Неточные совпадения
Он вспоминал длинные московские разговоры, в которых сам принимал участие еще так недавно, — разговоры
о том,
что без любви жить можно,
что страстная любовь есть психоз,
что, наконец, нет никакой любви, а есть только физическое влечение полов — и все в таком роде; он вспоминал и думал с грустью,
что если бы теперь его спросили,
что такое любовь, то он
не нашелся бы,
что ответить.
И оттого,
что эта девушка
не любила его, ему теперь казалось,
что возможность того счастья,
о котором он мечтал тогда, для него утеряна навсегда.
— Но я
не тороплюсь с ночлежным домом, — продолжал он уже с раздражением и досадой, обращаясь к доктору, который глядел на него как-то тускло и с недоумением, очевидно
не понимая, зачем это ему понадобилось поднимать разговор
о медицине и гигиене. — И, должно быть,
не скоро еще я воспользуюсь нашею сметой. Я боюсь,
что наш ночлежный дом попадет в руки наших московских святош и барынь-филантропок, которые губят всякое начинание.
Ему было стыдно,
что он только
что говорил
о медицине и
о ночлежном доме, он ужасался,
что и завтра у него
не хватит характера, и он опять будет пытаться увидеть ее и говорить с ней и еще раз убедится,
что он для нее чужой.
И Панауров стал объяснять,
что такое рак. Он был специалистом по всем наукам и объяснял научно все,
о чем бы ни зашла речь. Но объяснял он все как-то по-своему. У него была своя собственная теория кровообращения, своя химия, своя астрономия. Говорил он медленно, мягко, убедительно и слова «вы
не можете себе представить» произносил умоляющим голосом, щурил глаза, томно вздыхал и улыбался милостиво, как король, и видно было,
что он очень доволен собой и совсем
не думает
о том,
что ему уже 50 лет.
Но Нина Федоровна
не понимала, и выражение у нее было такое, как будто она мысленно решала какую-то очень трудную задачу. И эта непонятливость в денежных делах всякий раз беспокоила и смущала Лаптева. Он подозревал, кроме того,
что у нее лично есть долги,
о которых она стесняется сказать ему и которые заставляют ее страдать.
Но вот мало-помалу наступило безразличное настроение, в какое впадают преступники после сурового приговора, он думал уже
о том,
что, слава богу, теперь все уже прошло, и нет этой ужасной неизвестности, уже
не нужно по целым дням ожидать, томиться, думать все об одном; теперь все ясно; нужно оставить всякие надежды на личное счастье, жить без желаний, без надежд,
не мечтать,
не ждать, а чтобы
не было этой скуки, с которой уже так надоело нянчиться, можно заняться чужими делами, чужим счастьем, а там незаметно наступит старость, жизнь придет к концу — и больше ничего
не нужно.
Это ее успокоило, она уснула, но утром опять уже
не было ни да, ни нет, и она думала
о том,
что может теперь, если захочет, переменить свою жизнь. Мысли утомили ее, она изнемогала и чувствовала себя больной, но все же в начале двенадцатого часа оделась и пошла проведать Нину Федоровну. Ей хотелось увидеть Лаптева: быть может, теперь он покажется ей лучше; быть может, она ошибалась до сих пор…
Раньше он
не бывал так приветлив, и Лаптев заключил,
что о предложении его уже известно доктору; и это ему
не понравилось.
Можно допустить,
что Юлия, чистая и верующая в бога, ни разу
не подумала
о деньгах, но ведь она
не любила его,
не любила, и очевидно, у нее был расчет, хотя, быть может, и
не вполне осмысленный, смутный, но все же расчет.
Она разволновалась, так
что даже на щеках у нее выступил легкий румянец, и с увлечением говорила
о том, будет ли прилично, если она благословит Алешу образом; ведь она старшая сестра и заменяет ему мать; и она все старалась убедить своего печального брата,
что надо сыграть свадьбу как следует, торжественно и весело, чтобы
не осудили люди.
Они ехали в отдельном купе. Обоим было грустно и неловко. Она сидела в углу,
не снимая шляпы, и делала вид,
что дремлет, а он лежал против нее на диване, и его беспокоили разные мысли: об отце, об «особе»,
о том, понравится ли Юлии его московская квартира. И, поглядывая на жену, которая
не любила его, он думал уныло: «Зачем это произошло?»
В ее комнате были кресла в чехлах, кровать с белым летним одеялом и хозяйские цветы, на стенах висели олеографии, и
не было ничего,
что напоминало бы
о том,
что здесь живет женщина и бывшая курсистка.
Говорили
о Федоре,
о том,
что теперь мода напускать на себя что-нибудь. Например, Федор старается казаться простым купцом, хотя он уже
не купец, и когда приходит к нему за жалованьем учитель из школы, где старик Лаптев попечителем, то он даже меняет голос и походку и держится с учителем как начальник.
