Неточные совпадения
Пожимаясь от холода, Левин быстро шел, глядя
на землю. «Это что? кто-то едет», подумал он, услыхав бубенцы, и поднял голову. В сорока шагах от него, ему навстречу, по той большой дороге-муравке, по которой он шел, ехала четверней карета с важами. Дышловые лошади жались от колей
на дышло, но ловкий ямщик, боком сидевший
на козлах, держал дышлом по колее, так что колеса
бежали по гладкому.
Вдали вилась пыль — Азамат скакал
на лихом Карагёзе;
на бегу Казбич выхватил из чехла ружье и выстрелил, с минуту он остался неподвижен, пока не убедился, что дал промах; потом завизжал, ударил ружье о камень, разбил его вдребезги, повалился
на землю и зарыдал, как ребенок…
— Стойте, стойте! Дайте мне разглядеть вас хорошенько, — продолжал он, поворачивая их, — какие же длинные
на вас свитки! [Верхняя одежда у южных россиян. (Прим. Н.В. Гоголя.)] Экие свитки! Таких свиток еще и
на свете не было. А
побеги который-нибудь из вас! я посмотрю, не шлепнется ли он
на землю, запутавшися в полы.
— С неделю тому назад сижу я в городском саду с милой девицей, поздно уже, тихо, луна катится в небе, облака
бегут, листья падают с деревьев в тень и свет
на земле; девица, подруга детских дней моих, проститутка-одиночка, тоскует, жалуется, кается, вообще — роман, как следует ему быть. Я — утешаю ее: брось, говорю, перестань! Покаяния двери легко открываются, да — что толку?.. Хотите выпить? Ну, а я — выпью.
Через несколько минут он растянулся
на диване и замолчал; одеяло
на груди его волнообразно поднималось и опускалось, как
земля за окном. Окно то срезало верхушки деревьев, то резало деревья под корень; взмахивая ветвями, они
бежали прочь. Самгин смотрел
на крупный, вздернутый нос,
на обнаженные зубы Стратонова и представлял его в деревне Тарасовке, пред толпой мужиков. Не поздоровилось бы печнику при встрече с таким барином…
Взлетела в воздух широкая соломенная шляпа, упала
на землю и покатилась к ногам Самгина, он отскочил в сторону, оглянулся и вдруг понял, что он
бежал не прочь от катастрофы, как хотел, а задыхаясь, стоит в двух десятках шагов от безобразной груды дерева и кирпича; в ней вздрагивают, покачиваются концы досок, жердей.
Не торопясь отступала плотная масса рабочих, люди пятились, шли как-то боком, грозили солдатам кулаками, в руках некоторых все еще трепетали белые платки; тело толпы распадалось, отдельные фигуры, отскакивая с боков ее,
бежали прочь, падали
на землю и корчились, ползли, а многие ложились
на снег в позах безнадежно неподвижных.
Самгин высоко поднял его и швырнул прочь,
на землю, — он разбился
на куски, и тотчас вокруг Самгина размножились десятки фигур, совершенно подобных ему; они окружили его, стремительно
побежали вместе с ним, и хотя все были невесомы, проницаемы, как тени, но страшно теснили его, толкали, сбивая с дороги, гнали вперед, — их становилось все больше, все они были горячие, и Самгин задыхался в их безмолвной, бесшумной толпе.
Подскакал офицер и, размахивая рукой в белой перчатке, закричал
на Инокова, Иноков присел, осторожно положил человека
на землю, расправил руки, ноги его и снова
побежал к обрушенной стене; там уже копошились солдаты, точно белые, мучные черви, туда осторожно сходились рабочие, но большинство их осталось сидеть и лежать вокруг Самгина; они перекликались излишне громко, воющими голосами, и особенно звонко, по-бабьи звучал один голос...
— Ну да, я — преувеличенный! — согласился Депсамес, махнув
на Брагина рукой. — Пусть будет так! Но я вам говорю, что мыши любят русскую литературу больше, чем вы. А вы любите пожары, ледоходы, вьюги, вы
бежите на каждую улицу, где есть скандал. Это — неверно? Это — верно! Вам нужно, чтобы жить, какое-нибудь смутное время. Вы — самый страшный народ
на земле…
Самгин осторожно выглянул за угол; по площади все еще метались трое людей, мальчик оторвался от старика и
бежал к Александровскому училищу, а старик, стоя
на одном месте, тыкал палкой в
землю и что-то говорил, — тряслась борода.
