Неточные совпадения
Да, это
так. Даже руки мне порядком на прощанье не пожал,
а просто ручкой сделал,
как будто говорил: «Готов я помочь, однако пора бы к тебе, сахар медович, понять, что знакомство твое — не ахти благостыня
какая!» Я, конечно, не буду уверять, что он именно
так думал, но что он инстинктивно гак чувствовал и что именно это чувство сообщило его появлению ту печать торопливости, которая меня поразила, — в этом я нимало не сомневаюсь.
А ты
так умей собой овладеть, что, ежели сказано тебе «погоди!»,
так ты годи везде, на всяком месте, да от всего сердца, да со всею готовностью — вот
как! даже когда один с самим собой находишься — и тогда годи!
— Да, хорошо! однако, брат, и они… на замечании тоже!
Как расходились мы,
так я заметил: нет-нет да и стоит, на всякий случай, городовой! И
такие пошли тут у них свистки, что я, грешный человек, подумал:
а что, ежели «Черная шаль» тут только предлог один!
А дойдя до булочной Филиппова, я вспомнил,
какие я давеча мысли по поводу филипповских калачей высказывал, и даже засмеялся:
как можно было
такую гражданскую незрелость выказать!
Я повторил эти замечательные слова,
а Глумов вполне одобрил их. Затем мы бросили прощальный взгляд на здание сената, в котором некогда говорил правду Яков Долгорукий, и
так как программа гулянья на нынешний день была уже исчерпана и нас порядком-таки одолевала усталость, то мы сели в вагон конно-железной дороги и благополучно проследовали в нем до Литейной.
—
А что, брат, годить-то, пожалуй, совсем не
так трудно,
как это с первого взгляда казалось? — сказал мне на прощание Глумов.
— Вудка буде непременно, — сказал он нам, — може и не
така гарна,
как в тым месте, где моя родина есть, но все же буде. Петь вас, може, и не заставят, но мысли, наверное, испытывать будут и для того философический разговор заведут.
А после, може, и танцевать прикажут, бо у Ивана Тимофеича дочка есть… от-то слична девица!
Наконец настал вечер, и мы отправились. Я помню, на мне были белые перчатки, но почему-то мне показалось, что на рауте в квартале нельзя быть иначе,
как в перчатках мытых и непременно с дырой: я
так и сделал. С своей стороны, Глумов хотя тоже решил быть во фраке, но своего фрака не надел,
а поехал в частный ломбард и там, по знакомству, выпросил один из заложенных фраков, самый старенький.
Начали с вопроса о бессмертии души и очень ловко дали беседе
такую форму,
как будто она возымела начало еще до нашего прихода,
а мы только случайно сделались ее участниками.
Хотя же по временам нашему веселью и мешали пожары, но мало-помалу мы
так освоились с этим явлением, что пожарные, бывало, свое дело делают,
а мы,
как ни в чем не бывало — танцуем!
—
Какая сладость! Первое дело, за сто верст киселя есть,
а второе,
как еще свидетельствовать будешь! Иной раз
так об себе засвидетельствуешь, что и домой потом не попадешь… ахти-хти! грехи наши, грехи!
И он
так мило покачал головой, что нам самим сделалось весело,
какие мы, в самом деле, хитрые! В гости не ходим, к себе никого не принимаем,
а между тем… поди-ка, попробуй зазеваться с этакими головорезами.
—
А я
так думаю, что он просто,
как чадолюбивый отец, хочет одному из нас предложить руку и сердце своей дочери, — сказал я.
— Ну, как-нибудь устроимся; лучше землю грызть, нежели… Помнишь, Кшепшицюльский намеднись рассказывал,
как его за бильярдом в трактире потчевали? Так-то! Впрочем, утро вечера мудренее,
а покуда посмотри-ка в «распределении занятий», где нам сегодня увеселяться предстоит?
Я не скажу, чтоб Балалайкин был немыт, или нечесан, или являл признаки внешних повреждений, но бывают
такие физиономии, которые —
как ни умывай, ни холь,
а все кажется, что настоящее их место не тут, где вы их видите,
а в доме терпимости.
