Неточные совпадения
Еще в Москве
он женился на какой-то вдове,
бог знает из какого звания, с пятерыми детьми, — женщине глупой, вздорной, по милости которой
он, говорят, и пить начал.
— А затем, что хочу с
ним об учителях поговорить. Надобно
ему внушить, чтоб
он понимал
их настоящим манером, — отвечал Петр Михайлыч, желая несколько замаскировать в себе простое чувство гостеприимства, вследствие которого
он всех и каждого готов был к себе позвать обедать,
бог знает зачем и для чего.
— Это, сударыня, авторская тайна, — заметил Петр Михайлыч, — которую мы не смеем вскрывать, покуда не захочет того сам сочинитель; а
бог даст, может быть, настанет и та пора, когда Яков Васильич придет и сам прочтет нам: тогда мы
узнаем, потолкуем и посудим… Однако, — продолжал
он, позевнув и обращаясь к брату, — как вы, капитан, думаете: отправиться на свои зимние квартиры или нет?
Те сглупа подходят, думая сначала, что
им корму дадут, а вместо того там ладят кого-нибудь из
них за хвост поймать; но
они вспархивают и улетают, и вслед за
ними ударяется бежать
бог знает откуда появившийся щенок, доставляя тем бесконечное удовольствие всем, кто только видит эту сцену.
— Отстрадал, наконец, четыре года. Вот, думаю, теперь вышел кандидатом, дорога всюду открыта… Но… чтоб успевать в жизни, видно, надобно не кандидатство, а искательство и подличанье, на которое, к несчастью, я не способен. Моих же товарищей, идиотов почти, послали и за границу и понаделили
бог знает чем, потому что
они забегали к профессорам с заднего крыльца и целовали ручки у
их супруг, немецких кухарок; а мне выпало на долю это смотрительство, в котором я окончательно должен погрязнуть и задохнуться.
— Что ж тут такого неприличного? Я пишу к
нему не
бог знает что такое, а звала только, чтоб пришел к нам. Дяденька во всем хочет видеть неприличие!
— Я
знаю, чьи это штуки: это все мерзавка исправница… это она
его научила… Я завтра весь дом ее замажу дегтем:
он любовник ее!.. Она безнравственная женщина и смеет опорочивать честную девушку! За это вступится
бог!.. — заключил
он и, порывисто распахнув двери, ушел.
Когда все расселись по мягким низеньким креслам, князь опять навел разговор на литературу, в котором, между прочим, высказал свое удивление, что, бывая в последние годы в Петербурге,
он никого не встречал из нынешних лучших литераторов в порядочном обществе; где
они живут? С кем знакомы? —
бог знает, тогда как это сближение писателей с большим светом, по
его мнению, было бы необходимо.
Мало ли мы видим, — продолжал
он, — что в самых верхних слоях общества живут люди ничем не значительные,
бог знает, какого сословия и даже звания, а русский литератор, поверьте, всегда там займет приличное
ему место.
— Нет, это невозможно; это, по ее скупости, покажется
бог знает каким разорением! Она уж и теперь говорит, зачем
он у нас так часто обедает.
— Много говорят, много… Я что? Конечно, моя изба с краю, ничего не
знаю, а что, почитавший Петра Михайлыча за
его добрую душу, жалко, ей-богу, жалко!..
Чувства радости произвели в добродушной голове старика бессмыслицу, не лучше той, которую
он,
бог знает почему и для чего, припомнил.
— Нет, ты обвиняешь!.. Сами выходят замуж
бог знает с каким сумасшествием… на нужду… на голод… перессориваются с родными, а мужчину укоряют, отчего
он не подлец, не изгибается, не кланяется…
— Неужели ты думаешь, что если б я не ставил
его бог знает как высоко, моего умницу, так я бы стал говорить?
— Напротив, мне это очень тяжело, — подхватил Калинович. — Я теперь живу в какой-то душной пустыне! Алчущий сердцем, я
знаю, где бежит свежий источник, способный утолить меня, но нейду к
нему по милости этого проклятого анализа, который, как червь, подъедает всякое чувство, всякую радость в самом еще зародыше и, ей-богу, составляет одно из величайших несчастий человека.
— Да, — произнес
он, — много сделал
он добра, да много и зла;
он погубил было философию, так что она едва вынырнула на плечах Гегеля из того омута, и то еще не совсем; а прочие знания,
бог знает, куда и пошли. Все это бросилось в детали, подробности; общее пропало совершенно из глаз, и сольется ли когда-нибудь все это во что-нибудь целое, и к чему все это поведет… Удивительно!