У Клима задрожали ноги, он присел
на землю, ослепленно мигая, пот заливал ему глаза; сорвав очки, он смотрел, как во все стороны
бегут каменщики, плотники и размахивают руками.
По указанию календаря наступит в марте весна,
побегут грязные ручьи с холмов, оттает
земля и задымится теплым паром; скинет крестьянин полушубок, выйдет в одной рубашке
на воздух и, прикрыв глаза рукой, долго любуется солнцем, с удовольствием пожимая плечами; потом он потянет опрокинутую вверх дном телегу то за одну, то за другую оглоблю или осмотрит и ударит ногой праздно лежащую под навесом соху, готовясь к обычным трудам.
«Это все и у нас увидишь каждый день в любой деревне, — сказал я барону, — только у нас, при таком побоище, обыкновенно баба
побежит с кочергой или кучер с кнутом разнимать драку, или мальчишка бросит камешком». Вскоре белый петух упал
на одно крыло, вскочил,
побежал, хромая, упал опять и наконец пополз по арене. Крыло волочилось по
земле, оставляя дорожку крови.
Катюша отстала, но всё
бежала по мокрым доскам платформы; потом платформа кончилась, и она насилу удержалась, чтобы не упасть, сбегая по ступенькам
на землю.
Томил его несколько вначале арест слуги, но скорая болезнь, а потом и смерть арестанта успокоили его, ибо умер тот, по всей очевидности (рассуждал он тогда), не от ареста или испуга, а от простудной болезни, приобретенной именно во дни его
бегов, когда он, мертво пьяный, валялся целую ночь
на сырой
земле.
Я шел впереди, а Дерсу — сзади. Вдруг он
бегом обогнал меня и стал внимательно смотреть
на землю. Тут только я заметил человеческие следы; они направлялись в ту же сторону, куда шли и мы.
Под утро я немного задремал, и тотчас мне приснился странный сон: мы — я и Дерсу — были
на каком-то биваке в лесу. Дерсу увязывал свою котомку и собирался куда-то идти, а я уговаривал его остаться со мной. Когда все было готово, он сказал, что идет к жене, и вслед за этим быстро направился к лесу. Мне стало страшно; я
побежал за ним и запутался в багульнике. Появились пятипальчатые листья женьшеня. Они превратились в руки, схватили меня и повалили
на землю.
Услышав, что сзади кто-то
бежит, Леший с визгом бросился вперед и так ударил под ноги Дерсу, что опрокинул его
на землю.
В отдаленье темнеют леса, сверкают пруды, желтеют деревни; жаворонки сотнями поднимаются, поют, падают стремглав, вытянув шейки торчат
на глыбочках; грачи
на дороге останавливаются, глядят
на вас, приникают к
земле, дают вам проехать и, подпрыгнув раза два, тяжко отлетают в сторону;
на горе, за оврагом, мужик пашет; пегий жеребенок, с куцым хвостиком и взъерошенной гривкой,
бежит на неверных ножках вслед за матерью: слышится его тонкое ржанье.
Бесчисленные золотые звезды, казалось, тихо текли все, наперерыв мерцая, по направлению Млечного Пути, и, право, глядя
на них, вы как будто смутно чувствовали сами стремительный, безостановочный
бег земли…
А у нас
на деревне такие, брат, слухи ходили, что, мол, белые волки по
земле побегут, людей есть будут, хищная птица полетит, а то и самого Тришку [В поверье о «Тришке», вероятно, отозвалось сказание об антихристе.
Прошло несколько мгновений… Она притихла, подняла голову, вскочила, оглянулась и всплеснула руками; хотела было
бежать за ним, но ноги у ней подкосились — она упала
на колени… Я не выдержал и бросился к ней; но едва успела она вглядеться в меня, как откуда взялись силы — она с слабым криком поднялась и исчезла за деревьями, оставив разбросанные цветы
на земле.
Ущелье, по которому мы шли, было длинное и извилистое. Справа и слева к нему подходили другие такие же ущелья. Из них с шумом
бежала вода. Распадок [Местное название узкой долины.] становился шире и постепенно превращался в долину. Здесь
на деревьях были старые затески, они привели нас
на тропинку. Гольд шел впереди и все время внимательно смотрел под ноги. Порой он нагибался к
земле и разбирал листву руками.
Приказ седлать коней заставил стрелков заняться делом. После короткого совещания решено было дать зайцу свободу. Едва только спустили его
на землю, как он тотчас же бросился
бежать. Свист и крики понеслись ему вдогонку. Шум и смех сопровождали его до тех пор, пока он не скрылся из виду.