—
Так видишь ли: есть у меня приятель,
а у него особа одна… вроде
как подруга…
—
А вот
как. У нас на практике выработалось
такое правило: ежели дело верное, то брать десять процентов с цены иска,
а ежели дело рискованное. — то по соглашению.
Решение суда не заставило себя долго ждать, но в нем было сказано:"Хотя учителя Кубарева за распространение в юношестве превратных понятии о супинах и герундиях,
а равно и за потрясение основ латинской грамматики и следовало бы сослать на жительство в места не столь отдаленные, но
так как он, состоя под судом, умре, то суждение о личности его прекратить,
а сочиненную им латинскую грамматику сжечь в присутствии латинских учителей обеих столиц".
Да, это он! — говорил я сам себе, — но кто он? Тот был тщедушный, мизерный, на лице его была написана загнанность, забитость, и фрак у него… ах,
какой это был фрак! зеленый, с потертыми локтями, с светлыми пуговицами, очевидно, перешитый из вицмундира, оставшегося после умершего от геморроя титулярного советника!
А этот — вон он
какой! Сыт, одет, обут — чего еще нужно! И все-таки это — он, несомненно, он, несмотря на то, что смотрит
как только сейчас отчеканенный медный пятак!
— По моему воспитанию, мне не только двух рюмок и одной селянки,
а двадцати рюмок и десяти селянок — и того недостаточно. Ах, молодой человек! молодой человек!
как вы, однако, опрометчивы в ваших суждениях! — говорил между тем благородный отец, строго и наставительно покачивая головой в мою сторону, — и
как это вы, милостивый государь, получивши
такое образование…
Как ни хорошо за границей,
а все-таки с милой родиной расставаться тяжело!
— Нет, зазевались. Помилуйте! броненосцев пропускает,
а наша лодка… представьте себе, ореховая скорлупа — вот
какая у нас была лодка! И вдобавок поминутно открывается течь!
А впрочем, я тогда воспользовался, поездил-таки по Европе! В Женеве был — часы купил,
а потом проехал в Париж —
такую, я вам скажу, коллекцию фотографических карточек приобрел — пальчики оближете!
"Но
так как новгородцы, вместо ответа, только почесали в затылках, то Гадюк продолжал:"
А я
так знаю отчего.
И
так меня этот сон расстроил, что уж и не знаю,
как с собой благороднее порешить: утопиться или повеситься?"Но новгородцы, видя, что у князя ихнего ум свободный, молчали,
а про себя думали: не ровен случай, и с петли сорвется, и из воды сух выйдет —
как тут советовать!
Как сейчас помню: у меня оставалось в руках только пятьсот рублей ассигнациями. Я вспомнил об отце и поехал в Волхов на ярмарку затем, чтоб пустить мой капитал в оборот. Но, увы! долговременное нахождение под следствием и судом уже подточило мое существование! Мой ум не выказывал изобретательности,
а робкое сердце парализировало проворство рук. Деньги мои исчезли,
а сам я приведен был моими партнерами в
такое состояние, что целых полгода должен был пролежать в городской больнице…
Итак, подлог обнаружился, и я должен был оставить государственную службу навсегда. Не будь этого — кто знает,
какая перспектива ожидала меня в будущем! Ломоносов был простой рыбак,
а умер статским советником! Но
так как судьба не допустила меня до высших должностей, то я решился сделаться тапером. В этом звании я узнал мою Мальхен, я узнал вас, господа, и это одно услаждает горечь моих воспоминаний. Вот в этом самом зале, на том самом месте, где ныне стоит рояль господина Балалайкина…"
Играл он"по-тогдашнему", без претензий на таперную виртуозность,
а так,
как обыкновенно играют в благородных семейных домах, где собирается много веселой молодежи, то есть: откинувшись корпусом на спинку кресла и склонивши голову немножко набок.
И вот сижу я однажды в"Эльдорадо", в сторонке, пью пиво,
а между прочим и материал для предбудущего нумера газеты сбираю — смотрю, присаживается она ко мне.
