Неточные совпадения
Дальше не будет таинственности, ты всегда будешь за двадцать страниц вперед видеть развязку каждого положения,
а на первый случай я скажу тебе и развязку всей повести:
дело кончится весело, с бокалами, песнью: не будет ни эффектности, никаких прикрас.
Марья Алексевна
на другой же
день подарила дочери фермуар, оставшийся невыкупленным в закладе, и заказала дочери два новых платья, очень хороших — одна материя стоила:
на одно платье 40 руб.,
на другое 52 руб.,
а с оборками да лентами, да фасоном оба платья обошлись 174 руб.; по крайней мере так сказала Марья Алексевна мужу,
а Верочка знала, что всех денег вышло
на них меньше 100 руб., — ведь покупки тоже делались при ней, — но ведь и
на 100 руб. можно сделать два очень хорошие платья.
— Знаю: коли не о свадьбе, так известно о чем. Да не
на таковских напал. Мы его в бараний рог согнем. В мешке в церковь привезу, за виски вокруг налоя обведу, да еще рад будет. Ну, да нечего с тобой много говорить, и так лишнее наговорила: девушкам не следует этого знать, это материно
дело.
А девушка должна слушаться, она еще ничего не понимает. Так будешь с ним говорить, как я тебе велю?
Он справился о здоровье Веры Павловны — «я здорова»; он сказал, что очень рад, и навел речь
на то, что здоровьем надобно пользоваться, — «конечно, надобно»,
а по мнению Марьи Алексевны, «и молодостью также»; он совершенно с этим согласен, и думает, что хорошо было бы воспользоваться нынешним вечером для поездки за город:
день морозный, дорога чудесная.
Жюли протянула руку, но Верочка бросилась к ней
на шею, и целовала, и плакала, и опять целовала,
А Жюли и подавно не выдержала, — ведь она не была так воздержана
на слезы, как Верочка, да и очень ей трогательна была радость и гордость, что она делает благородное
дело; она пришла в экстаз, говорила, говорила, все со слезами и поцелуями, и заключила восклицанием...
Сторешников чаще и чаще начал думать:
а что, как я в самом
деле возьму да женюсь
на ней?
И учитель узнал от Феди все, что требовалось узнать о сестрице; он останавливал Федю от болтовни о семейных
делах, да как вы помешаете девятилетнему ребенку выболтать вам все, если не запугаете его?
на пятом слове вы успеваете перервать его, но уж поздно, — ведь дети начинают без приступа, прямо с сущности
дела; и в перемежку с другими объяснениями всяких других семейных
дел учитель слышал такие начала речей: «
А у сестрицы жених-то богатый!
По денежным своим
делам Лопухов принадлежал к тому очень малому меньшинству медицинских вольнослушающих, то есть не живущих
на казенном содержании, студентов, которое не голодает и не холодает. Как и чем живет огромное большинство их — это богу, конечно, известно,
а людям непостижимо. Но наш рассказ не хочет заниматься людьми, нуждающимися в съестном продовольствии; потому он упомянет лишь в двух — трех словах о времени, когда Лопухов находился в таком неприличном состоянии.
Когда он был в третьем курсе,
дела его стали поправляться: помощник квартального надзирателя предложил ему уроки, потом стали находиться другие уроки, и вот уже два года перестал нуждаться и больше года жил
на одной квартире, но не в одной,
а в двух разных комнатах, — значит, не бедно, — с другим таким же счастливцем Кирсановым.
Он смотрел
на Марью Алексевну, но тут, как нарочно, взглянул
на Верочку, —
а может быть, и в самом
деле, нарочно? Может быть, он заметил, что она слегка пожала плечами? «
А ведь он увидел, что я покраснела».
