Неточные совпадения
— А ведь я не умылся! Как же это? Да и ничего не сделал, — прошептал он. — Хотел изложить план на
бумагу и не изложил, к исправнику не написал, к губернатору тоже, к домовому хозяину начал письмо и не кончил, счетов не поверил и денег не
выдал — утро так и пропало!
Одним словом, я готов на все,
выдам все документы, какие потребуете, все подпишу… и мы эту
бумагу сейчас же и совершили бы, и если бы можно, если бы только можно, то сегодня же бы утром…
— Отвези ей эту
бумагу, скажи, что вчера только, и то насилу,
выдали из палаты; объясни ей хорошенько дело: ведь ты слышал, как мы с чиновником говорили?
Гордей Евстратыч не слыхал последних слов, а схватившись за голову, что-то обдумывал про себя. Чтобы не
выдать овладевшего им волнения, он сухо проговорил, завертывая кварц в
бумагу...
— Мы-с
бумагу с него возьмем, обяжем его условием, что вот, в случае получения им наследства, он должен немедля
выдать вам пятьсот тысяч; в противном случае обязан заплатить неустойку.
— Выдал-с! — отвечал Грохов и, отыскав в деле Олуховых сказанную
бумагу, подал ее Домне Осиповне и при этом дохнул на нее струею такого чистого спирта, что Домна Осиповна зажала даже немножко нос рукою.
Бумагу она, впрочем, взяла и с начала до конца очень внимательно прочла ее и спросила...
У длинного крашеного стола с подъемными крышами на обе стороны и соответственными рядами неподвижных скамеек мне указали место, которое я мог занять своими тетрадями и письменными принадлежностями, причем я получил и ключ от ящика в столе. Снабдив меня
бумагой для черновых и беловых тетрадей, директор
выдал мне и соответственные моему классу учебники. Книги эти помещались на открытых вдоль стены полках.
«
Выдайте, — приказывает, — ей
бумагу».
Событие это произошло в 1853 г., когда русские отношения к Франции были очень натянуты и в столице сильно уже поговаривали о возможности решительного разрыва. В это время раз чиновнику С. передают «для исполнения»
бумагу о наказании плетьми, через палача, молодого француза N, осужденного к этому за самый гадкий поступок над малолетней девочкой. Я не назову вам этого француза, потому что он жив и довольно известен; а как его имя берегла от оглашения скромность «пигмея», то и я не великан, чтобы его
выдать.
— Да-с… так мне очень приятно… как же, как же: слышал от Кронида Ивановича… Очень, оч-чень сожалею, что обязанности службы лишают меня в некотором роде удовольствия… В противном случае, поверьте… счел бы за честь… Карпов,
выдашь вот им
бумагу… Счастливого пути… В Россию! На милую родину… Завидую…
Он только нашел, что выданная нам
бумага составлена неправильно, и
выдал другую.
И ему хочется, чтобы жандарм непременно упомянул о физиономии. Тот утомленно слушает и, не дослушав, продолжает писать. Свой протокол он заканчивает так: «Вышеизложенное я, унтер-офицер Черед, записал в сей протокол и постановил представить оный начальнику Z-го отделения, а копию оного
выдать мещанину Гавриле Малахину». Старик берет копию, приобщает ее к
бумагам, которыми набит его боковой карман, и очень довольный идет к себе в вагон.
Пока Алексей справлял семипоклонный начáл, голова раздумывал: «Оставаться ему не годится… Узнает Морковкин про Ветлугу, разом его приплетет… А этот на следствии покажет, что я посылал… Съездить, видно, завтра в приказ да
выдать бумагу-то… А тенетник-от!.. А мошки-то!.. Приспичило же пострела в такое нужное время!..»
— Завтра, брат, тоже никак невозможно, потому что завтра весь день стану отдыхать, — сказал Михайло Васильич. — Давеча перед обедом по полю я ходил — тенетнику над озимью видимо-невидимо, и мошка толчется, — улов будет богатый… Нет, завтра нельзя… Разве записку снесешь к Карпу Алексеичу, чтоб, значит, беспременно
выдал тебе
бумагу.
