Неточные совпадения
— Очень уж
вы, сударь, просты! — утешали меня мои м — ские приятели. Но и это утешение действовало плохо. В первый раз в жизни мне показалось, что едва ли было бы не лучше, если б про меня
говорили: «Вот молодец! налетел, ухватил за горло — и делу конец!»
Намеднись я с Крестьян Иванычем в Высоково на базар ездил, так он мне: «Как это
вы, русские, лошадей своих так калечите?
говорит, — неужто ж,
говорит, ты не понимаешь, что лошадь твоя тебе хлеб дает?» Ну, а нам как этого не понимать?
— Известно, понимаем. Я вот тоже Крестьяну-то Иванычу и
говорю: «А тебя, Крестьян Иваныч, по зубам-то, верно, не чищивали?» — «Нет,
говорит, не чищивали». — «Ну, а нас,
говорю, чистили. Только и всего». Эй,
вы, колелые!
— А хозяин наш стоит да покатывается. «А у тебя где глаза были? —
говорит. — Должен ли ты иметь глаза, когда товар покупаешь? —
говорит. — Нет,
говорит,
вас, дураков, учить надо!»
— Так
вы говорите, что это можно? — вновь заводит речь цилиндр, по-видимому, возвращаясь к прежде прерванному разговору.
— Да, —
говорит один из них, — нынче надо держать ухо востро! Нынче чуть ты отвернулся, ан у тебя тысяча, а пожалуй, и целый десяток из кармана вылетел.
Вы Маркова-то Александра знавали? Вот что у Бакулина в магазине в приказчиках служил? Бывало, все Сашка да Сашка! Сашка, сбегай туда! Сашка, рыло вымой! А теперь, смотри, какой дом на Волхонке взбодрил! Вот ты и думай с ними!
—
Вы всё смеетесь, господа! —
говорит один из немцев русскому воротиле, — но подумайте, куда
вы идете!
— Или,
говоря другими словами,
вы находите меня, для первой и случайной встречи, слишком нескромным… Умолкаю-с. Но так как, во всяком случае, для
вас должно быть совершенно индифферентно, одному ли коротать время в трактирном заведении, в ожидании лошадей, или в компании, то надеюсь, что
вы не откажетесь напиться со мною чаю. У меня есть здесь дельце одно, и ручаюсь, что
вы проведете время не без пользы.
Один голос
говорит: «
Вы,
говорит, в недоимки по уши влезли; устроивайте артели, варите сыры — и недоимкам вашим конец».
И опять первый голос
говорит: «Варите сыры, потому что
вам, как ни вертитесь, двух зайцев не поймать: либо детей молоком кормить, либо недоимки очищать».
«
Вы, —
говорит мне господин Парначев, — коли к кому в гости приходите, так прямо идите, а не подслушивайте!» А Лука Прохоров сейчас же за шапку и так-таки прямо и
говорит: «Мы,
говорит, Валериан Павлыч, об этом предмете в другое время побеседуем, а теперь между нами лишнее бревнышко есть».
Может быть, он раскается!» И стал я ему
говорить: «Не для забавы, Валериан Павлыч, и не для празднословия пришел я к
вам, а по душевному делу!» — «Слушаю-с»,
говорит.
— «Грех,
говорю, великий грех
вы соделываете!» — «Любопытно»,
говорит.
— «А
вы,
говорит, уверены в этом?» — «Не только,
говорю, уверен, но даже достоверных свидетелей представить могу».
Я,
говорит, к
вам не хожу и
вас к себе подслушивать не прошу!»
Когда я у
вас в школе учителем был, то
вы подобных неистовых слов не
говаривали!..»
— Смеется… писатель! Смейтесь, батюшка, смейтесь! И так нам никуда носу показать нельзя! Намеднись выхожу я в свой палисадник — смотрю, а на клумбах целое стадо Васюткиных гусей пасется. Ну, я его честь честью: позвал-с, показал-с. «Смотри,
говорю, мерзавец! любуйся! ведь по-настоящему в остроге сгноить за это тебя мало!» И что ж бы,
вы думали, он мне на это ответил? «От мерзавца слышу-с!» Это Васютка-то так поговаривает! ась? от кого, позвольте узнать, идеи-то эти к ним лопали?