Марья Алексевна хотела сделать большой вечер в
день рождения Верочки,
а Верочка упрашивала, чтобы не звали никаких гостей; одной хотелось устроить выставку жениха, другой выставка была тяжела. Поладили
на том, чтоб сделать самый маленький вечер, пригласить лишь несколько человек близких знакомых. Позвали сослуживцев (конечно, постарше чинами и повыше должностями) Павла Константиныча, двух приятельниц Марьи Алексевны, трех девушек, которые были короче других с Верочкой.
— Все равно, как не осталось бы
на свете ни одного бедного, если б исполнилось задушевное желание каждого бедного. Видите, как же не жалки женщины! Столько же жалки, как и бедные. Кому приятно видеть бедных? Вот точно так же неприятно мне видеть женщин с той поры, как я узнал их тайну.
А она была мне открыта моею ревнивою невестою в самый
день обручения. До той поры я очень любил бывать в обществе женщин; после того, — как рукою сняло. Невеста вылечила.
Конечно, и то правда, что, подписывая
на пьяной исповеди Марьи Алексевны «правда», Лопухов прибавил бы: «
а так как, по вашему собственному признанию, Марья Алексевна, новые порядки лучше прежних, то я и не запрещаю хлопотать о их заведении тем людям, которые находят себе в том удовольствие; что же касается до глупости народа, которую вы считаете помехою заведению новых порядков, то, действительно, она помеха
делу; но вы сами не будете спорить, Марья Алексевна, что люди довольно скоро умнеют, когда замечают, что им выгодно стало поумнеть, в чем прежде не замечалась ими надобность; вы согласитесь также, что прежде и не было им возможности научиться уму — разуму,
а доставьте им эту возможность, то, пожалуй, ведь они и воспользуются ею».
А оправдать его тоже не годится, потому что любители прекрасных идей и защитники возвышенных стремлений, объявившие материалистов людьми низкими и безнравственными, в последнее время так отлично зарекомендовали себя со стороны ума, да и со стороны характера, в глазах всех порядочных людей, материалистов ли, или не материалистов, что защищать кого-нибудь от их порицаний стало
делом излишним,
а обращать внимание
на их слова стало
делом неприличным.
— Дмитрий, ты стал плохим товарищем мне в работе. Пропадаешь каждый
день на целое утро, и
на половину
дней пропадаешь по вечерам. Нахватался уроков, что ли? Так время ли теперь набирать их? Я хочу бросить и те, которые у меня есть. У меня есть рублей 40 — достанет
на три месяца до окончания курса.
А у тебя было больше денег в запасе, кажется, рублей до сотни?
С амурных
дел они, или так встречались? Как бы с амурных
дел, он бы был веселый.
А ежели бы в амурных
делах они поссорились, по ее несоответствию
на его желание, тогда бы, точно, он был сердитый, только тогда они ведь поссорились бы, — не стал бы ее провожать. И опять она прошла прямо в свою комнату и
на него не поглядела,
а ссоры незаметно, — нет, видно, так встретились.
А черт их знает, надо глядеть в оба.
«Какой он веселый, в самом
деле! Неужели в самом
деле есть средство? И как это он с нею так подружился?
А на меня и не смотрит, — ах, какой хитрый!»
Дня два после разговора о том, что они жених и невеста, Верочка радовалась близкому освобождению;
на третий
день уже вдвое несноснее прежнего стал казаться ей «подвал», как она выражалась,
на четвертый
день она уж поплакала, чего очень не любила, но поплакала немножко,
на пятый побольше,
на шестой уже не плакала,
а только не могла заснуть от тоски.
—
А вот и я готов, — подошел Алексей Петрович: — пойдемте в церковь. — Алексей Петрович был весел, шутил; но когда начал венчанье, голос его несколько задрожал —
а если начнется
дело? Наташа, ступай к отцу, муж не кормилец,
а плохое житье от живого мужа
на отцовских хлебах! впрочем, после нескольких слов он опять совершенно овладел собою.
