Неточные совпадения
Городничий (в сторону).
О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери кто хочет!
Не знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать
не куды пошло!
Что будет, то будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах или в
чем другом, то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Хлестаков. Да у меня много их всяких. Ну, пожалуй, я вам хоть это: «
О ты,
что в горести напрасно на бога ропщешь, человек!..» Ну и другие… теперь
не могу припомнить; впрочем, это все ничего. Я вам лучше вместо этого представлю мою любовь, которая от вашего взгляда… (Придвигая стул.)
Городничий. Ах, боже мой, вы всё с своими глупыми расспросами!
не дадите ни слова поговорить
о деле. Ну
что, друг, как твой барин?.. строг? любит этак распекать или нет?
Хлестаков. Да
что? мне нет никакого дела до них. (В размышлении.)Я
не знаю, однако ж, зачем вы говорите
о злодеях или
о какой-то унтер-офицерской вдове… Унтер-офицерская жена совсем другое, а меня вы
не смеете высечь, до этого вам далеко… Вот еще! смотри ты какой!.. Я заплачу, заплачу деньги, но у меня теперь нет. Я потому и сижу здесь,
что у меня нет ни копейки.
О! я шутить
не люблю. Я им всем задал острастку. Меня сам государственный совет боится. Да
что в самом деле? Я такой! я
не посмотрю ни на кого… я говорю всем: «Я сам себя знаю, сам». Я везде, везде. Во дворец всякий день езжу. Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш… (Поскальзывается и чуть-чуть
не шлепается на пол, но с почтением поддерживается чиновниками.)
Артемий Филиппович.
О! насчет врачеванья мы с Христианом Ивановичем взяли свои меры:
чем ближе к натуре, тем лучше, — лекарств дорогих мы
не употребляем. Человек простой: если умрет, то и так умрет; если выздоровеет, то и так выздоровеет. Да и Христиану Ивановичу затруднительно было б с ними изъясняться: он по-русски ни слова
не знает.
Кто видывал, как слушает
Своих захожих странников
Крестьянская семья,
Поймет,
что ни работою
Ни вечною заботою,
Ни игом рабства долгого,
Ни кабаком самим
Еще народу русскому
Пределы
не поставлены:
Пред ним широкий путь.
Когда изменят пахарю
Поля старозапашные,
Клочки в лесных окраинах
Он пробует пахать.
Работы тут достаточно.
Зато полоски новые
Дают без удобрения
Обильный урожай.
Такая почва добрая —
Душа народа русского…
О сеятель! приди!..
Сама лисица хитрая,
По любопытству бабьему,
Подкралась к мужикам,
Послушала, послушала
И прочь пошла, подумавши:
«И черт их
не поймет!»
И вправду: сами спорщики
Едва ли знали, помнили —
О чем они шумят…
Правдин.
Не заботься ни
о чем, сударыня, я всех удовольствую.
Правдин. Подобное бесчеловечие вижу и в здешнем доме. Ласкаюсь, однако, положить скоро границы злобе жены и глупости мужа. Я уведомил уже
о всех здешних варварствах нашего начальника и
не сумневаюсь,
что унять их возьмутся меры.
Стародум(один). Он, конечно, пишет ко мне
о том же,
о чем в Москве сделал предложение. Я
не знаю Милона; но когда дядя его мой истинный друг, когда вся публика считает его честным и достойным человеком… Если свободно ее сердце…
Правдин. Мне самому кажется, господин Скотинин,
что сестрица ваша помышляет
о свадьбе, только
не о вашей.
Скотинин. Да коль доказывать,
что ученье вздор, так возьмем дядю Вавилу Фалелеича.
О грамоте никто от него и
не слыхивал, ни он ни от кого слышать
не хотел; а какова была голоушка!
Г-жа Простакова.
Не волен! Дворянин, когда захочет, и слуги высечь
не волен; да на
что ж дан нам указ-от
о вольности дворянства?
Стародум. Оставя его, поехал я немедленно, куда звала меня должность. Многие случаи имел я отличать себя. Раны мои доказывают,
что я их и
не пропускал. Доброе мнение обо мне начальников и войска было лестною наградою службы моей, как вдруг получил я известие,
что граф, прежний мой знакомец,
о котором я гнушался вспоминать, произведен чином, а обойден я, я, лежавший тогда от ран в тяжкой болезни. Такое неправосудие растерзало мое сердце, и я тотчас взял отставку.
Скотинин. Да с ним на роду вот
что случилось. Верхом на борзом иноходце разбежался он хмельной в каменны ворота. Мужик был рослый, ворота низки, забыл наклониться. Как хватит себя лбом
о притолоку, индо пригнуло дядю к похвям потылицею, и бодрый конь вынес его из ворот к крыльцу навзничь. Я хотел бы знать, есть ли на свете ученый лоб, который бы от такого тумака
не развалился; а дядя, вечная ему память, протрезвясь, спросил только, целы ли ворота?
