Неточные совпадения
И околоточный
сказал ей, что она
может жить так, только получив желтый билет и подчинившись осмотру.
При том же соблазняло ее и было одной из причин окончательного решения то, что сыщица
сказала ей, что платья она
может заказывать себе какие только пожелает, — бархатные, фаи, шелковые, бальные с открытыми плечами и руками.
«Впрочем, не получив ответа от Марьи Васильевны (жены предводителя), не покончив совершено с тем, я и не
могу ничего предпринять»,
сказал он себе.
— Я
сказал, что не
могу, —
сказал товарищ прокурора, — зa отсутствием свидетелей, так и заявлю суду.
— Не
могу, —
сказал товарищ прокурора и, так же махая рукой, пробежал в свой кабинет.
— Очень хорошо, —
сказал председатель, очевидно довольный достигнутыми результатами. — Так расскажите, как было дело, —
сказал он, облокачиваясь на спинку и кладя обе руки на стол. — Расскажите всё, как было. Вы
можете чистосердечным признанием облегчить свое положение.
— Господа присяжные заседатели
могут осмотреть вещественные доказательства, —
сказал председательствующий.
Казалось, всё было сказано. Но председатель никак не
мог расстаться с своим правом говорить — так ему приятно было слушать внушительные интонации своего голоса — и нашел нужным еще
сказать несколько слов о важности того права, которое дано присяжным, и о том, как они должны с вниманием и осторожностью пользоваться этим правом и не злоупотреблять им, о том, что они принимали присягу, что они — совесть общества, и что тайна совещательной комнаты должна быть священна, и т. д., и т. д.
— Главное дело в том, что прислуга не
могла знать о деньгах, если бы Маслова не была с ними согласна, —
сказал приказчик еврейского типа.
— Позвольте, —
сказал он, — вы говорите, что она украла потому, что у ней ключ был. Да разве не
могли коридорные после нее отпереть чемодан подобранным ключом?
— Она и опиумом
могла лишить жизни, —
сказал полковник, любивший вдаваться в отступления, и начал при этом случае рассказывать о том, что у его шурина жена отравилась опиумом и умерла бы, если бы не близость доктора и принятые во время меры. Полковник рассказывал так внушительно, самоуверенно и с таким достоинством, что ни у кого не достало духа перебить его. Только приказчик, заразившись примером, решился перебить его, чтобы рассказать свою историю.
То, а не другое решение принято было не потому, что все согласились, а, во-первых, потому, что председательствующий, говоривший так долго свое резюме, в этот раз упустил
сказать то, что он всегда говорил, а именно то, что, отвечая на вопрос, они
могут сказать: «да—виновна, но без намерения лишить жизни»; во-вторых, потому, что полковник очень длинно и скучно рассказывал историю жены своего шурина; в-третьих, потому, что Нехлюдов был так взволнован, что не заметил упущения оговорки об отсутствии намерения лишить жизни и думал, что оговорка: «без умысла ограбления» уничтожает обвинение; в-четвертых, потому, что Петр Герасимович не был в комнате, он выходил в то время, как старшина перечел вопросы и ответы, и, главное, потому, что все устали и всем хотелось скорей освободиться и потому согласиться с тем решением, при котором всё скорей кончается.
— Господин председатель, —
сказал Нехлюдов, подходя к нему в ту минуту, как тот уже надел светлое пальто и брал палку с серебряным набалдашником, подаваемую швейцаром, —
могу я поговорить с вами о деле, которое сейчас решилось? Я — присяжный.
— Да, как же, князь Нехлюдов? Очень приятно, мы уже встречались, —
сказал председатель, пожимая руку и с удовольствием вспоминая, как хорошо и весело он танцовал — лучше всех молодых — в тот вечер, как встретился с Нехлюдовым. — Чем
могу служить?
— Что же? Вы не
можете сказать что?
— Не
могу теперь. Позвольте не говорить. Случилось то, чтò я еще не успел вполне обдумать, —
сказал он и покраснел еще более.