Имея всего рублей 160 в запасе, Лопухов рассудил с своим приятелем, что невозможно ему с Верочкою думать теперь же обзаводиться своим хозяйством, мебелью, посудою; потому и наняли три комнаты с мебелью, посудой и столом от жильцов мещан: старика, мирно проводившего
дни свои с лотком пуговиц, лент, булавок и прочего у забора
на Среднем проспекте между 1–ю и 2–ю линиею,
а вечера в разговорах со своею старухою, проводившею
дни свои в штопанье сотен и тысяч всякого старья, приносимого к ней охапками с толкучего рынка.
Вы, разумеется, рады были бы изжарить
на медленном огне вашу дочь и ее мужа, но вы умели обуздать мстительное влечение, чтобы холодно рассудить о
деле, и поняли, что изжарить их не удалось бы вам;
а ведь это великое достоинство, Марья Алексевна, уметь понимать невозможность!
Порядок их жизни устроился, конечно, не совсем в том виде, как полушутя, полусерьезно устраивала его Вера Павловна в
день своей фантастической помолвки, но все-таки очень похоже
на то. Старик и старуха, у которых они поселились, много толковали между собою о том, как странно живут молодые, — будто вовсе и не молодые, — даже не муж и жена,
а так, точно не знаю кто.
Теперь это
дело еще новое; неизвестно, кто из вас больше способен к нему, так для пробы надобно сначала выбрать
на короткое время,
а через неделю увидите, других ли выбрать, или оставить прежних в должности.
Но как европейцы между китайцами все
на одно лицо и
на одни манер только по отношению к китайцам,
а на самом
деле между европейцами несравненно больше разнообразия, чем между китайцами, так и в этом, по-видимому, одном типе, разнообразие личностей развивается
на разности более многочисленные и более отличающиеся друг от друга, чем все разности всех остальных типов разнятся между собою.
—
А какое влияние имеет
на человека заботливость других, — сказал Лопухов: — ведь он и сам отчасти подвергается обольщению, что ему нужна, бог знает, какая осторожность, когда видит, что из — за него тревожатся. Ведь вот я мог бы выходить из дому уже
дня три,
а все продолжал сидеть. Ныне поутру хотел выйти, и еще отложил
на день для большей безопасности.
— Милый мой, ведь это ты для моего успокоения геройствовал.
А убежим сейчас же, в самом
деле, если тебе так хочется поскорее кончить карантин. Я скоро пойду
на полчаса в мастерскую. Отправимтесь все вместе: это будет с твоей стороны очень мило, что ты первый визит после болезни сделаешь нашей компании. Она заметит это и будет очень рада такой внимательности.
На первый раз она была изумлена такой исповедью; но, подумав над нею несколько
дней, она рассудила: «
а моя жизнь? — грязь, в которой я выросла, ведь тоже была дурна; однако же не пристала ко мне, и остаются же чисты от нее тысячи женщин, выросших в семействах не лучше моего.
Грусть его по ней, в сущности, очень скоро сгладилась; но когда грусть рассеялась
на самом
деле, ему все еще помнилось, что он занят этой грустью,
а когда он заметил, что уже не имеет грусти,
а только вспоминает о ней, он увидел себя в таких отношениях к Вере Павловне, что нашел, что попал в большую беду.
А между этих
дел он сидит, болтает с детьми; тут же несколько девушек участвуют в этом разговоре обо всем
на свете, — и о том, как хороши арабские сказки «Тысяча и одна ночь», из которых он много уже рассказал, и о белых слонах, которых так уважают в Индии, как у нас многие любят белых кошек: половина компании находит, что это безвкусие, — белые слоны, кошки, лошади — все это альбиносы, болезненная порода, по глазам у них видно, что они не имеют такого отличного здоровья, как цветные; другая половина компании отстаивает белых кошек.
Тяжеловато и очень хитро это
дело: уйти из виду так, чтобы не заметили твоего движения, когда смотрят
на тебя во все глаза,
а нечего делать, надобно действовать так.