— Да ведь
вы говорите, что Пантелей Егоров жену у него соблазнил, капитал отнял…
— То есть, как бы
вам сказать! Кто
говорит: отнял, а кто
говорит: Мосягин сам оплошал. Прогорел, значит. А главная причина, Пантелей Егоров теперича очень большое засилие взял — ну, Мосягину против его веры и нету.
Собрали, это, сход, сами к нему вышли и зачали с стариками
говорить: «Селение,
говорят, у
вас обширное, кабаков несть числа, а школы нет.
— Позвольте! оставим, капитан, эпизоды! — вступился Колотов, — и будем заниматься предметом нашей конференции. Итак,
вы говорите, что господин Парначев этим поступком сильно
вас оскорбил?
Читаем мы вечером «житие», только он вдруг на одном месте остановил нас:"Сестрицы!
говорит, если я, по старой привычке, скощунствую, так
вы меня, Христа ради, простите!"И скощунствовал-таки, не удержался.
И вдруг — что ж слышим!"А что,
говорит, не объясните ли
вы мне, сестрицы, чего во мне больше: малодушия или малоумия?
"Да поймите же
вы меня,
говорит: ведь я доподлинно знаю, что ничего этого нет, а между тем вот сижу с
вами и четки перебираю!"Так это нас с сестрицей офраппировало, что мы сейчас же за отцом Федором гонца послали.
Он
говорил мне:"
Вы фарисеи и лицемеры!
Вы, как Исав, готовы за горшок чечевицы продать все так называемые основы ваши!
вы говорите о святости вашего суда, а сами между тем на каждом шагу делаете из него или львиный ров, или сиренскую прелесть!
вы указываете на брак, как на основу вашего гнилого общества, а сами прелюбодействуете!
вы распинаетесь за собственность, а сами крадете!
вы со слезами на глазах разглагольствуете о любви к отечеству, а сами сапоги с бумажными подметками ратникам ставите!
Милая маменька! Помнится, что в одном из предыдущих писем я разъяснял
вам мою теорию отношений подчиненного к начальнику. Я
говорил, что с начальниками нужно быть сдержанным и всячески избегать назойливости. Никогда не следует утомлять их… даже заявлениями преданности. Всё в меру, милая маменька! все настолько; чтобы физиономия преданного подчиненного не примелькалась, не опротивела!
— То-то,
говорю: чти! Вот мы, чернядь, как в совершенные лета придем, так сами домой несем! Родитель-то тебе медную копеечку даст, а ты ему рубль принеси! А и мы родителей почитаем! А
вы, дворяна, ровно малолетные, до старости все из дому тащите — как же
вам родителей не любить!
— Что и
говорить! Вот и у
вас, сударь, головка-то беленька стала, а об стариках и
говорить нечего. Впрочем, я на себя не пожалуюсь: ни единой во мне хворости до сей поры нет! Да что же мы здесь стоим! Милости просим наверх!
— Что
говорить! Стало быть, только двое сыновей у
вас и есть?
— Истинный, папенька, бунт был! Просто, как есть, стали все заодно — и шабаш.
Вы,
говорят, из всего уезда кровь пьете! Даже смешно-с.
— Однако ведь
вы сами
говорите, что за кандауровским барином никаких поступков не было?
— Об чем
говорить, коли
вы сами никакого дела не открываете!
Чужой лес показывают и тут же, смеючись,
говорят:"Да
вы бы, сударь, с планом проверили! ведь это дело не шуточное: на ве-ек!"А я-то так и надрываюсь:"Да что
вы! да помилуйте! да неужто ж
вы предполагаете! да я! да
вы!"и т. д.
— А
вы, сударь, не
говорите! За это тоже не похвалят.
