Неточные совпадения
— Я почту для себя приятным долгом… — проговорил Калинович и потом прибавил,
обращаясь к Петру Михайлычу: — Не угодно ли садиться? — а учителям поклонился тем поклоном, которым обыкновенно начальники дают знать подчиненным: «можете убираться»; но те сначала не поняли и не трогались
с места.
Капитан играл внимательно и в высшей степени осторожно,
с большим вниманием обдумывая каждый ход; Петр Михайлыч, напротив, горячился, объявлял рискованные игры, сердился, бранил Настеньку за ошибки, делая сам их беспрестанно, и грозил капитану пальцем, укоряя его: «Не чисто, ваше благородие… подсиживаете!» Настенька, по-видимому, была занята совсем другим: она то пропускала игры, то объявляла ни
с чем и всякий раз, когда Калинович сдавал и не играл,
обращалась к нему
с просьбой поучить ее.
— Сколько я себя ни помню, — продолжал он,
обращаясь больше к Настеньке, — я живу на чужих хлебах, у благодетеля (на последнем слове Калинович сделал ударение), у благодетеля, — повторил он
с гримасою, — который разорил моего отца, и когда тот умер
с горя, так он, по великодушию своему, призрел меня, сироту, а в сущности приставил пестуном к своим двум сыновьям, болванам, каких когда-либо свет создавал.
— И между тем, — продолжал Калинович, опять
обращаясь более к Настеньке, — я жил посреди роскоши, в товариществе
с этими глупыми мальчишками, которых окружала любовь, для удовольствия которых изобретали всевозможные средства… которым на сто рублей в один раз покупали игрушек, и я обязан был смотреть, как они играют этими игрушками, не смея дотронуться ни до одной из них.
— Несносный! — отвечала она тихо и
с маленькой гримасой, а потом,
обратившись к дяде, сказала...
— Будет-с! — произнес решительно Петр Михайлыч. — Человек этот благорасположен ко мне и пользуется между литераторами большим авторитетом. Я говорю о Федоре Федорыче, — прибавил он,
обращаясь к дочери.
— Петр Михайлыч! —
обратился он
с той же просьбой к Годневу. — Не погубите навеки молодого человека. Царь небесный заплатит вам за вашу доброту.
— По пятидесяти, — повторил Петр Михайлыч и, сосчитав число листов,
обратился к дочери: — Ну-ка, Настенька, девять
с половиной на пятьдесят — сколько будет?
— Капитан! —
обратился Петр Михайлыч к брату. — Протяните вашу воинственную руку нашему литератору: Аполлон и Марс должны жить в дружелюбии. Яков Васильич, чокнитесь
с ним.
Кто бы к нему ни
обращался с какой просьбой: просила ли, обливаясь горькими слезами, вдова помещица похлопотать, когда он ехал в Петербург, о помещении детей в какое-нибудь заведение, прибегал ли к покровительству его попавшийся во взятках полупьяный чиновник — отказа никому и никогда не было; имели ли окончательный успех или нет эти просьбы — то другое дело.
Но старуха не обратила внимания и на слова дочери. Очень довольная, что встретила нового человека,
с которым могла поговорить о болезни, она опять
обратилась к Калиновичу...
— Да, я недурно копирую, — отвечал он и снова
обратился к Калиновичу: — В заключение всего-с: этот господин влюбляется в очень миленькую даму, жену весьма почтенного человека, которая была, пожалуй, несколько кокетка, может быть, несколько и завлекала его, даже не мудрено, что он ей и нравился, потому что действительно был чрезвычайно красивый мужчина — высокий, статный,
с этими густыми черными волосами,
с орлиным, римским носом; на щеках, как два розовых листа, врезан румянец; но все-таки между ним и какой-нибудь госпожою в ранге действительной статской советницы оставался salto mortale…
Она вдруг
обратилась к князю и начала рассуждать
с ним о повести Калиновича, ни дать ни взять, языком тогдашних критиков, упомянула об объективности, сказала что-то в пользу психологического анализа.
Расшаркавшись перед князем, он прямо подошел к княжне, стал около нее и начал
обращаться к ней
с вопросами.
Та отвечала на это каким-то звуком и сама вся покраснела. Поговорив
с девицами, он
обратился к самой княгине...
Кадников, не могший пристать к этому солидному разговору, вдруг встал, пошел, затопал каблуками и
обратился еще к Калиновичу
с просьбой: нет ли у него папироски.