Если бы Мисси должна была объяснить, что она разумеет под словами: «после всего, что было», она не
могла бы ничего
сказать определенного, а между тем она несомненно знала, что он не только вызвал в ней надежду, но почти обещал ей. Всё это были не определенные слова, но взгляды, улыбки, намеки, умолчания. Но она всё-таки считала его своим, и лишиться его было для нее очень тяжело.
Он чувствовал, что формально, если можно так выразиться, он был прав перед нею: он ничего не
сказал ей такого, что бы связывало его, не делал ей предложения, но по существу он чувствовал, что связал себя с нею, обещал ей, а между тем нынче он почувствовал всем существом своим, что не
может жениться на ней.
—
Скажу правду Мисси, что я распутник и не
могу жениться на ней и только напрасно тревожил ее;
скажу Марье Васильевне (жене предводителя).
Скажу ей, Катюше, что я негодяй, виноват перед ней, и сделаю всё, что
могу, чтобы облегчить ее судьбу.
— Как же это вы
могли сделать? Это очень странно вы говорите, —
сказала Аграфена Петровна, и в старых глазах ее зажглись игривые огоньки.
— Какая же от этого
может для вас быть перемена? — сдерживая улыбку,
сказала Аграфена Петровна.
И когда он представлял себе только, как он увидит ее, как он
скажет ей всё, как покается в своей вине перед ней, как объявит ей, что он сделает всё, что
может, женится на ней, чтобы загладить свою вину, — так особенное восторженное чувство охватывало его, и слезы выступали ему на глаза.
— Маслову? Как же, знаю. Обвинялась в отравлении, —
сказал прокурор спокойно. — Для чего же вам нужно видеть ее? — И потом, как бы желая смягчить, прибавил: — Я не
могу разрешить вам этого, не зная, для чего вам это нужно.
— Я еще должен заявить, —
сказал Нехлюдов, — что я не
могу продолжать участвовать в сессии.
— Так-с, —
сказал прокурор всё с той же чуть заметной улыбкой, как бы показывая этой улыбкой то, что такие заявления знакомы ему и принадлежат к известному ему забавному разряду. — Так-с, но вы, очевидно, понимаете, что я, как прокурор суда, не
могу согласиться с вами. И потому советую вам заявить об этом на суде, и суд разрешит ваше заявление и признает его уважительным или неуважительным и в последнем случае наложит на вас взыскание. Обратитесь в суд.
Нехлюдов показал свой пропуск, но надзиратель
сказал, что без смотрителя он не
может пустить.
То, что он искал свидания с ней и
сказал про свое намерение прокурору и был в двух тюрьмах, готовясь увидать ее, так взволновало его, что он долго не
мог успокоиться.
— Не
можете ли вы, милостивый государь, мне
сказать, —
сказал он с особенно напряженной вежливостью, — где содержатся женщины и где свидания с ними разрешаются?
— Я знаю, что вам трудно простить меня, — начал Нехлюдов, но опять остановился, чувствуя, что слезы мешают, — но если нельзя уже поправить прошлого, то я теперь сделаю всё, что
могу.
Скажите…
— А я хочу вас попросить… денег, если
можете. Немного… десять рублей, больше не надо, — вдруг
сказала она.
Но тут же он почувствовал, что теперь, сейчас, совершается нечто самое важное в его душе, что его внутренняя жизнь стоит в эту минуту как бы на колеблющихся весах, которые малейшим усилием
могут быть перетянуты в ту или другую сторону. И он сделал это усилие, призывая того Бога, которого он вчера почуял в своей душе, и Бог тут же отозвался в нем. Он решил сейчас
сказать ей всё.
— Я вспоминаю затем, чтобы загладить, искупить свой грех, Катюша, — начал он и хотел было
сказать о том, что он женится на ней, но он встретил ее взгляд и прочел в нем что-то такое страшное и грубое, отталкивающее, что не
мог договорить.
