Неточные совпадения
Конечно, я говорю
не о «барах», которые разъезжаются по собственным деревням и за границу, а
о простых смертных, которые расползаются по дачам, потому
что за зиму Петербург их задавил.
Талантливы ли финны — сказать
не умею. Кажется, скорее,
что нет, потому
что у громадного большинства их вы видите в золотушных глазах только недоумение. Да и
о выдающихся людях
не слыхать. Если бы что-нибудь было в запасе, все-таки кто-нибудь да создал бы себе известность.
О науке финской я ничего
не знаю; ей отгорожено место в Гельсингфорсе, а
что она там делает — неизвестно.
И находятся еще антики, которые уверяют,
что весь этот хлам история запишет на свои скрижали… Хороши будут скрижали! Нет, время такой истории уж прошло. Я уверен,
что даже современные болгары скоро забудут
о Баттенберговых проказах и вспомнят
о них лишь тогда, когда его во второй раз увезут: «Ба! — скажут они, — да ведь это уж, кажется, во второй раз! Как бы опять его к нам
не привезли!»
И теперь имя его до того погрузилось в мрак,
что не только никто
о нем
не говорит, но даже и
не помнит его существования.
Я
не знаю, как отнесется читатель к написанному выше, но
что касается до меня, то при одной мысли
о «мелочах жизни» сердце мое болит невыносимо.
Правда,
что массы безмолвны, и мы знаем очень мало
о том внутреннем жизненном процессе, который совершается в них. Быть может,
что продлившееся их ярмо совсем
не представлялось им мелочью; быть может, они выносили его далеко
не так безучастно и тупо, как это кажется по наружности… Прекрасно; но ежели это так, то каким же образом они
не вымирали сейчас же, немедленно, как только сознание коснулось их? Одно сознание подобных мук должно убить, а они жили.
Вспомните дореформенное административное устройство (я
не говорю
о судах, которые были безобразны), и вы найдете,
что в нем была своего рода стройность.
Само собой, впрочем, разумеется,
что я говорю здесь вообще, а отнюдь
не применительно к России. Последняя так еще молода и имеет так много задатков здорового развития,
что относительно ее
не может быть и речи
о каких-либо новшествах.
Да, это был действительно честный и разумный мужик. Он достиг своей цели: довел свой дом до полной чаши. Но спрашивается: с какой стороны подойти к этому разумному мужику? каким образом уверить его,
что не о хлебе едином жив бывает человек?
Однако хозяйственный мужичок позволяет себе думать
о"полной чаше", и нередко даже достигает ее, а священнику никогда и на мысль представление
о"полной чаше"
не приходит. Единственное,
чего он добивается, это свести у года концы с концами. И вполне доволен, ежели это ему удастся.
Вообще судьба этих людей представляет изрядную загадку: никто
не следил за их исчезновением, никто
не помнит
о них,
не знает,
что с ними сталось.
Словом сказать, совершенно доволен,
что его со всех сторон обступили мелочи, — ни дыхнуть, ни подумать ни
о чем не дают. Ценою этого он сыт и здоров, — а больше ему ничего и
не требуется.
Правда,
что он ночей
не спал, ног под собой
не слышал, но зато у него скопился настолько значительный капитал,
что он, уже при первом слухе
о предстоящей эмансипации, начал тосковать
о самостоятельности.
Собеседник меланхолически посматривает в окне, как бы
не желая продолжать разговора
о материи, набившей ему оскомину. Вся его фигура выражает одну мысль: наплевать! я,
что приказано, сделал, — а там хоть черт родись… надоело!
А назавтра опять белый день, с новым повторением тех же подробностей и того же празднословия! И это
не надоедает… напротив! Встречаешься с этим днем, точно с старым другом, с которым всегда есть
о чем поговорить, или как с насиженным местом, где знаешь наверное, куда идти, и где всякая мелочь говорит
о каком-нибудь приятном воспоминании.
— И я тоже
не желаю, а потому и стою, покамест, во всеоружии. Следовательно, возвращайтесь каждый к своим обязанностям, исполняйте ваш долг и будьте терпеливы. Tout est a refaire — вот девиз нашего времени и всех людей порядка; но задача так обширна и обставлена такими трудностями,
что нельзя думать
о выполнении ее, покуда
не наступит момент. Момент — это сила, это conditio sine qua non. [необходимое условие (лат.)] Правду ли я говорю?
Ждите же и вы, господа! и будьте уверены,
что здесь заботятся
не только
о вас, но и обо всех вообще…
Слухи эти, в существе своем, настолько нелепы,
что можно было бы и
не упоминать
о них, тем более
что большинство так и остается на степени слухов.