Кулик отлетал немного, и, как только садился
на землю, выпь тотчас же направлялась туда шагом и, когда подходила близко, бросалась
бегом и старалась ударить его своим острым клювом.
Когда медведь был от меня совсем близко, я выстрелил почти в упор. Он опрокинулся, а я отбежал снова. Когда я оглянулся назад, то увидел, что медведь катается по
земле. В это время с правой стороны я услышал еще шум. Инстинктивно я обернулся и замер
на месте. Из кустов показалась голова другого медведя, но сейчас же опять спряталась в зарослях. Тихонько, стараясь не шуметь, я
побежал влево и вышел
на реку.
После полудня погода стала заметно портиться.
На небе появились тучи. Они низко
бежали над
землей и задевали за вершины гор. Картина сразу переменилась: долина приняла хмурый вид. Скалы, которые были так красивы при солнечном освещении, теперь казались угрюмыми; вода в реке потемнела. Я знал, что это значит, велел ставить палатки и готовить побольше дров
на ночь.
Он опустил меня
на землю, как только вышел из воды, и тотчас
побежал обратно за ружьями.
Спускаться по таким оврагам очень тяжело. В особенности трудно пришлось лошадям. Если графически изобразить наш спуск с Сихотэ-Алиня, то он представился бы в виде мелкой извилистой линии по направлению к востоку. Этот спуск продолжался 2 часа. По дну лощины протекал ручей. Среди зарослей его почти не было видно. С веселым шумом
бежала вода вниз по долине, словно радуясь тому, что наконец-то она вырвалась из-под
земли на свободу. Ниже течение ручья становилось спокойнее.
Леший сзади обнимает Мизгиря; Снегурочка вырывается и
бежит по поляне. Леший оборачивается пнем. Мизгирь хочет
бежать за Снегурочкой, между ним и ею встает из
земли лес. В стороне показывается призрак Снегурочки, Мизгирь
бежит к нему, призрак исчезает,
на месте его остается пень с двумя прилипшими, светящимися, как глаза, светляками.
Одна из девушек
побежала исполнить приказание, а матушка осталась у окна, любопытствуя, что будет дальше. Через несколько секунд посланная уж поравнялась с балагуром,
на бегу выхватила из его рук гармонику и бросилась в сторону. Иван ударился вдогонку, но, по несчастью, ноги у него заплелись, и он с размаху растянулся всем туловищем
на землю.
А Черевик, как будто облитый горячим кипятком, схвативши
на голову горшок вместо шапки, бросился к дверям и как полоумный
бежал по улицам, не видя
земли под собою; одна усталость только заставила его уменьшить немного скорость
бега.
В час, когда вечерняя заря тухнет, еще не являются звезды, не горит месяц, а уже страшно ходить в лесу: по деревьям царапаются и хватаются за сучья некрещеные дети, рыдают, хохочут, катятся клубом по дорогам и в широкой крапиве; из днепровских волн выбегают вереницами погубившие свои души девы; волосы льются с зеленой головы
на плечи, вода, звучно журча,
бежит с длинных волос
на землю, и дева светится сквозь воду, как будто бы сквозь стеклянную рубашку; уста чудно усмехаются, щеки пылают, очи выманивают душу… она сгорела бы от любви, она зацеловала бы…
Потихоньку
побежал он, поднявши заступ вверх, как будто бы хотел им попотчевать кабана, затесавшегося
на баштан, и остановился перед могилкою. Свечка погасла,
на могиле лежал камень, заросший травою. «Этот камень нужно поднять!» — подумал дед и начал обкапывать его со всех сторон. Велик проклятый камень! вот, однако ж, упершись крепко ногами в
землю, пихнул он его с могилы. «Гу!» — пошло по долине. «Туда тебе и дорога! Теперь живее пойдет дело».
Сидевшие
на крыльце мужики видели, как из окна волости шлепнулся бродяга
на землю, быстро поднялся
на ноги и, размахивая своею палкой, быстро
побежал по самой средине улицы дробною, мелкою рысцой, точно заяц.
Иногда он гнался за ними, прихрамывая; длинный тулуп мешал ему
бежать, он падал
на колени, упираясь в
землю черными руками, похожими
на сухие сучки.
