Неточные совпадения
Пушкин просит живописца написать портрет К. П. Бакуниной, сестры нашего товарища. Эти стихи — выражение не одного только его страдавшего тогда сердечка!.. [Посвящено Е. П. Бакуниной (1815), обращено к
А. Д. Илличевскому, недурно рисовавшему. В изд. АН СССР 1-я строка
так: «Дитя Харит и вображенья». Страдало также сердечко Пущина. Об этом — в первоначальной редакции пушкинского «19 октября», 1825: «
Как мы впервой все трое полюбили».]
Отрадно отозвался во мне голос Пушкина! Преисполненный глубокой, живительной благодарности, я не мог обнять его,
как он меня обнимал, когда я первый посетил его в изгнанье. Увы! я не мог даже пожать руку той женщине, которая
так радостно спешила утешить меня воспоминанием друга; но она поняла мое чувство без всякого внешнего проявления, нужного, может быть, другим людям и при других обстоятельствах;
а Пушкину, верно, тогда не раз икнулось.
Слушая этот горький рассказ, я сначала решительно
как будто не понимал слов рассказчика, —
так далека от меня была мысль, что Пушкин должен умереть во цвете лет, среди живых на него надежд. Это был для меня громовой удар из безоблачного неба — ошеломило меня,
а вся скорбь не вдруг сказалась на сердце. — Весть эта электрической искрой сообщилась в тюрьме — во всех кружках только и речи было, что о смерти Пушкина — об общей нашей потере, но в итоге выходило одно: что его не стало и что не воротить его!
Будущее не в нашей воле, и я надеюсь, что
как бы ни было со мной — будет лучше крепости, и, верно, вы довольны этой перемене, которую я ждал по вашим посылкам, но признаюсь, что они
так долго не исполнялись, что я уже начинал думать, что сапоги и перчатки присланы для утешения моего или по ошибочным уведомлениям,
а не для настоящего употребления.
Прощай — разбирай
как умеешь мою нескладицу — мне бы лучше было с тобой говорить, нежели переписываться. Что ж делать,
так судьбе угодно,
а наше дело уметь с нею мириться. Надеюсь, что у тебя на душе все благополучно. Нетерпеливо жду известия от тебя с места.
На заданные рифмы прошу вас докончить мысль. Вы ее знаете
так же хорошо,
как и я,
а ваши стихи будут лучше моих — и вечный переводчик собственных именспокойнее будет думать о Ярославском именье…
Тогда и вы прочтете,
а Анненкова напишет к Александру Дюма и потребует, чтоб он ее письмо сделал
так же гласным,
как и тот вздор, к которому он решился приложить свое перо.
А наследующий день, 17 августа, Кюхельбекер записал в Дневнике: «Вчера у меня был
такой гость,
какого я с своего свидания с Maтюшкиным еще не имел во все 17 лет моего заточения, — Николай Пущин!..
У него же, напротив, все пахнет каким-то неестественным, расстроенным воображением; все неловко,
как он сам,
а охота пуще неволи, и говорит, что наше общество должно гордиться
таким поэтом,
как он.
Если хочешь знать, справедлива ли весть, дошедшая до твоей Александры, то обратись к самому Евгению: я не умею быть историографом пятидесятилетних женихов, особенно
так близких мне,
как он. Трунить нет духу,
а рассказывать прискорбно
такие события, которых не понимаешь. Вообще все это тоска. Может быть, впрочем, я не ясно вижу вещи, но трудно переменить образ мыслей после многих убедительных опытов.
Скажи мамаше большой поклон, поцелуй ручки за меня,
а папаше [
Так Аннушка должна была называть М. К. и М, И. Муравьевых-Апостолов.] скажи, что я здесь сейчас узнал, что Черносвитова поймали в Тюкале и повезли в Петербург. Я думал про него, когда узнал, что послали кого-то искать в Красноярск по петербургскому обществу, но, признаюсь, не полагал, чтобы он мог принадлежать к комюнизму, зная,
как он делил собственность, когда был направником.