Стародум. Оттого, мой друг,
что при нынешних супружествах редко с сердцем советуют. Дело в том, знатен ли, богат ли жених? Хороша ли, богата ли невеста?
О благонравии вопросу нет. Никому и в голову
не входит,
что в глазах мыслящих людей честный человек без большого чина — презнатная особа;
что добродетель все заменяет, а добродетели ничто заменить
не может. Признаюсь тебе,
что сердце мое тогда только будет спокойно, когда увижу тебя за мужем, достойным твоего сердца, когда взаимная любовь ваша…
Правдин. Мой друг!
Не спрашивай
о том,
что столько ей прискорбно… Ты узнаешь от меня, какие грубости…
Стародум. Льстец есть тварь, которая
не только
о других, ниже
о себе хорошего мнения
не имеет. Все его стремление к тому, чтоб сперва ослепить ум у человека, а потом делать из него,
что ему надобно. Он ночной вор, который сперва свечу погасит, а потом красть станет.
Стародум.
О! те
не оставляют двора для того,
что они двору полезны, а прочие для того,
что двор им полезен. Я
не был в числе первых и
не хотел быть в числе последних.
Простаков. От которого она и на тот свет пошла. Дядюшка ее, господин Стародум, поехал в Сибирь; а как несколько уже лет
не было
о нем ни слуху, ни вести, то мы и считаем его покойником. Мы, видя,
что она осталась одна, взяли ее в нашу деревеньку и надзираем над ее имением, как над своим.
Г-жа Простакова.
О матушка! Знаю,
что ты мастерица, да лих
не очень тебе верю. Вот, я чаю, учитель Митрофанушкин скоро придет. Ему велю…
Больше полугода, как я в разлуке с тою, которая мне дороже всего на свете, и,
что еще горестнее, ничего
не слыхал я
о ней во все это время.
Стародум.
О, конечно, сударыня. В человеческом невежестве весьма утешительно считать все то за вздор,
чего не знаешь.
Ужели во всякой стране найдутся и Нероны преславные, и Калигулы, доблестью сияющие, [Очевидно,
что летописец, определяя качества этих исторических лиц,
не имел понятия даже
о руководствах, изданных для средних учебных заведений.
Не забудем,
что летописец преимущественно ведет речь
о так называемой черни, которая и доселе считается стоящею как бы вне пределов истории. С одной стороны, его умственному взору представляется сила, подкравшаяся издалека и успевшая организоваться и окрепнуть, с другой — рассыпавшиеся по углам и всегда застигаемые врасплох людишки и сироты. Возможно ли какое-нибудь сомнение насчет характера отношений, которые имеют возникнуть из сопоставления стихий столь противоположных?
Одет в военного покроя сюртук, застегнутый на все пуговицы, и держит в правой руке сочиненный Бородавкиным"Устав
о неуклонном сечении", но, по-видимому,
не читает его, а как бы удивляется,
что могут существовать на свете люди, которые даже эту неуклонность считают нужным обеспечивать какими-то уставами.
Был, после начала возмущения, день седьмый. Глуповцы торжествовали. Но несмотря на то
что внутренние враги были побеждены и польская интрига посрамлена, атаманам-молодцам было как-то
не по себе, так как
о новом градоначальнике все еще
не было ни слуху ни духу. Они слонялись по городу, словно отравленные мухи, и
не смели ни за какое дело приняться, потому
что не знали, как-то понравятся ихние недавние затеи новому начальнику.
Выслушав такой уклончивый ответ, помощник градоначальника стал в тупик. Ему предстояло одно из двух: или немедленно рапортовать
о случившемся по начальству и между тем начать под рукой следствие, или же некоторое время молчать и выжидать,
что будет. Ввиду таких затруднений он избрал средний путь, то есть приступил к дознанию, и в то же время всем и каждому наказал хранить по этому предмету глубочайшую тайну, дабы
не волновать народ и
не поселить в нем несбыточных мечтаний.
Он
не был ни технолог, ни инженер; но он был твердой души прохвост, а это тоже своего рода сила, обладая которою можно покорить мир. Он ничего
не знал ни
о процессе образования рек, ни
о законах, по которому они текут вниз, а
не вверх, но был убежден,
что стоит только указать: от сих мест до сих — и на протяжении отмеренного пространства наверное возникнет материк, а затем по-прежнему, и направо и налево, будет продолжать течь река.
Самая книга"
О водворении на земле добродетели"была
не что иное, как свод подобных афоризмов,
не указывавших и даже
не имевших целью указать на какие-либо практические применения.
Что сила,
о которой идет речь, отнюдь
не выдуманная — это доказывается тем,
что представление об ней даже положило основание целой исторической школе.