— Ну, скажите, пожалуйста, что
он говорит? — воскликнула она, всплеснув руками. — Тебя, наконец,
бог за меня накажет, Жак! Я вот прямо вам говорю, Михайло Сергеич; вы
ему приятель; поговорите
ему… Я не
знаю, что последнее время с
ним сделалось:
он мучит меня… эти насмешки… презрение… неуважение ко мне…
Он, кажется, только того и хочет, чтоб я умерла. Я молюсь, наконец,
богу: господи! Научи меня, как мне себя держать с
ним! Вы сами теперь слышали… в какую минуту, когда я потеряла отца, и что
он говорит!
— А что вы говорили насчет неблистательности, так это обстоятельство, — продолжал
он с ударением, — мне представляется тут главным удобством, хотя, конечно, в теперешнем вашем положении вы можете найти человека и с весом и с состоянием. Но, chere cousine,
бог еще
знает, как этот человек взглянет на прошедшее и повернет будущее. Может быть, вы тогда действительно наденете кандалы гораздо горшие, чем были прежде.
— Слава
богу, после генерала осталось добра много: достало бы на лапти не одному этакому беспардонному князю, а и десятку таких; конечно, что удивлялись,
зная, сколь госпожа наша на деньгу женщина крепкая, твердая, а для
него ничего не жалела.
Знаем тоже
его не сегодня; может, своими глазами видали, сколько все действия этого человека на интересе основаны: за какие-нибудь тысячи две-три
он мало что ваше там незаконное свидетельство, а все бы дело вам отдал — берите только да жгите, а мы-де начнем новое, — бывали этакие случаи, по смертоубийствам даже, где уж точно что кровь иногда вопиет на небо; а вы, слава
богу, еще не душу человеческую загубили!
—
Бог знает, жив ли
он теперь или умер.
Куда стремился Калинович — мы
знаем, и, глядя на
него, нельзя было не подумать, что
богу еще ведомо, чья любовь стремительней: мальчика ли неопытного, бегущего с лихорадкой во всем теле, с пылающим лицом и с поэтически разбросанными кудрями на тайное свидание, или человека с солидно выстриженной и поседелой уже головой, который десятки лет прожил без всякой уж любви в мелких служебных хлопотах и дрязгах, в ненавистных для души поклонах, в угнетении и наказании подчиненных, — человека, который по опыту жизни
узнал и оценил всю чарующую прелесть этих тайных свиданий, этого сродства душ, столь осмеянного практическими людьми, которые, однако, платят иногда сотни тысяч, чтоб воскресить хоть фальшивую тень этого сердечного сродства с какой-нибудь не совсем свежей, немецкого или испанского происхождения, m-lle Миной.
За одну
его страсть к театру можно
бог знает как любить
его…
— Молюсь! — отвечал Калинович со вздохом. — Какое странное, однако, наше свидание, — продолжал
он, взмахнув глаза на Настеньку, — вместо того чтоб говорить слова любви и нежности, мы толкуем
бог знает о чем… Такие ли мы были прежде?
—
Бог ведь
знает, господа, как, и про что, и за что у нас человека возвышают. Больше всего, чай, надо полагать, что письмами от Хованского
он очень хорошую себе рекомендацию делает, а тут тоже говорят, что и через супругу держится. Она там сродственница другой барыне, а та тоже по министерии-то у
них фавер большой имеет. Прах
их знает! Болтали многое… Я другого, пожалуй, и не разобрал, а много болтали.
Неточные совпадения
Осип. Да что завтра! Ей-богу, поедем, Иван Александрович!
Оно хоть и большая честь вам, да все,
знаете, лучше уехать скорее: ведь вас, право, за кого-то другого приняли… И батюшка будет гневаться, что так замешкались. Так бы, право, закатили славно! А лошадей бы важных здесь дали.
Почтмейстер. Сам не
знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера, с тем чтобы отправить
его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет, так вот и тянет! В одном ухе так вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
Сначала
он принял было Антона Антоновича немного сурово, да-с; сердился и говорил, что и в гостинице все нехорошо, и к
нему не поедет, и что
он не хочет сидеть за
него в тюрьме; но потом, как
узнал невинность Антона Антоновича и как покороче разговорился с
ним, тотчас переменил мысли, и, слава
богу, все пошло хорошо.
Мужик я пьяный, ветреный, // В амбаре крысы с голоду // Подохли, дом пустехонек, // А не взял бы, свидетель
Бог, // Я за такую каторгу // И тысячи рублей, // Когда б не
знал доподлинно, // Что я перед последышем // Стою… что
он куражится // По воле по моей…»
— Не
знаю я, Матренушка. // Покамест тягу страшную // Поднять-то поднял
он, // Да в землю сам ушел по грудь // С натуги! По лицу
его // Не слезы — кровь течет! // Не
знаю, не придумаю, // Что будет?
Богу ведомо! // А про себя скажу: // Как выли вьюги зимние, // Как ныли кости старые, // Лежал я на печи; // Полеживал, подумывал: // Куда ты, сила, делася? // На что ты пригодилася? — // Под розгами, под палками // По мелочам ушла!