Знаю, что
такой же есть у Егора Антоновича,
а твой явился
как во сне; наши старики меня в нем не узнают,
а я в этом деле сам не судья.
Обнимаю тебя, добрый друг,
а ты обними за меня всех наших ветеранов. Надеюсь, что когда-нибудь мне откликнешься. — Весточка от вас — истинная для меня отрада. Возьмите когда-нибудь листок и каждый скажите мне на нем словечко.
Таким образом, я
как будто всех вас увижу.
Пишущие столы меня нисколько не интересуют, потому что с чертом никогда не был в переписке, да и не намерен ее начинать. Признаюсь, ровно тут ничего не понимаю. Пусть забавляются этим те, которых занимает
такая забава. Не знаю, что бы сказал, если б увидел это на самом деле,
а покамест и не думаю об столе с карандашом.
Как угадать все модные прихоти человечества?…
В одно и то же время,
как тебе, писал и Горбачевскому — до сих пор от него ни слуху ни духу. Видно, опять надобно будет ждать серебрянку, [Серебрянка — обоз с серебряной рудой из Нерчинска
а Петербург.] чтоб получить от него весточку. Странно только то, что он при
такой лени черкнуть слово всякий раз жалуется, что все его забыли и считает всех перед ним виноватыми. Оригинал — да и только! — Распеки его при случае.
Что будет дальше — неизвестно и также трудно разгадать,
как все современные вопросы, о которых дал себе слово не писать,
а только спорить и кричать без конца. Это и исполняется при наших сходках. Если угодно участвовать, милости просим сюда. Однако донесения из Крыма
так на меня подействовали, что несколько дней и не спорил. Грешно потчевать православных
такими бюллетенями. — Но я забыл, что не пишу о событиях.
Маремьянствую несознательно,
а иначе сделать не умею. С другой стороны, тут же подбавилось: узнал, что Молчанов отдан под военный суд при Московском ордонансгаузе. [Комендантском управлении.] Перед глазами беспрерывно бедная Неленька! оттасоваться невозможно. Жду не дождусь оттуда известия,
как она ладит с этим новым, неожиданным положением. Непостижимо, за что ей досталась
такая доля? За что нам пришлось, в семье нашей, толковать о
таких грязных делах?
Сегодня отвечал Лебедю. Он мне пишет, что, если возвратят, бросает якорь,
как и я, в Нижнем,
а если нет, то переезжает в Ялуторовск. Я ему сказал, что рад его иметь сожителем в одном городе, но все-таки лучше, если соединимся на Волге, где теперь Аннушка моя восхищается разливом этой главной артерии нашей земли… [В письме — только буквы: «в. к. H. Н.»]
Миша застал здесь, кроме нас, старожилов ялуторовских, Свистуновых и Наталью Дмитриевну, которую вы не можете отыскать. Она читала вместе со мной ваше письмо и, вероятно, скоро лично будет вам отвечать и благодарить по-своему за все, что вы об ней мне говорите, может быть, не подозревая, что оно ей прямо попало в руки. — Словом, эта женщина сделала нам
такой подарок, который я называю подвигом дружбы. Не знаю,
как ее благодарить, хоть она уверяет, что поездка в Сибирь для нее подарок,
а не для нас.
Вот вам, добрый мой Евгений Иванович, для прочтенияписьмо Мозгалевской! Значит, вы убедитесь, что ей можно назначить
так,
как я вам об этом писал с Нарышкиным. [Назначить — пособие из средств Малой артели вдове декабриста,
А.
А. Мозгалевской и их детям; комментируемый документ — на обороте ее письма к Пущину с очень трогательной характеристикой его забот о семьях умерших участников движения декабристов (сб. «Летописи», III, стр. 274 и сл.),]