Неточные совпадения
У
самого простейшего из простецов найдется
в жизни такая минута, которая
разом выведет его из инерции, разобьет
в прах его бессознательное благополучие и заставит безнадежно метаться на прокрустовом ложе обуздания.
Эти люди совсем не отрицатели и протестанты; напротив того, они
сами не
раз утверждали его
в правилах общежития,
сами являлись пламенными защитниками тех афоризмов, которыми он, с их же слов, окружил себя.
Стыдно сказать, но делается как-то обидно и больно, когда
разом целый кагал смотрит на вас, как на дурака. Не
самое название смущает, а то указывание пальцами, которое вас преследует на каждом шагу. Вы имели, например, случай обыграть
в карты и не обыграли...
— Сделайте ваше одолжение! зачем же им сообщать! И без того они ко мне ненависть питают! Такую, можно сказать, мораль на меня пущают: и закладчик-то я, и монетчик-то я! Даже на каторге словно мне места нет! Два
раза дело мое с господином Мосягиным поднимали! Прошлой зимой,
в самое, то есть, бойкое время, рекрутский набор был, а у меня, по их проискам, два питейных заведения прикрыли! Бунтуют против меня — и кончено дело! Стало быть, ежели теперича им еще сказать — что же такое будет!
Ерофеев обещал мне участие
в нескольких парах, причем, на первый
раз, на меня возложена будет защита
самых легких скопцов, дабы на них я мог, так сказать, переломить первое мое копье на арене защиты.
— Нет, я на этот счет с оглядкой живу. Ласкать ласкаю, а баловать — боже храни! Не видевши-то денег, она все лишний
раз к отцу с матерью забежит, а дай ей деньги
в руки — только ты ее и видел. Э, эх! все мы, сударь, люди, все человеки! все денежку любим! Вот помирать стану — всем распределю, ничего с собой не унесу. Да ты что об семье-то заговорил? или
сам обзавестись хочешь?
Вообще старики нерасчетливо поступают, смешиваясь с молодыми. Увы! как они ни стараются подделаться под молодой тон, а все-таки, под конец, на мораль съедут. Вот я, например, — ну, зачем я это несчастное «Происшествие
в Абруццских горах» рассказал? То ли бы дело, если б я провел параллель между Шнейдершей и Жюдик! провел бы весело, умно, с
самым тонким запахом милой безделицы! Как бы я всех оживил! Как бы все это
разом встрепенулось, запело, загоготало!
Вследствие этого любовь и доверие дворянства к гостеприимному воплинскому хозяину росли не по дням, а по часам, и не
раз шла даже речь о том, чтоб почтить Утробина крайним знаком дворянского доверия, то есть выбором
в предводители дворянства, но генерал, еще полный воспоминаний о недавнем славном губернаторстве,
сам постоянно отклонял от себя эту честь.
В самое светлое Христово воскресенье
в новом здании открыт был кабак, и генерал имел случай убедиться, что все село, не исключая и сынов Калины, праздновало это открытие, горланя песни, устроивая живые картины и нимало не стесняясь тем, что генерал несколько
раз самолично выходил на балкон и грозил пальцем.
— Позвольте вам, ваше превосходительство, доложить! вы еще не отделенные-с! — объяснил он обязательно, — следственно, ежели какова пора ни мера, как же я
в сем
разе должен поступить? Ежели начальство ваше из-за пустяков утруждать — и вам конфуз, а мне-то и вдвое против того! Так вот, собственно, по этой
самой причине, чтобы, значит, неприятного разговору промежду нас не было…
— Уж такая-то выжига сделался — наскрозь на четыре аршина
в землю видит! Хватает, словно у него не две, а четыре руки. Лесами торгует —
раз, двенадцать кабаков держит — два, да при каждом кабаке у него лавочка — три. И везде обманывает. А все-таки, помяните мое слово, не бывать тому, чтоб он
сам собой от сытости не лопнул! И ему тоже голову свернут!