Так и
так, говорит, гласную кассу ссуд открыть желаю — одобрите вы меня? — Коли капитал, говорю, имеете,
так с богом! — Капитал, говорит, я имею, только вот у мировых придется разговор вести,
а я,
как женщина, ничего чередом рассказать не могу! —
Так для этого вам, сударыня, необходимо мужчину иметь! — Да, говорит, мужчину!
Только всего промеж нас и было. Осмотрела она меня — кажется, довольна осталась; и я ее осмотрел: вижу, хоть и в летах особа, однако важных изъянов нет. Глаз у ней правый вытек — педагогический случай с одним"гостем"вышел —
так ведь для меня не глаза нужны! Пришел я домой и думаю: не чаял, не гадал,
а какой, можно сказать, оборот!
— Вот оно самое и есть. Хорошо, что мы спохватились скоро. Увидели, что не выгорели наши радости, и, не долго думая, вступили на стезю благонамеренности. Начали гулять, в еду ударились, папироски стали набивать,
а рассуждение оставили. Потихоньку да полегоньку — смотрим, польза вышла. В короткое время
так себя усовершенствовали, что теперь только сидим да глазами хлопаем. Кажется, на что лучше!
а?
как ты об этом полагаешь?
Комиссия состояла из трех членов: Ивана Тимофеича (он же презус), письмоводителя Прудентова и брантмейстера Молодкина. Предмет ее занятий заключался в разработке нового устава"о благопристойном обывателей в своей жизни поведении",
так как прежние по сему предмету"временные правила"оказывались преисполненными всякого рода неясностями и каламбурами, вследствие чего неблагопристойность возрастала не по дням,
а по часам.
— То, да не то. В сущности-то оно, конечно,
так, да
как ты прямо-то это выскажешь? Нельзя, мой друг, прямо сказать — перед иностранцами нехорошо будет — обстановочку надо придумать. Кругленько эту мысль выразить. Чтобы и ослушник знал, что его по голове не погладят, да и принуждения чтобы заметно не было. Чтобы, значит, без приказов,
а так, будто всякий сам от себя благопристойность соблюдает.
—
А для вида — и совсем нехорошо выйдет. Помилуйте,
какой тут может быть вид! На днях у нас обыватель один с теплых вод вернулся,
так сказывал:
так там чисто живут,
так чисто, что плюнуть боишься: совестно!
А у нас разве
так возможно? У нас, сударь, доложу вам, на этот счет полный простор должен быть дан!
"Нет, говорю, не в магазин,
а туда, в заднюю каморку к тебе хочу взглянуть,
как ты там, каково поживаешь, каково прижимаешь… републик и все
такое"…
—
Так вот по этому образцу и извольте судить,
каких примеров нам следует ожидать, — вновь повел речь Прудентов, — теперича в нашем районе этого торгующего народа — на каждом шагу,
так ежели всякий понятие это будет иметь да глаза таращить станет —
как тут поступать?
А с нас, между прочим, спрашивают!
— И все-таки извините меня,
а я этого понять не могу! — не унимался Глумов, —
как же это
так? ни истории, ни современных законодательств, ни народных обычаев — так-таки ничего? Стало быть, что вам придет в голову, то вы и пишете?
— Слушай, друг! — поспешил поправиться Глумов, — ведь это
такой сюжет, что из него целый роман выкроить можно. Я и заглавие придумал:"Плоды подчиненного распутства, или Смерть двух начальников и вызванное оною мероприятие со стороны третьего". Написать да фельетонцем в"Красе Демидрона"и пустить…
а?
как ты думаешь, хозяева твои примут?
— Это
так точно, — согласился с Глумовым и Очищенный, — хотя у нас трагедий и довольно бывает, но
так как они, по большей части, скоропостижный характер имеют, оттого и на акты делить их затруднительно.
А притом позвольте еще доложить:
как мы, можно сказать, с малолетства промежду скоропостижных трагедиев ходим, то со временем
так привыкаем к ним, что хоть и видим трагедию,
а в мыслях думаем, что это просто"
такая жизнь".