— Охота
вам, Осип Иваныч, себя изнурять! — бывало, скажешь ему, — человек
вы состоятельный, а другие
говорят и богатый, могли бы в Петербурге шику задать, а
вы вот в сибирке ходите да белужиной, вместо обеда, пробавляетесь!
— Вот
вы и в перчатках! а помните, недавно еще
вы говорили, что
вам непременно голый палец нужен, чтоб сало ловчее было колупать и на язык пробовать?
— Знаю я вашу «крошечку». Взглянуть на
вас — уж так-то
вы молоды, так-то молоды! Одень любого в сарафан — от девки не отличишь! А как начнете
говорить — кажется, и габвахта ваша, и та от ваших слов со стыда сгореть должна!
Ладно. Между этими разговорами приезжаем на станцию."Тут, —
говорят нам, — коляску оставить нужно, а придется
вам ехать на ослах!"Что ж, на ослах так на ослах! — сели, поехали.
— Ха-ха! «фундамент» delicieux! [восхитительно! (франц.)] про какой же это «фундамент»
вы изволите
говорить, Осип Иваныч? — подстрекнул старика один из «калегвардов».
— Да как
вам сказать! Я думаю, что вообще, и"от избытка естества", и"от мечтания", материя эта сама по себе так скудна, что если с утра до вечера об ней
говорить, то непременно, в конце концов, должно почувствоваться утомление.
— Не знаю, не заметил… а по моему мнению, бывает воздержность, которая гораздо больше
говорит, нежели самая недвусмысленная жестикуляция… Впрочем,
вы, молодежь, лучшие ценители в этом деле, нежели мы, старики.
Вам и книги в руки.
"Купите,
говорит, мои акции — одни хозяином дела останетесь!"–"А я,
говорит (это наш-то), Христофор Златоустыч, признаться сказать, погорячился маленько: полчаса тому назад его превосходительству, доверенному от
вас лицу, все свои акции запродал — да дешево,
говорит, как!"
— Еще бы! Разумеется, кому же лучше знать! Я об том-то и
говорю: каковы в Петербурге сведения! Да-с, вот извольте с такими сведениями дело делать! Я всегда
говорил:"Господа! покуда у
вас нет живогоисследования, до тех пор все равно, что
вы ничего не имеете!"Правду я
говорю? правду?
— Ну-с, а теперь будем продолжать наше исследование. Так
вы говорите, что лен… как же его у
вас обработывают? Вот в Бельгии, в Голландии кружева делают…
— Да, батюшка! —
говорил он Антошке, —
вы правду сказывали! Это не промышленник, а истукан какой-то! Ни духа предприимчивости, ни понимания экономических законов… ничего! Нет-с! нам не таких людей надобно! Нам надобно совсем других людей… понимаете? Вот как мы с
вами, например! А? Понимаете? вот как мы с
вами?
Решивши таким образом насущные вопросы, он с таким апломбом пропагандировал свои «идеи», что не только Сережа и Володя, но даже и некоторые начальники уверовали в существование этих «идей». И когда это мнение установилось прочно, то он легко достиг довольно важного второстепенного поста, где имел своих подчиненных, которым мог вполне развязно
говорить:"Вот
вам моя идея!
вам остается только развить ее!"Но уже и отсюда он прозревал далеко и видел в будущем перспективу совсем иного свойства…
— Но объясните же наконец, каким образом это могло случиться?
Говорите же! что такое
вы тут делали? балы, что ли, для уездных кокоток устроивали?
Говорите! я желаю знать!
— А уж как бы мы-то, ваше превосходительство, рады были! точно бы промеж нас тут царствие небесное поселилося! ни шуму, ни гаму, ни свары, тихо, благородно! И сколько мы, ваше превосходительство,
вас здесь ждем — так это даже сказать невозможно! точно вот ангела небесного ждем — истинное это слово
говорю!
— Очень, очень приятно, — любезничал Петенька, между тем как Авдотья Григорьевна, стоя перед ним с подносом в руках, кланялась и алела. — Да
вы что ж это, Авдотья Григорьевна, с подносом стоите?
Вы с нами присядьте! поговорим-с.