Неточные совпадения
—
Что это, Петр Михайлыч, никогда заблаговременно не скажете, и
что у
вас все гости
да гости! Не напасешься ничего,
да и только.
— Очень, очень
вам благодарен, друзья мои, и поверьте,
что теперь выразить не могу, а вполне все чувствую. Дай бог, чтоб и при новом начальнике вашем все шло складно
да ладно.
— Ага! Ай
да Настенька! Молодец у меня: сейчас попала в цель! — говорил он. — Ну
что ж! Дай бог! Дай бог! Человек
вы умный, молодой, образованный… отчего
вам не быть писателем?
Спешу отвечать на ваше послание и радуюсь,
что мог исполнить просимую
вами небольшую послугу от меня. Прилагаю книжку журнала, в которой напечатана повесть вашего протеже, а равно и газетный листок, случайно попавшийся мне в английском клубе, с лестным отзывом о сочинении его. А затем, поручая,
да хранит
вас милость божия, пребываю с душевным моим расположением» — такой-то.
—
Что ж
вы думаете сделать? — продолжал старик, входя. — Э!
Да вот
вы кстати и приоделись… Съездите к нему, сударь, сейчас же съездите! Подите-ка, как он
вас до небес превозносит.
— Как
вам, кузина, сказать, — возразил князь, — пожалуй,
что да, а пожалуй, и нет; вначале, в молодости, может быть, это и было.
— А!
Да это славно быть именинником: все дарят. Я готов быть по несколько раз в год, — говорил князь, пожимая руку мистрисс Нетльбет. — Ну-с, а
вы, ваше сиятельство, — продолжал он, подходя к княгине, беря ее за подбородок и продолжительно целуя, —
вы чем меня подарите?
—
Да что нейдешь, модница?..
Чего не смеешь?.. О! Нате-ка
вам ее! — сказала лет тридцати пяти, развеселая, должно быть, бабенка и выпихнула Палагею.
—
Да, — подхватил протяжно князь, — но дело в том,
что меня подталкивает сделать его искреннее желание
вам добра; я лучше рискую быть нескромным,
чем промолчать.
— Ну
да, — положим,
что вы уж женаты, — перебил князь, — и тогда где
вы будете жить? — продолжал он, конечно, здесь, по вашим средствам… но в таком случае, поздравляю
вас, теперь
вы только еще,
что называется, соскочили с университетской сковородки: у
вас прекрасное направление, много мыслей, много сведений, но, много через два — три года,
вы все это растеряете, обленитесь, опошлеете в этой глуши, мой милый юноша — поверьте мне, и потом вздумалось бы
вам съездить, например, в Петербург, в Москву, чтоб освежить себя — и того
вам сделать будет не на
что: все деньжонки уйдут на родины, крестины, на мамок, на нянек, на то, чтоб ваша жена явилась не хуже другой одетою, чтоб квартирка была хоть сколько-нибудь прилично убрана.
— Да-с,
вы говорите серьезное основание; но где ж оно и какое? Оно должно же по крайней мере иметь какую-нибудь систему, логическую последовательность, развиваться органически, а не метаться из стороны в сторону, — возразил редактор; но Калинович очень хорошо видел,
что он уж только отыгрывался словами.
Али теперь, приедет земский чиновник в казенную деревню
да поесть попросит, так и тем корят: «
Вы, говорит, мироеды» — того не рассудя,
что собака голодная на хороший чужой двор забежит, так и ту накормят —
да!
—
Да, — произнес протяжно директор, — но дело в том,
что я буду
вам говорить то,
что говорил уже десятку молодых людей, которые с такой же точно просьбой и не далее, как на этой неделе, являлись ко мне.
— Да-а, пожалуйста! — повторил директор. — В отношении собственно
вас могу только, если уж
вам это непременно угодно, могу зачислить
вас писцом без жалованья, и в то же время должен предуведомить,
что более десяти молодых людей терпят у меня подобную участь и, конечно, по старшинству времени, должны раньше
вас получить назначение, если только выйдет какое-нибудь, но когда именно дойдет до
вас очередь — не могу ничего сказать, ни обещать определительно.