«Нет, не
мог сказать главного, — думал Нехлюдов, направляясь вместе с народом к выходу. — Я не
сказал ей, что женюсь на ней. Не
сказал, а сделаю это», думал он.
— Да, да, сейчас. У, какие шельмы эти толстосумы! —
сказал он. — Видели этого молодца? У него миллионов 12 капитала. А говорит: пущает. Ну, а если только
может вытянуть у вас двадцатипятирублевый билет — зубами вырвет.
— Сию минуту.
Скажите ему, — обратился он к вошедшему помощнику, — что, как я
сказал, так и будет;
может — хорошо, не
может — не надо.
— Малый глупый совсем и, разумеется, ничего не
мог сказать путного, — смеясь
сказал Фанарин, — но всё-таки повод.
— Ну, всё-таки я вам
скажу, по мере сил приносить пользу, всё-таки, что
могу, смягчаю. Кто другой на моем месте совсем бы не так повел. Ведь это легко
сказать: 2000 с лишним человек, да каких. Надо знать, как обойтись. Тоже люди, жалеешь их. А распустить тоже нельзя.
— Как бы жестока ты ни говорила, ты не
можешь сказать того, что я чувствую, — весь дрожа, тихо
сказал Нехлюдов, — не
можешь себе представить, до какой степени я чувствую свою вину перед тобою!..
— Чем
могу вам служить? —
сказал Нехлюдов.
— Ну вот, спасибо, что приехал. Пойдем к жене. А у меня как раз десять минут свободных перед заседанием. Принципал ведь уехал. Я правлю губернией, —
сказал он с удовольствием, которого не
мог скрыть.
— И еще к тебе просьба, — не отвечая ему,
сказал Нехлюдов. — Давно очень я знал одну девушку — учительницу. Она очень жалкое существо и теперь тоже в тюрьме, а желает повидаться со мной.
Можешь ты мне дать и к ней пропуск?
Благодаря ей,
может быть, и мне, без ложной скромности
скажу, удалось всё изменить, и изменить так, что нет уже тех ужасов, которые были прежде, а им прямо там очень хорошо.
Но Нехлюдов остался тверд, и в то время, как лакей и швейцар подскакивали к Нехлюдову, подавая ему пальто и палку и отворяли дверь, у которой снаружи стоял городовой, он
сказал, что никак не
может теперь.
Она глядела во все глаза на чахоточного вида молодого человека в такой же куртке и хотела что-то
сказать, но не
могла выговорить от слез: и начинала и останавливалась.
— Что он у вас спрашивает, кто вы? — спросила она у Нехлюдова, слегка улыбаясь и доверчиво глядя ему в глаза так просто, как будто не
могло быть сомнения о том, что она со всеми была, есть и должна быть в простых, ласковых, братских отношениях. — Ему всё нужно знать, —
сказала она и совсем улыбнулась в лицо мальчику такой доброй, милой улыбкой, что и мальчик и Нехлюдов — оба невольно улыбнулись на ее улыбку.
— Не
могу вам отвечать, —
сказал смотритель, пожимая плечами. — А вот и Богодуховская.
— Так ты ничего не
можешь сделать? — мрачно
сказал Нехлюдов, вспоминая слова адвоката о том, что губернатор будет сваливать на прокурора.
— Дурак! — не
мог удержаться не
сказать Нехлюдов, особенно за то, что в этом слове «товарищ» он чувствовал, что Масленников снисходил до него, т. е., несмотря на то, что исполнял самую нравственно-грязную и постыдную должность, считал себя очень важным человеком и думал если не польстить, то показать, что он всё-таки не слишком гордится своим величием, называя себя его товарищем.
Мы
можем сказать про человека, что он чаще бывает добр, чем зол, чаще умен, чем глуп, чаще энергичен, чем апатичен, и наоборот; но будет неправда, если мы
скажем про одного человека, что он добрый или умный, а про другого, что он злой или глупый.