— Зачем врать! Намеднись везу я ее
в этом
самом тарантасе… Только везу я, и пришла мне
в голову блажь. Дай, думаю, попробую:"А знаешь ли, говорю, Меропа Петровна, что я вам скажу?" — «Сказывай», говорит. — "Скажу я тебе, говорю, что хоша я и мужик, а
в ином
разе против двух генералов выстою!"
Свойства юридических ересей таковы, что они неслышно проникают
в самые сокровенные святилища и,
раз проникнув, утверждаются там навсегда.
Тебеньков тем опасен, что он знает (или, по крайней мере, убежден, что знает),
в чем суть либеральных русских идей, и потому, если он
раз решится покинуть гостеприимные сени либерализма, то, сильный своими познаниями по этой части, он на все резоны будет уже отвечать одно: «Нет, господа! меня-то вы не надуете! я
сам был „оным“! я знаю!» И тогда вы не только ничего с ним не поделаете, а, напротив того, дождетесь, пожалуй, того, что он, просто из одного усердия, начнет открывать либерализм даже там, где есть лишь невинность.
Следовательно,
самая лучшая внутренняя политика относительно печенегов — это
раз навсегда сказать себе: чем меньше им давать, тем больше они будут упорствовать
в удовольствии.
Домой я захожу на
самое короткое время, чтоб полежать, потянуться, переодеться и поругаться с Федькой, которого, entre nous soit dit, [между нами говоря (франц.)] за непотребство и кражу моих папирос, я уже три
раза отсылал
в полицию для «наказания на теле» (сюда еще не проникла «вольность», и потому здешний исправник очень обязательно наказывает на теле, если знает, что его просит об этом un homme comme il faut). [порядочный человек (франц.)]
— Не говори, мой родной! люди так завистливы, ах, как завистливы! Ну, он это знал и потому хранил свой капитал
в тайне, только пятью процентами
в год пользовался. Да и то
в Москву каждый
раз ездил проценты получать. Бывало, как первое марта или первое сентября, так и едет
в Москву с поздним поездом. Ну, а процентные бумаги — ты
сам знаешь, велика ли польза от них?
—
Самое главное, сударыня,
в этом
разе — все силы-меры употреблять, чтоб из ребенка человек вышел. Чтобы к семейству привязанность имел, собственность чтобы уважал, отечество любил бы. Лоза, конечно, прямо этому не научит, но споспешествовать может.
В первый
раз уведомила о своем вступлении во вторичный законный брак с Филофеем Павлычем Промптовым, тем
самым, которому она, еще будучи вдовою после первого мужа, приготовляла фонтанели на руки и налепляла пластырь на фистулу под левою скулой.
Не знаю, как это случилось, но через неделю я был уже
в дороге, а еще через два дня —
в том
самом Чемезове, с которым я уже столько
раз знакомил читателя.
Это было ясно.
В сущности, откуда бы ни отправлялись мои друзья, но они, незаметно для
самих себя, фаталистически всегда приезжали к одному и тому же выходу, к одному и тому же практическому результату. Но это была именно та «поганая» ясность, которая всегда так глубоко возмущала Плешивцева. Признаюсь, на этот
раз она и мне показалась не совсем уместною.
В самом деле, со дня объявления ополчения
в Удодове совершилось что-то странное. Начал он как-то озираться, предался какой-то усиленной деятельности. Прежде не проходило почти дня, чтобы мы не виделись, теперь — он словно
в воду канул. Даже подчиненные его вели себя как-то таинственно. Покажутся
в клубе на минуту, пошепчутся и разойдутся. Один только
раз удалось мне встретить Удодова. Он ехал по улице и, остановившись на минуту, крикнул мне...
— Соусы — это верно, что соусы! Я и
сам сколько
раз гарсону
в кафе Риш говорил:"Что ты меня, Филипп, все соусом-то кормишь. С соусом-то я тебе перчатки свои скормлю! а ты настоящее дело подавай!"