—
Да, это мое почти решительное намерение, — отвечал молодой человек, — и я нахожу,
что идея отца совершенно ложная. По-моему, если
вы теперь дворянин и писатель, почему ж я не могу быть дворянином и актером, согласитесь
вы с этим?..
— Это мило, это всего милей — такое наивное сознание! — воскликнул Белавин и захохотал. — И прав ведь, злодей! Единственный, может быть, случай, где, не чувствуя сам того, говорил великую истину, потому
что там действительно хоть криво, косо, болезненно, но что-нибудь
да делаете «, а тут уж ровно ничего, как только писанье и писанье… удивительно! Но все-таки, значит,
вы не служите? — прибавил он, помолчав.
—
Что ж тут к лучшему? — перебил Калинович. —
Вы сами заклятой гонитель зла… После этого нашего знакомого чиновного господина надобно только похваливать
да по головке гладить.
—
Да; но
что вы, скажите, служите здесь, занимаетесь литературой?
— Ax,
да,
да! — подтвердила Полина. — Ну,
что вы? Скажите мне, как
вы? — обратилась она к Калиновичу, видимо, желая вызвать его из молчания.
— Ни то, ни другое, — возразил князь, — ненавидеть
вам ее не за
что,
да и беспокоиться особенно тоже нечего. В наше время женщины, слава богу, не умирают от любви.
—
Да, я почти сумасшедший! — произнес Калинович. — Но, боже мой! Боже мой! Если б она только знала мои страдания, она бы мне простила. Понимаете ли
вы,
что у меня тут на душе? Ад у меня тут! Пощадите меня! — говорил он, колотя себя в грудь.
—
Да, вначале, может быть, поплачет и даже полученные деньги от
вас, вероятно, швырнет с пренебрежением; но, подумав, запрет их в шкатулку, и если она точно девушка умная, то, конечно, поймет,
что вы гораздо большую приносите жертву ей, гораздо больше доказываете любви, отторгаясь от нее,
чем если б стали всю жизнь разыгрывать перед ней чувствительного и верного любовника — поверьте,
что так!..
—
Да, Яков Васильич, я бы просил
вас. Я теперь такую кашу завариваю,
что припасай только! — произнес князь почти униженным тоном.
— Ах,
да, знаю, знаю! — подхватила та. — Только постойте; как же это сделать? Граф этот… он очень любит меня, боится даже… Постойте, если
вам теперь ехать к нему с письмом от меня, очень не мудрено,
что вы затеряетесь в толпе: он и будет хотеть
вам что-нибудь сказать, но очень не мудрено,
что не успеет. Не лучше ли вот
что: он будет у меня на бале; я просто подведу
вас к нему, представлю и скажу прямо,
чего мы хотим.
—
Да, представьте; это лучше будет, и скажите,
что вы уже мне говорили и
что я желаю, чтоб он напомнил мне завтра.
—
Да, прекрасно!..
Что ж
вы на меня-то смотрите, точно не видали? — спросил его губернатор с азартом.
Да как теперь
вы еще объявите,
что первое показание
вами дано из-под страха пытки, коей
вам угрожали, несмотря на ваше дворянское и княжеское достоинство, так они черт знает, куда улетят — черт знает! — заключил Медиокритский с одушевлением.
Знаем тоже его не сегодня; может, своими глазами видали, сколько все действия этого человека на интересе основаны: за какие-нибудь тысячи две-три он мало
что ваше там незаконное свидетельство, а все бы дело
вам отдал — берите только
да жгите, а мы-де начнем новое, — бывали этакие случаи, по смертоубийствам даже, где уж точно
что кровь иногда вопиет на небо; а
вы, слава богу, еще не душу человеческую загубили!
Коли ваше дело таким манером затемнить
да запутать, так много-много,
что оставят
вас в подозрении,
да и то еще можно будет обжаловать.
—
Да, — продолжал князь, — жена же эта, как
вам известно, мне родственница и в то же время, как женщина очень добрая и благородная, она понимает, конечно, все безобразие поступков мужа и сегодня именно писала ко мне,
что на днях же нарочно едет в Петербург, чтобы там действовать и хлопотать…
—
Да…
Что ж
вы с таким ударением сказали это? — подхватила Настенька.