.
После того разговор перешел на скандалезные анекдоты, которых
граф Хвостиков знал множество и
передавал их с неподражаемым искусством.
Граф Хвостиков, возвратившийся домой почти наутро, тоже думал о Домне Осиповне, но только совершенно противоположное: ему нетерпеливо хотелось
передать ей, что благовестил про ее дела Янсутский.
Перехватов подал ей огня, а затем, закурив свою сигару,
передал спичечницу
графу Хвостикову.
Придя домой, герой мой направился наверх к
графу Хвостикову, который в это время, приготовляясь сойти к обеду, сидел
перед зеркалом и брился.
На одной из значительных улиц,
перед довольно большим каменным домом,
граф велел экипажу остановиться: тут жил попечитель той больницы, в которую он вознамерился поместить дочь.
Ветхий деньми попечитель начал вараксать по бумаге пером и вместо букв ставить какие-то палочки и каракульки, которые попечительша своей рукой переделала в нужные буквы и, прибавив на верху предписания: к немедленному и точному исполнению,
передала его
графу.
И
граф развернул
перед Домной Осиповной свой пустой бумажник, чтобы приять в него посильную дань. Но Домна Осиповна вместо дани сделала ему ручкой и, немного склонив голову, проговорила озлобленнейшим голосом...
—
Передавая московские вести, я обыкновенно прибавляю, с позволения сказать: это я слышал в Москве! — сострил
граф Хвостиков.
— Дочь
графа одночасно умерла! — объявил генерал, садясь на свое место, и ничего не мог больше есть:
перед ним живо рисовалось пикантное личико Меровой.
Бегушев первый вошел в комнату умершей. Точно живой лежал маленький труп Елизаветы Николаевны. Бегушев взял ее руку; но та уже начала холодеть.
Граф упал на колени
перед трупом.
Он слышал, конечно, что Мерова
перед смертью жила у Бегушева, но объяснял это чисто канюченьем
графа, не знавшего, как и чем кормить дочь…
— Если графу так угодно понимать и принимать дворян, то я повинуюсь тому, — проговорил он, — но во всяком случае прошу вас
передать графу, что я приезжал к нему не с каким-нибудь пустым, светским визитом, а по весьма серьезному делу: сегодня мною получено от моего управляющего письмо, которым он мне доносит, что в одном из имений моих какой-то чиновник господина ревизующего сенатора делал дознание о моих злоупотреблениях, как помещика, — дознание, по которому ничего не открылось.
Неточные совпадения
— Вы знаете,
граф Вронский, известный… едет с этим поездом, — сказала княгиня с торжествующею и многозначительною улыбкой, когда он опять нашел ее и
передал ей записку.
Она слышала, снимая верхнее платье в передней, как лакей, выговаривавший даже р как камер-юнкер, сказал: «от
графа княгине» и
передал записку.
— Ах, помилуйте, я совсем не думал напоминать вам, я вас просто так спросил. Мы вас
передали с рук на руки
графу Строганову и не очень торопим, как видите, сверх того, такая законная причина, как болезнь вашей супруги… (Учтивейший в мире человек!)
Перед моим отъездом
граф Строганов сказал мне, что новгородский военный губернатор Эльпидифор Антиохович Зуров в Петербурге, что он говорил ему о моем назначении, советовал съездить к нему. Я нашел в нем довольно простого и добродушного генерала очень армейской наружности, небольшого роста и средних лет. Мы поговорили с ним с полчаса, он приветливо проводил меня до дверей, и там мы расстались.
Я мог бы написать целый том анекдотов, слышанных мною от Ольги Александровны: с кем и кем она ни была в сношениях, от
графа д'Артуа и Сегюра до лорда Гренвиля и Каннинга, и притом она смотрела на всех независимо, по-своему и очень оригинально. Ограничусь одним небольшим случаем, который постараюсь
передать ее собственными словами.