Слышен собачий визг. Очумелов глядит в сторону и видит: из дровяного склада купца Пичугина, прыгая
на трех ногах и оглядываясь,
бежит собака. За ней гонится человек в ситцевой крахмальной рубахе и расстегнутой жилетке. Он
бежит за ней и, подавшись туловищем вперед, падает
на землю и хватает собаку за задние лапы. Слышен вторично собачий визг и крик: «Не пущай!» Из лавок высовываются сонные физиономии, и скоро около дровяного склада, словно из
земли выросши, собирается толпа.
Точно широкая радуга легла
на землю и
бежит по ней, волнуясь и изгибаясь.
Куропатка с подбитым крылом, упав
на землю, спасается быстрым
бегом, иногда даже уходит от поиска собаки: бывает, что, после долгих отыскиваний, нападешь снова
на собравшуюся стаю и тут же найдешь подбитую куропатку.
Присев
на задние ноги, то есть сложив их
на сгибе, упершись в какое-нибудь твердое основание, заяц имеет способность с такою быстротою и силою разогнуть их, что буквально бросает па воздух все свое тело; едва обопрется он о
землю передними лапками, как уже задние, далеко перепрыгнув за передние, дают опять такой же толчок, и
бег зайца кажется одною линией, вытянутою в воздухе.
Иногда ручей
бежит по открытому месту, по песку и мелкой гальке, извиваясь по ровному лугу или долочку. Он уже не так чист и прозрачен — ветер наносит пыль и всякий сор
на его поверхность; не так и холоден — солнечные лучи прогревают сквозь его мелкую воду. Но случается, что такой ручей поникает, то есть уходит в
землю, и, пробежав полверсты или версту, иногда гораздо более, появляется снова
на поверхность, и струя его, процеженная и охлажденная
землей, катится опять, хотя и ненадолго, чистою и холодною.
Покуда они малы, матка, или старка, как называют ее охотники, держит свою выводку около себя в перелесках и опушках, где много молодых древесных
побегов, особенно дубовых, широкие и плотные листья которых почти лежат
на земле, где растет густая трава и где удобнее укрываться ее беззащитным цыплятам, которые при первых призывных звуках голоса матери проворно прибегают к ней и прячутся под ее распростертыми крыльями, как цыплята под крыльями дворовой курицы, когда завидит она в вышине коршуна и тревожно закудахчет.
Весь воздух наполнялся их звонкими, заливными трелями: одни вились над лошадьми, другие опускались около дороги
на землю и
бежали с неимоверным проворством, третьи садились по вехам.
Вообще стрепет сторожек, если стоит
на ногах или
бежит, и смирен, если лежит, хотя бы место было совершенно голо: он вытянет шею по
земле, положит голову в какую-нибудь ямочку или впадинку, под наклонившуюся травку, и думает, что он спрятался; в этом положении он подпускает к себе охотника (который никогда не должен ехать прямо, а всегда около него и стороною) очень близко, иногда
на три и
на две сажени.
Семя падает
на землю; а над
землей низко подымается уже холодное солнце,
бежит холодный ветер, несутся холодные тучи…
— А я опять знаю, что двигаться нельзя в таких делах. Стою и не шевелюсь. Вылез он и прямо
на меня… бледный такой… глаза опущены, будто что по
земле ищет. Признаться тебе сказать, у меня по спине мурашки
побежали, когда он мимо прошел совсем близко, чуть локтем не задел.
Аннушка очувствовалась только через полчаса, присела
на землю и горько заплакала, — кровь у ней
бежала носом, левый глаз начал пухнуть.
Я не только любил смотреть, как резвый ястреб догоняет свою добычу, я любил все в охоте: как собака, почуяв след перепелки, начнет горячиться, мотать хвостом, фыркать, прижимая нос к самой
земле; как, по мере того как она подбирается к птице, горячность ее час от часу увеличивается; как охотник, высоко подняв
на правой руке ястреба, а левою рукою удерживая
на сворке горячую собаку, подсвистывая, горячась сам, почти
бежит за ней; как вдруг собака, иногда искривясь набок, загнув нос в сторону, как будто окаменеет
на месте; как охотник кричит запальчиво «пиль, пиль» и, наконец, толкает собаку ногой; как, бог знает откуда, из-под самого носа с шумом и чоканьем вырывается перепелка — и уже догоняет ее с распущенными когтями жадный ястреб, и уже догнал, схватил, пронесся несколько сажен, и опускается с добычею в траву или жниву, —
на это, пожалуй, всякий посмотрит с удовольствием.
— Кто-нибудь… нет, хотя бы — вы… — сказал я ей, задыхаясь (от
бега). — Мне надо передать вниз,
на землю,
на эллинг… Пойдемте, я продиктую…