Кадников опять начал спорить
с инвалидным начальником; становой стал шептаться
с исправником, и, наконец, даже почтмейстер, упорно до того молчавший, прислушавшись к разговору Четверикова
с князем о Сибири, вдруг
обратился к сидевшему рядом
с ним Калиновичу и проговорил...
Сначала они вышли в ржаное поле, миновав которое, прошли луга, прошли потом и перелесок, так что от усадьбы очутились верстах в трех. Сверх обыкновения князь был молчалив и только по временам показывал на какой-нибудь открывавшийся вид и хвалил его. Калинович соглашался
с ним, думая, впрочем, совершенно о другом и почти не видя никакого вида. Перейдя через один овражек, князь вдруг остановился, подумал немного и
обратился к Калиновичу...
— А, чертова перечница, опять в извоз пустилась! — заметил один из них. — Хорошо ли она вам, господа, угождала? А то ведь мы сейчас
с нее спросим, — прибавил он,
обращаясь к седокам.
Одна из пристяжных пришла сама. Дворовый ямщик, как бы сжалившись над ней, положил ее постромки на вальки и, ударив ее по спине, чтоб она их вытянула, проговорил: «Ладно! Идет!» У дальней избы баба, принесшая хомут, подняла
с каким-то мужиком страшную брань за вожжи. Другую пристяжную привел, наконец, сам извозчик, седенький, сгорбленный старичишка, и принялся ее припутывать. Между тем старый извозчик, в ожидании на водку, стоял уже без шапки и
обратился сначала к купцу.
Редактор между тем выпустил длинную струю дыма от куримой им сигары и,
с гораздо более почтительным выражением,
обратился к господину, названному Белавиным.
— Очень хороший, говорят, — подтвердил он, — я, конечно, тогда его не знал; но если б
обратился прямо к нему
с моим произведением, так, может быть, другая постигла бы его участь.
— Двадцать пять лет, — начал он
с досадою и
обращаясь к Калиновичу, — этот господин держит репертуар и хоть бы одно задушевное слово сказал!
Одна из попавшихся ему навстречу дам
обратилась к нему почти
с умоляющим голосом...
Калинович сошел в кресла. Там к нему сейчас же
обратился с вопросами студент.
— Коли маленький человек, — начал он
с ядовитой улыбкой и
обращаясь некоторым образом к Калиновичу, — так и погибать надобно, а что старшие делают, того и слушать не хотят — да!
— Нет-с, она не будет играть! — решил Калинович и, чтобы прекратить эту сцену,
обратился к Белавину и начал
с ним совершенно другой разговор.
— Да, это вероятно… — начал было он, но Калинович не счел за нужное продолжать далее
с ним разговор и, сколь возможно вежливо отвернувшись от него,
обратился к проходившей мимо хозяйке.
— Что же, как же? — говорил он. Но Белавин уж более не обращал на него внимания и
обратился к господину
с бородой...
—
С Александром Петровичем вы познакомили их? —
обратился старик к баронессе.
— Сейчас, ваше превосходительство, я
с пристани. Вещи вице-губернаторские привезли, —
обратился он прямо к губернатору.
— Превосходные! — продолжал поручик,
обращаясь уже более к дамам. — Мебель обита пунцовым бархатом,
с черными цветами — вещь, кажется, очень обыкновенная, но в работе это дивно как хорошо! Потом эти канделябры, люстры и, наконец, огромнейшие картины фламандской школы! Я посмотрел на некоторые, и, конечно, судить трудно, но, должно быть, оригиналы — чудо, что такое!
— Нет, так спрашивать и записывать этого нельзя! — вмешался, привставая
с места, Калинович, все время молчавший, и потом
обратился к больному: — Подите сюда, ко мне, мой милый!
— Торгов, значит, господа, сегодня не состоится, — сказал Калинович купцам, кладя и запирая вместе
с тем в свою портфель залоги. — Нам надобно еще прежде рассмотреть обстоятельства подлога, —
обратился он к членам.
«Последний ваш поступок дает мне право исполнить давнишнее мое желание и разойтись
с вами. Если вы вздумаете меня преследовать и захотите силой заставить меня жить
с вами, я
обращусь к правительству и буду у него просить защиты от вас».
— Еще по трем доносам требуют объяснения! —
обратился он, наконец,
с судорожной усмешкой к Экзархатову, подавая ему бумагу. — Теперь уж присланы совершенно вопросные пункты. Как преступника или подсудимого какого-нибудь спрашивают!
—
С чем вас и поздравляю, — отвечал ему тоже
с насмешкой молодой человек и тотчас
обратился к другим своим слушателям.