Труден был маневр,
на целые недели надобно было растянуть этот поворот налево кругом и повертываться так медленно, так ровно, как часовая стрелка: смотрите
на нее, как хотите, внимательно, не увидите, что она поворачивается,
а она себе исподтишка делает свое
дело, идет в сторону от прежнего своего положения.
Так прошел месяц, может быть, несколько и побольше, и если бы кто сосчитал, тот нашел бы, что в этот месяц ни
на волос не уменьшилась его короткость с Лопуховыми, но вчетверо уменьшилось время, которое проводит он у них,
а в этом времени наполовину уменьшилась пропорция времени, которое проводит он с Верою Павловною. Еще какой-нибудь месяц, и при всей неизменности дружбы, друзья будут мало видеться, — и
дело будет в шляпе.
Проходит два
дня. Вера Павловна опять нежится после обеда, нет, не нежится,
а только лежит и думает, и лежит она в своей комнате,
на своей кроватке. Муж сидит подле нее, обнял ее, Тоже думает.
А Лопухов еще через два — три
дня, тоже после обеда, входит в комнату жены, берет
на руки свою Верочку, несет ее
на ее оттоманку к себе: «Отдыхай здесь, мой друг», и любуется
на нее. Она задремала, улыбаясь; он сидит и читает.
А она уж опять открыла глаза и думает...
Но когда жена заснула, сидя у него
на коленях, когда он положил ее
на ее диванчик, Лопухов крепко задумался о ее сне. Для него
дело было не в том, любит ли она его; это уж ее
дело, в котором и она не властна, и он, как он видит, не властен; это само собою разъяснится, об этом нечего думать иначе, как
на досуге,
а теперь недосуг, теперь его
дело разобрать, из какого отношения явилось в ней предчувствие, что она не любит его.
А тут, кроме того, действительно, был очень осязательный факт, который таил в себе очень полную разгадку
дела: ясно, что Кирсанов уважает Лопуховых; зачем же он слишком
на два года расходился с ними? Ясно, что он человек вполне порядочный; каким же образом произошло тогда, что он выставился человеком пошлым? Пока Вере Павловне не было надобности думать об этом, она и не думала, как не думал Лопухов;
а теперь ее влекло думать.
Вера Павловна, слушая такие звуки, смотря
на такое лицо, стала думать, не вовсе,
а несколько, нет не несколько,
а почти вовсе думать, что важного ничего нет, что она приняла за сильную страсть просто мечту, которая рассеется в несколько
дней, не оставив следа, или она думала, что нет, не думает этого, что чувствует, что это не так? да, это не так, нет, так, так, все тверже она думала, что думает это, — да вот уж она и в самом
деле вовсе думает это, да и как не думать, слушая этот тихий, ровный голос, все говорящий, что нет ничего важного?
Он не пошел за ней,
а прямо в кабинет; холодно, медленно осмотрел стол, место подле стола; да, уж он несколько
дней ждал чего-нибудь подобного, разговора или письма, ну, вот оно, письмо, без адреса, но ее печать; ну, конечно, ведь она или искала его, чтоб уничтожить, или только что бросила, нет, искала: бумаги в беспорядке, но где ж ей било найти его, когда она, еще бросая его, была в такой судорожной тревоге, что оно, порывисто брошенное, как уголь, жегший руку, проскользнуло через весь стол и упало
на окно за столом.
А главное в том, что он порядком установился у фирмы, как человек дельный и оборотливый, и постепенно забрал
дела в свои руки, так что заключение рассказа и главная вкусность в нем для Лопухова вышло вот что: он получает место помощника управляющего заводом, управляющий будет только почетное лицо, из товарищей фирмы, с почетным жалованьем;
а управлять будет он; товарищ фирмы только
на этом условии и взял место управляющего, «я, говорит, не могу, куда мне», — да вы только место занимайте, чтобы сидел
на нем честный человек,
а в
дело нечего вам мешаться, я буду делать», — «
а если так, то можно, возьму место», но ведь и не в этом важность, что власть,
а в том, что он получает 3500 руб. жалованья, почти
на 1000 руб. больше, чем прежде получал всего и от случайной черной литературной работы, и от уроков, и от прежнего места
на заводе, стало быть, теперь можно бросить все, кроме завода, — и превосходно.