Но он
не без основания думал,
что натуральный исход всякой коллизии [Колли́зия — столкновение противоположных сил.] есть все-таки сечение, и это сознание подкрепляло его. В ожидании этого исхода он занимался делами и писал втихомолку устав «
о нестеснении градоначальников законами». Первый и единственный параграф этого устава гласил так: «Ежели чувствуешь,
что закон полагает тебе препятствие, то, сняв оный со стола, положи под себя. И тогда все сие, сделавшись невидимым, много тебя в действии облегчит».
И все сие совершается помимо всякого размышления; ни
о чем не думаешь, ничего определенного
не видишь, но в то же время чувствуешь какое-то беспокойство, которое кажется неопределенным, потому
что ни на
что в особенности
не опирается.
Но глуповцам приходилось
не до бунтовства; собрались они, начали тихим манером сговариваться, как бы им «
о себе промыслить», но никаких новых выдумок измыслить
не могли, кроме того,
что опять выбрали ходока.
В краткий период безначалия (см."Сказание
о шести градоначальницах"), когда в течение семи дней шесть градоначальниц вырывали друг у друга кормило правления, он с изумительною для глуповца ловкостью перебегал от одной партии к другой, причем так искусно заметал следы свои,
что законная власть ни минуты
не сомневалась,
что Козырь всегда оставался лучшею и солиднейшею поддержкой ее.
Уже при первом свидании с градоначальником предводитель почувствовал,
что в этом сановнике таится что-то
не совсем обыкновенное, а именно,
что от него пахнет трюфелями. Долгое время он боролся с своею догадкою, принимая ее за мечту воспаленного съестными припасами воображения, но
чем чаще повторялись свидания, тем мучительнее становились сомнения. Наконец он
не выдержал и сообщил
о своих подозрениях письмоводителю дворянской опеки Половинкину.
Но таково было ослепление этой несчастной женщины,
что она и слышать
не хотела
о мерах строгости и даже приезжего чиновника велела перевести из большого блошиного завода в малый.
Давным-давно уже
не раздавался этот звон, так
что глуповцы даже забыли
о нем.
Между тем новый градоначальник оказался молчалив и угрюм. Он прискакал в Глупов, как говорится, во все лопатки (время было такое,
что нельзя было терять ни одной минуты) и едва вломился в пределы городского выгона, как тут же, на самой границе, пересек уйму ямщиков. Но даже и это обстоятельство
не охладило восторгов обывателей, потому
что умы еще были полны воспоминаниями
о недавних победах над турками, и все надеялись,
что новый градоначальник во второй раз возьмет приступом крепость Хотин.
Не вопрос
о порядке сотворения мира тут важен, а то,
что вместе с этим вопросом могло вторгнуться в жизнь какое-то совсем новое начало, которое, наверное, должно было испортить всю кашу.
Но Младенцеву
не дали докончить, потому
что при первом упоминовении
о Байбакове всем пришло на память его странное поведение и таинственные ночные походы его в квартиру градоначальника…
Кажется, этого совершенно достаточно, чтобы убедить читателя,
что летописец находится на почве далеко
не фантастической и
что все рассказанное им
о походах Бородавкина можно принять за документ вполне достоверный.
Как они решены? — это загадка до того мучительная,
что рискуешь перебрать всевозможные вопросы и решения и
не напасть именно на те,
о которых идет речь.
8) Брудастый, Дементий Варламович. Назначен был впопыхах и имел в голове некоторое особливое устройство, за
что и прозван был «Органчиком». Это
не мешало ему, впрочем, привести в порядок недоимки, запущенные его предместником. Во время сего правления произошло пагубное безначалие, продолжавшееся семь дней, как
о том будет повествуемо ниже.
По местам валялись человеческие кости и возвышались груды кирпича; все это свидетельствовало,
что в свое время здесь существовала довольно сильная и своеобразная цивилизация (впоследствии оказалось,
что цивилизацию эту, приняв в нетрезвом виде за бунт, уничтожил бывший градоначальник Урус-Кугуш-Кильдибаев), но с той поры прошло много лет, и ни один градоначальник
не позаботился
о восстановлении ее.
Положим,
что прецедент этот
не представлял ничего особенно твердого; положим,
что в дальнейшем своем развитии он подвергался многим случайностям более или менее жестоким; но нельзя отрицать,
что, будучи однажды введен, он уже никогда
не умирал совершенно, а время от времени даже довольно вразумительно напоминал
о своем существовании.
Скорее, однако ж, можно думать,
что в голове его вообще никаких предположений ни
о чем не существовало.
И, главное, подавать нищим, потому
что нищие
не о мамоне пекутся, а
о том, как бы душу свою спасти", — присовокупляла она, протягивая при этом руку.
И второе искушение кончилось. Опять воротился Евсеич к колокольне и вновь отдал миру подробный отчет. «Бригадир же, видя Евсеича
о правде безнуждно беседующего, убоялся его против прежнего
не гораздо», — прибавляет летописец. Или, говоря другими словами, Фердыщенко понял,
что ежели человек начинает издалека заводить речь
о правде, то это значит,
что он сам
не вполне уверен, точно ли его за эту правду
не посекут.