— А вот как, — сказал Трифон. — Утре пораньше поезжай ты к Патапу Максимычу, покланяйся ему хорошенько, чтоб удельному голове словечко закинул, чтоб голова беспременно велел Карпушке
бумагу для казначея тебе
выдать. А в приказе пачпорта не бери… Карпушка такую статью, пожалуй, влепит, что в первом же городу в острог угодишь… На такие дела его взять!
— С моим песком Чапурин уверится, — начал паломник. — Этот песок хоть на монетный двор — настоящий. Уверившись, Чапурин
бумагу подпишет, три тысячи на ассигнации
выдаст мне. Недели через три после того надо ему тысяч на шесть ассигнациями настоящего песку показать, — вот, мол, на твою долю сколько выручено. Тогда он пятидесяти тысяч целковых не пожалеет… Понял?
— Не верите мне, так у Корнея Евстигнеича спросите, — сказал на то Хлябин. — Не я один про Мокея Данилыча ему рассказывал, и тот казак, с коим мы из полону вышли, то же ему говорил. Да, опричь казака, есть и другие выходцы в Астрахани, и они то же самое скажут. А когда вышли мы на Русь, заявляли о себе станичному атаману. Билеты нам
выдал. Извольте посмотреть, — прибавил Хлябин, вынимая
бумагу из-за пазухи.
Казимира смешалась, и чтобы не
выдать своего замешательства, защурив глаза, старалась как бы убедиться в достоинствах предъявленной ей
бумаги.
— Не
выдали вещей.
Бумага написана не на этот склад.
Восьмого декабря мы, младшие врачи госпиталя, получили
бумагу. В ней объявлялось, что мы отчисляемся от госпиталя и командируемся в Россию в распоряжение московского военно-медицинского управления. Собственно говоря, это было увольнение в запас. Но в таком случае нам должны бы были
выдать прогонные деньги до места нашего призыва. Чтоб избежать этого, нас здесь не увольняли, а «командировали» в Россию.
Николай Леопольдович действительно
выдал ей такую
бумагу, обеспокоенный известиями, полученными им стороной из суда о положении его дел. Эта было вскоре после примирения с князем. Он просил ее повлиять на последнего в смысле дачи им благоприятных для него показаний, как по своему делу, так и по делу Луганского, и обещал ей за это, по благополучном окончании обоих дел,
выдать згу сумму. Об этой
бумаге знал и князь.
— Мне кажется, что это совершенно лишнее, когда у меня есть все необходимые
бумаги и формальный паспорт, удостоверяющие кто я такой, и если желают проверить подлинность этих документов, то достаточно, мне думается, телеграфировать тем официальным лицам, которые их
выдали, начиная с русского консула в Триесте господина Малейна, который меня лично знает и подтвердит не только подлинность выданного им мне паспорта, но и опишет мои приметы, что докажет, что я именно то лицо, за которое себя
выдаю.
«Если я начну вместе с бароном Розеном против него дело. Он делец и конечно его затянет и, кто знает, может быть, и окажется правым — я ведь не читал ни одной
бумаги, которые подписывал. Чем же я буду жить? Пусть в таком случае барон
выдаст мне эти пять тысяч из моих денег, тогда я решусь».
Он предложил ему при жизни получить выдел причитающегося ему наследства, настоял на этом и переукрепил за ним два приходившиеся на его долю имения и
выдал на руки капитал в процентных
бумагах.
Степан обстоятельно объяснил, что с помощью мужа своей сестры он нашел священника, который соглашается обвенчать без огласки и без согласия родителей невесты, лишь бы все
бумаги были в порядке. Свидетелями при браке будут брат его сестры и два его товарища, которым он, Степан, и
выдал по сто рублей на приличную экипировку.
— Вре, — отвечал Емельян, сидя с товарищами вокруг разложенной на
бумаге закуски, на рассказ подошедшего знакомого фабричного о том, что
выдают. — Вре.
Поваляли
бумагу по разным местам, с год времени поваляли, полтораста рублей велели Линквисту из мухинских доходов
выдать, а ему приказали смету составить на укрепление горы и на устройство водопровода.