— Было время — ужасти
как тосковал! Ну,
а теперь бог хранит. Постепенно я во всякое время выпить могу, но чтобы
так: три недели не пить,
а неделю чертить — этого нет! Живу я смирно, вникать не желаю; что и вижу,
так стараюсь не видеть — оттого и скриплю. Помилуйте! при моих обстоятельствах, да ежели бы еще вникать — разве я был бы жив!
А я себя
так обшлифовал, что хоть на куски меня режь, мне и горюшка мало!
— Провизию надо покупать умеючи, — говорил он, —
как во всяком деле вообще необходимо с твердыми познаниями приступать,
так и тут. Знающий — выигрывает,
а незнающий — проигрывает. Вот, например, ветчину, языки и вообще копченье надо в Мучном переулке приобретать; рыбу — на Мытном; живность, коли у кого времени достаточно есть, — на заставах у мужичков подстерегать. Многие у мужичков даже задаром отнимают, но я этого не одобряю.
—
А вступление в квартиру означает вход в оную? Ах, голова! голова! разве законы
так пишут? Это, братец, не водевиль, где допускаются каламбуры, в роде:"начальник отделения — отдельная статья!"Это — устав! Ты
как? — обратился Глумов ко мне.
—
А я-с — во время пожара на дворе в корзинке найден был. И
так как пожар произошел 2-го мая, в день Афанасия Великого, то покойный частный пристав, Семен Иваныч, и назвал меня, в честь святого — Афанасием,
а в свою честь — Семенычем. Обо мне даже дело в консистории было: следует ли, значит, меня крестить? однако решили: не следует.
Так что я доподлинно и не знаю, крещеный ли я.
— Там уж откуда бы ни была,
а есть
такая клиентка.
А кроме того, у меня сегодня третейский суд…
как я решу,
так и будет!
Старого"голубя"она не называла ни пакостником, ни менялой,
а, напротив, снисходила к его калечеству, кормила лакомыми блюдами и всегда собственноручно подвязывала ему под голый подбородок салфетку,
так как старик ел неопрятно и мог замарать свое полушелковое полукафтанье.
Это было высказано с
такою неподдельной покорностью перед совершившимся фактом, что когда Глумов высказал догадку, что, кажется, древние печенеги обитали на низовьях Днепра и Дона, то Редедя только рукой махнул,
как бы говоря: обитали!! мало ли кто обитал! Сегодня ты обитаешь,
а завтра — где ты, человек!
— Нельзя сказать, чтоб в хорошем месте, — объяснил Иван Тимофеич, —
такую чепуху городили, что вспомнить совестно.
А теперь —
так поправились,
как дай бог всякому!
Глумов уехал вместе с Молодкиным,
а я, в виде аманата, остался у Фаинушки. Разговор не вязался, хотя Иван Тимофеич и старался оживить его, объявив, что"
так нынче ягода дешева,
так дешева — кому и вредно, и те едят!
а вот грибов совсем не видать!". Но только что было меняло начал в ответ:"грибки, да ежели в сметанке",
как внутри у Перекусихина 2-го произошел
такой переполох, что всем показалось, что в соседней комнате заводят орган.
А невеста до того перепугалась, что инстинктивно поднялась с места, сказав...
— Всего вдоволь. И все втуне, все равно
как у нас богатства в недрах земли. И много, да приступиться не знаем.
Так и они. Осетрины не едят, сардинок не едят,
а вот змеи, скорпионы, летучие мыши — это у них первое лакомство!
— Нет, я вам доложу, — отозвался Перекусихин 1-й, — у нас,
как я на службе состоял, один отставной фельдъегерь
такой проект подал: чтобы весь город на отряды разделить. Что ни дом, то отряд, со старшим дворником во главе.
А, кроме того, еще летучие отряды… вроде
как воспособление!
— Чеканить не чеканят,
а так делают. Ест, например, Сетивайо крокодила, маленькую косточку выплюнет — рубль серебра! побольше косточку — пять, десять рублей,
а ежели кость этак вершков в десять выдастся — прямо сто рублей.
А министры тем временем
таким же порядком разменную монету делают. Иной раз
как присядут,
так в один день миллиончик и подарят.