— Если поэзия
не решает вопросов, которые кажутся вам важными, — сказал Ярцев, — то обратитесь к сочинениям по технике, полицейскому и финансовому праву, читайте научные фельетоны. К
чему это нужно, чтобы в «Ромео и Жульетте», вместо любви, шла речь, положим,
о свободе преподавания или
о дезинфекции тюрем, если об этом вы найдете в специальных статьях и руководствах?
Киш, картавя и немножко в нос, стал рассказывать содержание повести, которую он недавно прочел. Рассказывал он обстоятельно,
не спеша; прошло три минуты, потом пять, десять, а он все продолжал, и никто
не мог понять,
о чем это он рассказывает, и лицо его становилось все более равнодушным и глаза потускнели.
— Клянусь богом, нет! — вскрикнула она и перекрестилась; она вся сжалась от оскорбления, и он в первый раз услышал, как она плачет. — Клянусь богом, нет! — повторила она. — Я
не думала
о деньгах, они мне
не нужны, мне просто казалось,
что если я откажу тебе, то поступлю дурно. Я боялась испортить жизнь тебе и себе. И теперь страдаю за свою ошибку, невыносимо страдаю!
Она легла и укрылась с головой, он разделся и тоже лег. Утром оба они чувствовали смущение и
не знали,
о чем говорить, и ему даже казалось,
что она нетвердо ступает на ту ногу, которую он поцеловал.
— Меня
не признают, — продолжал он, как бы засыпая. — Конечно, я
не гениальный администратор, но зато я порядочный, честный человек, а по нынешним временам и это редкость. Каюсь, иногда женщин я обманывал слегка, но по отношению к русскому правительству я всегда был джентльменом. Но довольно об этом, — сказал он, открывая глаза, — будем говорить
о вас.
Что это вам вздумалось вдруг ехать к папаше?
Затем он упрекал ее мужа в недальновидности:
не покупает домов, которые продаются так выгодно. И теперь уж Юлии казалось,
что в жизни этого старика она —
не единственная радость. Когда он принимал больных и потом уехал на практику, она ходила по всем комнатам,
не зная,
что делать и
о чем думать. Она уже отвыкла от родного города и родного дома; ее
не тянуло теперь ни на улицу, ни к знакомым, и при воспоминании
о прежних подругах и
о девичьей жизни
не становилось грустно и
не было жаль прошлого.
И ни
о чем мать
не говорит, только
о ребенке.
Был осенний день. Юлия только
что пошла во флигель плакать, а Лаптев лежал в кабинете на диване и придумывал, куда бы уйти. Как раз в это время Петр доложил,
что пришла Рассудина. Лаптев обрадовался очень, вскочил и пошел навстречу нежданной гостье, своей бывшей подруге,
о которой он уже почти стал забывать. С того вечера, как он видел ее в последний раз, она нисколько
не изменилась и была все такая же.
Лаптев вспомнил,
что это самое или нечто подобное он слышал уже много раз когда-то давно, и на него пахнуло поэзией минувшего, свободой одинокой, холостой жизни, когда ему казалось,
что он молод и может все,
что хочет, и когда
не было любви к жене и воспоминаний
о ребенке.
Заговорили
о смерти,
о бессмертии души,
о том,
что хорошо бы в самом деле воскреснуть и потом полететь куда-нибудь на Марс, быть вечно праздным и счастливым, а главное, мыслить как-нибудь особенно,
не по-земному.
— Да, друг мой. Я старше вас на три года, и мне уже поздно думать
о настоящей любви, и, в сущности, такая женщина, как Полина Николаевна, для меня находка, и, конечно, я проживу с ней благополучно до самой старости, но, черт его знает, все чего-то жалко, все чего-то хочется, и все кажется мне, будто я лежу в долине Дагестана и снится мне бал. Одним словом, никогда человек
не бывает доволен тем,
что у него есть.
К утру она утомилась и уснула, а Лаптев сидел возле и держал ее за руку. Так ему и
не удалось уснуть. Целый день потом он чувствовал себя разбитым, тупым, ни
о чем не думал и вяло бродил по комнатам.
Доктора сказали,
что у Федора душевная болезнь. Лаптев
не знал,
что делается на Пятницкой, а темный амбар, в котором уже
не показывались ни старик, ни Федор, производил на него впечатление склепа. Когда жена говорила ему,
что ему необходимо каждый день бывать и в амбаре, и на Пятницкой, он или молчал, или же начинал с раздражением говорить
о своем детстве,
о том,
что он
не в силах простить отцу своего прошлого,
что Пятницкая и амбар ему ненавистны и проч.
Потом оба сидели в кабинете рядом и молчали. У него было тяжело на душе, и
не хотелось ему ни на Пятницкую, ни в амбар, но он угадывал,
о чем думает жена, и был
не в силах противоречить ей. Он погладил ее по щеке и сказал...
Початкин стал объяснять, но Лаптев ничего
не понял и послал за Макеичевым. Тот немедленно явился, закусил, помолясь, и своим солидным, густым баритоном заговорил прежде всего
о том,
что приказчики обязаны денно и нощно молить бога за своих благодетелей.