Разумеется, Сережа ничего этого
не знает, да и знать ему, признаться,
не нужно. Да и вообще ничего ему
не нужно, ровно ничего. Никакой интерес его
не тревожит, потому
что он даже
не понимает значения слова «интерес»; никакой истины он
не ищет, потому
что с самого дня выхода из школы
не слыхал даже, чтоб кто-нибудь произнес при нем это слово. Разве у Бореля и у Донона говорят об истине? Разве в"Кипрской красавице"или в"Дочери фараона"идет речь об убеждениях,
о честности,
о любви к родной стране?
За нею три тысячи десятин земли в одной из черноземных губерний, прекрасная усадьба и сахарный завод,
не говоря уже
о надеждах в будущем (еще сахарный завод), потому
что она — единственная дочь и наследница у своих родителей.
Никогда он
не метил высоко, держался средней линии и паче всего заботился
о том, чтоб начальнику даже в голову
не пришло,
что он, честный и старый служака Люберцев, кому-нибудь ножку подставить хочет.
— Государство — это всё, — ораторствует Генечка, — наука
о государстве — это современный палладиум. Это целое верование. Никакой отдельный индивидуум немыслим вне государства, потому
что только последнее может дать защиту, оградить
не только от внешних вторжений, но и от самого себя.
— Ежели вы, господа, на этой же почве стоите, — говорил он, — то я с вами сойдусь. Буду ездить на ваши совещания, пить чай с булками, и общими усилиями нам, быть может, удастся подвинуть дело вперед. Помилуй! tout croule, tout roule [все рушится, все разваливается (франц.)] — a y нас полезнейшие проекты под сукном по полугоду лежат, и никто ни
о чем подумать
не хочет! Момент, говорят,
не наступил; но уловите же наконец этот момент… sacrebleu!.. [черт возьми! (франц.)]
Высшую любовь — потому
что в благополучном его разрешении заключалось, по их воззрению, все благо, весь жизненный идеал; высшее нравственное убожество — потому
что, даже в случае удачного разрешения вопроса
о пропитании, за ним ничего иного
не виделось, кроме пустоты и безнадежности.
Ребенок рос одиноко; жизнь родителей, тоже одинокая и постылая, тоже шла особняком, почти
не касаясь его. Сынок удался — это был тихий и молчаливый ребенок, весь в отца. Весь он, казалось, был погружен в какую-то загадочную думу, мало говорил, ни
о чем не расспрашивал, даже
не передразнивал разносчиков, возглашавших на дворе всякую всячину.
На другой же день начались похождения Чудинова. Прежде всего он отправился в контору газеты и подал объявление об уроке, причем упомянул об основательном знании древних языков, а равно и
о том,
что не прочь и от переписки. Потом явился в правление университета, подал прошение и получил ответ,
что он обязывается держать проверочный экзамен.
Надо идти туда, где сгустился мрак, откуда слышатся стоны, куда до такой степени
не проник луч сознательности,
что вся жизнь кажется отданною в жертву неосмысленному обычаю, — и
не слышно даже
о стремлении освободиться от оков его.
Я
не говорю
о себе лично, но думается,
что всякий убежденный русский писатель испытал на себе влияние подобной изолированности.
Распускать
о нем невероятные слухи; утверждать,
что он
не только писатель, но и «деятель», — разумеется, в известном смысле; предумышленно преувеличивать его влияние на массу читателей; намекать на его участие во всех смутах; ходатайствовать"в особенное одолжение"об его обуздании и даже
о принятии против него мер — вот задача, которую неутомимо преследует читатель-ненавистник.
И непременно расскажет
о прочитанном вечером, между двумя карточными сдачами, в доказательство,
что и он
не чужд гласности.
Анализировать эти факты, в связи с другими жизненными явлениями, он вообще
не способен, но, кроме того, ненавистник, услыхав
о такой претензии, пожалуй, так цыркнет,
что и ног
не унесешь. Нет, лучше уж молча идти за течением, благо ненавистник благодаря кумовству относится к нему благодушно и скорее в шутливом тоне, нежели серьезно, напоминает
о недавних проказах.
И ежели вы возразите,
что так называемое"покойное проживание"представляет собой только кажущееся спокойствие,
что в нем-то, пожалуй, и скрывается настоящая угроза будущему и
что, наконец, басня
о голубе есть только басня и
не все голуби возвращаются из поисков с перешибленными крыльями, то солидный человек и на это возражение в карман за словом
не полезет.
Ничто другое его
не тревожит, хотя он читает сплошь все напечатанное. Газета говорит
о новом налоге, — он
не знает, какое действие этот налог произведет, на ком он преимущественно отразится и даже
не затронет ли его самого. Газета говорит
о новых системах воспитания, — он и тут
не знает, в
чем заключается ее сущность и
не составит ли она несчастие его детей.
Оказалось, однако ж,
что это совсем
не брат, а любовник, и —
о ужас! —
что не раз, с пособием судомойки, он проникал ночью в комнату m-lle Therese, рядом с комнатой ангелочка!