Когда Вера Павловна
на другой
день вышла из своей комнаты, муж и Маша уже набивали вещами два чемодана. И все время Маша была тут безотлучно: Лопухов давал ей столько вещей завертывать, складывать, перекладывать, что куда управиться Маше. «Верочка, помоги нам и ты». И чай пили тут все трое, разбирая и укладывая вещи. Только что начала было опомниваться Вера Павловна,
а уж муж говорит: «половина 11–го; пора ехать
на железную дорогу».
А он все толкует про свои заводские
дела, как они хороши, да о том, как будут радоваться ему его старики, да про то, что все
на свете вздор, кроме здоровья, и надобно ей беречь здоровье, и в самую минуту прощанья, уже через балюстраду, сказал: — Ты вчера написала, что еще никогда не была так привязана ко мне, как теперь — это правда, моя милая Верочка.
Да, хоть Вера Павловна и любила доказывать, что мастерская идет сама собою, но, в сущности, ведь знала, что только обольщает себя этою мыслью,
а на самом
деле мастерской необходима руководительница, иначе все развалится.
Через год после того, как пропал Рахметов, один из знакомых Кирсанова встретил в вагоне, по дороге из Вены в Мюнхен, молодого человека, русского, который говорил, что объехал славянские земли, везде сближался со всеми классами, в каждой земле оставался постольку, чтобы достаточно узнать понятия, нравы, образ жизни, бытовые учреждения, степень благосостояния всех главных составных частей населения, жил для этого и в городах и в селах, ходил пешком из деревни в деревню, потом точно так же познакомился с румынами и венграми, объехал и обошел северную Германию, оттуда пробрался опять к югу, в немецкие провинции Австрии, теперь едет в Баварию, оттуда в Швейцарию, через Вюртемберг и Баден во Францию, которую объедет и обойдет точно так же, оттуда за тем же проедет в Англию и
на это употребит еще год; если останется из этого года время, он посмотрит и
на испанцев, и
на итальянцев, если же не останется времени — так и быть, потому что это не так «нужно»,
а те земли осмотреть «нужно» — зачем же? — «для соображений»;
а что через год во всяком случае ему «нужно» быть уже в Северо — Американских штатах, изучить которые более «нужно» ему, чем какую-нибудь другую землю, и там он останется долго, может быть, более года,
а может быть, и навсегда, если он там найдет себе
дело, но вероятнее, что года через три он возвратится в Россию, потому что, кажется, в России, не теперь,
а тогда, года через три — четыре, «нужно» будет ему быть.
Она сейчас же увидела бы это, как только прошла бы первая горячка благодарности; следовательно, рассчитывал Лопухов, в окончательном результате я ничего не проигрываю оттого, что посылаю к ней Рахметова, который будет ругать меня, ведь она и сама скоро дошла бы до такого же мнения; напротив, я выигрываю в ее уважении: ведь она скоро сообразит, что я предвидел содержание разговора Рахметова с нею и устроил этот разговор и зачем устроил; вот она и подумает: «какой он благородный человек, знал, что в те первые
дни волнения признательность моя к нему подавляла бы меня своею экзальтированностью, и позаботился, чтобы в уме моем как можно поскорее явились мысли, которыми облегчилось бы это бремя; ведь хотя я и сердилась
на Рахметова, что он бранит его,
а ведь я тогда же поняла, что, в сущности, Рахметов говорит правду; сама я додумалась бы до этого через неделю, но тогда это было бы для меня уж не важно, я и без того была бы спокойна;
а через то, что эти мысли были высказаны мне в первый же
день, я избавилась от душевной тягости, которая иначе длилась бы целую неделю.