— Ах, chere madame! [дорогая мадам! (франц.)] — объяснила она, —
что же в этой теме дурного — решительно
не понимаю! Ну, прыгал ваш ангелочек по лестнице… ну, оступился… попортил ножку… разумеется,
не сломал —
о, сохрани бог! — а только попортил… После этого должен был несколько дней пролежать в постели, манкировать уроки… согласитесь, разве все это
не может случиться?
— Да, ежели в этом смысле… но я должна вам сказать,
что очень часто это слово употребляется и в другом смысле… Во всяком случае, знаете
что? попросите мосье Жасминова — от меня! —
не задавать сочинений на темы, которые могут иметь два смысла! У меня живет немка, которая может…
о, вы
не знаете, как я несчастлива в своей семье! Муж мой… ох, если б
не ангелочек!..
На другой день Ольга Васильевна повторила свою просьбу, но она уже видела,
что ей придется напоминать об одном и том же каждый день и
что добровольно никто
о Мироне
не подумает.
За всем тем она продолжала напоминать
о «супце», но скоро убедилась,
что распоряжения ее просто
не исполняются.
Во время рождественских праздников приезжал к отцу один из мировых судей. Он говорил,
что в городе веселятся,
что квартирующий там батальон доставляет жителям различные удовольствия,
что по зимам нанимается зал для собраний и бывают танцевальные вечера. Потом зашел разговор
о каких-то пререканиях земства с исправником,
о том,
что земские недоимки совсем
не взыскиваются,
что даже жалованье членам управы и мировым судьям платить
не из
чего.
Рано утром, на следующий же день, Ольги уже
не было в отцовской усадьбе. Завещание было вскрыто, и в нем оказалось,
что капитал покойного Ладогина был разделен поровну; а
о недвижимом имении
не упоминалось, так как оно было родовое. Ольга в самое короткое время покончила с наследством: приняла свою долю завещанного капитала, а от четырнадцатой части в недвижимом имении отказалась. В распоряжении ее оказалось около четырех тысяч годового дохода.
— Как с
чего? — во-первых, я русская и вижу в распространении грамотности одно из условий благосостояния родной страны; а во-вторых, это дело доставляет мне удовольствие; я взялась за него, мне его доверили, и я
не могу
не хлопотать
о нем.
В продолжение целой зимы она прожила в чаду беспрерывной сутолоки,
не имея возможности придти в себя, дать себе отчет в своем положении.
О будущем она, конечно,
не думала: ее будущее составляли те ежемесячные пятнадцать рублей, которые
не давали ей погибнуть с голода. Но
что такое с нею делается? Предвидела ли она, даже в самые скорбные минуты своего тусклого существования,
что ей придется влачить жизнь, которую нельзя было сравнить ни с
чем иным, кроме хронического остолбенения?
Она никогда
не думала
о том, красива она или нет. В действительности, она
не могла назваться красивою, но молодость и свежесть восполняли то,
чего не давали черты лица. Сам волостной писарь заглядывался на нее; но так как он был женат, то открыто объявлять
о своем пламени
не решался и от времени до времени присылал стихи, в которых довольно недвусмысленно излагал свои вожделения. Дрозд тоже однажды мимоходом намекнул...
Ее поражали только глупость и бесцеремонность, но она сознавала себя настолько беззащитною,
что мысль
о жалобе даже
не приходила ей в голову.
И в заключение прибавил,
что Анне Петровне настоящее место
не в захолустье, а в столице, и
что он похлопочет
о ней.
Роман ее был непродолжителен. Через неделю Аигин собрался так же внезапно, как внезапно приехал. Он
не был особенно нежен с нею, ничего
не обещал,
не говорил
о том,
что они когда-нибудь встретятся, и только однажды спросил,
не нуждается ли она. Разумеется, она ответила отрицательно. Даже собравшись совсем, он
не зашел к ней проститься, а только, проезжая в коляске мимо школы, вышел из экипажа и очень тихо постучал указательным пальцем в окно.
О крепостной реформе и слухов
не было, но крохотная барщина доставляла так мало,
что с прекращением помощи со стороны полковника вдвоем просуществовать было невозможно.
Чем более погружалась она в институтскую мглу, тем своеобразнее становилось ее представление
о мужчине. Когда-то ей везде виделись «херувимы»; теперь это было нечто вроде стада статских советников (и выше), из которых каждый имел надзор по своей части. Одни по хозяйственной, другие — по полицейской, третьи — по финансовой и т. д. А полковники и генералы стоят кругом в виде живой изгороди и наблюдают за тем, чтобы статским советникам
не препятствовали огород городить.
Фактов, которые, в выгодном для него смысле, подтверждали бы его права на руководительство общественным мнением,
не существует. Те факты, которые известны, свидетельствуют лишь
о том,
что он, до своего теперешнего возвеличения, пописывал фельетонцы, разрабатывал вопросцы и вообще занимался мелкосошным журнальным делом.