Вера Павловна, возвратившись в Петербург, увидела, что если и нужно ей бывать в этой швейной, то разве изредка, ненадолго; что если она продолжает бывать там почти каждый
день, то, собственно, потому только, что ее влечет туда ее привязанность, и что там встречает ее привязанность; может быть,
на несколько времени еще и не вовсе бесполезны ее посещения, все-таки Мерцалова еще находит иногда нужным советоваться с нею; но это берет так мало времени и бывает все реже;
а скоро Мерцалова приобретет столько опытности, что вовсе перестанет нуждаться в Вере Павловне.
Сколько времени где я проживу, когда буду где, — этого нельзя определить, уж и по одному тому, что в числе других
дел мне надобно получить деньги с наших торговых корреспондентов;
а ты знаешь, милый друг мой» — да, это было в письме: «милый мой друг», несколько раз было, чтоб я видела, что он все по-прежнему расположен ко мне, что в нем нет никакого неудовольствия
на меня, вспоминает Вера Павловна: я тогда целовала эти слова «милый мой друг», — да, было так: — «милый мой друг, ты знаешь, что когда надобно получить деньги, часто приходится ждать несколько
дней там, где рассчитывал пробыть лишь несколько часов.
Как он благороден, Саша!» — «Расскажи же, Верочка, как это было?» — «Я сказала ему, что не могу жить без тебя;
на другой
день, вчера, он уж уехал, я хотела ехать за ним, весь
день вчера думала, что поеду за ним,
а теперь, видишь, я уж давно сидела здесь».
Просыпаясь, она нежится в своей теплой постельке, ей лень вставать, она и думает и не думает, и полудремлет и не дремлет; думает, — это, значит, думает о чем-нибудь таком, что относится именно к этому
дню, к этим
дням, что-нибудь по хозяйству, по мастерской, по знакомствам, по планам, как расположить этот
день, это, конечно, не дремота; но, кроме того, есть еще два предмета, года через три после свадьбы явился и третий, который тут в руках у ней, Митя: он «Митя», конечно, в честь друга Дмитрия;
а два другие предмета, один — сладкая мысль о занятии, которое дает ей полную самостоятельность в жизни, другая мысль — Саша; этой мысли даже и нельзя назвать особою мыслью, она прибавляется ко всему, о чем думается, потому что он участвует во всей ее жизни;
а когда эта мысль, эта не особая мысль,
а всегдашняя мысль, остается одна в ее думе, — она очень, очень много времени бывает одна в ее думе, — тогда как это назвать? дума ли это или дремота, спится ли ей или Не спится? глаза полузакрыты,
на щеках легкий румянец будто румянец сна… да, это дремота.
Саша уходит за прибором, — да, это чаще, чем то, что он прямо входит с чайным прибором, — и хозяйничает,
а она все нежится и, напившись чаю, все еще полулежит уж не в постельке,
а на диванчике, таком широком, но, главное достоинство его, таком мягком, будто пуховик, полулежит до 10, до 11 часов, пока Саше пора отправляться в гошпиталь, или в клиники, или в академическую аудиторию, но с последнею чашкою Саша уже взял сигару, и кто-нибудь из них напоминает другому «принимаемся за
дело», или «довольно, довольно, теперь за
дело» — за какое
дело?
а как же, урок или репетиция по студенчеству Веры Павловны...
Синий чулок с бессмысленною аффектациею самодовольно толкует о литературных или ученых вещах, в которых ни бельмеса не смыслит, и толкует не потому, что в самом
деле заинтересован ими,
а для того, чтобы пощеголять своим умом (которого ему не случилось получить от природы), своими возвышенными стремлениями (которых в нем столько же, как в стуле,
на котором он сидит) и своею образованностью (которой в нем столько же, как в попугае).