Неточные совпадения
Немного спустя после описанного
выше приема письмоводитель градоначальника, вошедши утром с докладом в его кабинет, увидел такое зрелище: градоначальниково тело, облеченное в вицмундир, сидело за письменным
столом, а перед ним, на кипе недоимочных реестров, лежала, в виде щегольского пресс-папье, совершенно пустая градоначальникова голова… Письмоводитель выбежал в таком смятении, что зубы его стучали.
— Мое мнение только то, — отвечал Левин, — что эти вертящиеся
столы доказывают, что так называемое образованное общество не
выше мужиков. Они верят в глаз, и в порчу, и в привороты, а мы….
Сергей Иванович прочел статью и стал объяснять ее значение, но тут один
высокий, толстый, сутуловатый, с крашеными усами, в узком мундире с подпиравшим ему сзади шею воротником помещик перебил его. Он подошел к
столу и, ударив по нем перстнем, громко закричал...
Выйдя из-за
стола, Левин, чувствуя, что у него на ходьбе особенно правильно и легко мотаются руки, пошел с Гагиным через
высокие комнаты к бильярдной. Проходя через большую залу, он столкнулся с тестем.
Поцелуй совершился звонко, потому что собачонки залаяли снова, за что были хлопнуты платком, и обе дамы отправились в гостиную, разумеется голубую, с диваном, овальным
столом и даже ширмочками, обвитыми плющом; вслед за ними побежали, ворча, мохнатая Адель и
высокий Попури на тоненьких ножках.
В столовой уже стояли два мальчика, сыновья Манилова, которые были в тех летах, когда сажают уже детей за
стол, но еще на
высоких стульях. При них стоял учитель, поклонившийся вежливо и с улыбкою. Хозяйка села за свою суповую чашку; гость был посажен между хозяином и хозяйкою, слуга завязал детям на шею салфетки.
Посредине комнаты, на
столе, стоял гроб, вокруг него нагоревшие свечи в
высоких серебряных подсвечниках; в дальнем углу сидел дьячок и тихим однообразным голосом читал псалтырь.
Набегавшись досыта, сидишь, бывало, за чайным
столом, на своем
высоком креслице; уже поздно, давно выпил свою чашку молока с сахаром, сон смыкает глаза, но не трогаешься с места, сидишь и слушаешь.
Городской бульвар на
высоком берегу Волги, с площадкой перед кофейной. Направо (от актеров) — вход в кофейную, налево — деревья; в глубине низкая чугунная решетка, за ней — вид на Волгу, на большое пространство: леса, села и проч. На площадке
столы и стулья: один
стол на правой стороне, подле кофейной, другой — на левой.
Особенно бесцеремонно шумели за большим
столом у стены, налево от него, — там сидело семеро, и один из них,
высокий, тонкий, с маленькой головой, с реденькими усами на красном лице, тенористо и задорно врезывал в густой гул саркастические фразы...
Высокий, лысый старик согнулся над
столом, схватил кружку пальцами обеих рук и, покачивая остробородой головой направо, налево, невнятно, сердито рычал, точно пес, у которого хотят отнять кость.
В ней стоял огромный буфет, фисгармония, широчайший диван, обитый кожею, посреди ее — овальный
стол и тяжелые стулья с
высокими спинками.
И, нервно схватив бутылку со
стола, налил в стакан свой пива. Три бутылки уже были пусты. Клим ушел и, переписывая бумаги, прислушивался к невнятным голосам Варавки и Лютова. Голоса у обоих были почти одинаково
высокие и порою так странно взвизгивали, как будто сердились, тоскуя, две маленькие собачки, запертые в комнате.
Там у
стола сидел парень в клетчатом пиджаке и полосатых брюках; тугие щеки его обросли густой желтой шерстью, из больших светло-серых глаз текли слезы, смачивая шерсть, одной рукой он держался за
стол, другой — за сиденье стула; левая нога его, голая и забинтованная полотенцем
выше колена, лежала на деревянном стуле.
За стареньким письменным
столом сидел, с папиросой в зубах, в кожаном кресле с
высокой спинкой сероглазый старичок, чисто вымытый, аккуратно зашитый в черную тужурку.
Он ожидал увидеть глаза черные, строгие или по крайней мере угрюмые, а при таких почти бесцветных глазах борода ротмистра казалась крашеной и как будто увеличивала благодушие его, опрощала все окружающее. За спиною ротмистра,
выше головы его, на черном треугольнике — бородатое, широкое лицо Александра Третьего, над узенькой, оклеенной обоями дверью — большая фотография лысого, усатого человека в орденах, на
столе, прижимая бумаги Клима, — толстая книга Сенкевича «Огнем и мечом».
Вошли двое: один широкоплечий, лохматый, с курчавой бородой и застывшей в ней неопределенной улыбкой, не то пьяной, не то насмешливой. У печки остановился, греясь, кто-то
высокий, с черными усами и острой бородой. Бесшумно явилась молодая женщина в платочке, надвинутом до бровей. Потом один за другим пришло еще человека четыре, они столпились у печи, не подходя к
столу, в сумраке трудно было различить их. Все молчали, постукивая и шаркая ногами по кирпичному полу, только улыбающийся человек сказал кому-то...
Это повторялось на разные лады, и в этом не было ничего нового для Самгина. Не ново было для него и то, что все эти люди уже ухитрились встать
выше события, рассматривая его как не очень значительный эпизод трагедии глубочайшей. В комнате стало просторней, менее знакомые ушли, остались только ближайшие приятели жены; Анфимьевна и горничная накрывали
стол для чая; Дудорова кричала Эвзонову...
Еще там был круглый
стол, на котором она обедала, пила чай и кофе, да довольно жесткое, обитое кожей старинное же кресло, с
высокой спинкой рококо.
Зато внизу, у Николая Васильевича, был полный беспорядок. Старые предания мешались там с следами современного комфорта. Подле тяжелого буля стояла откидная кушетка от Гамбса,
высокий готический камин прикрывался ширмами с картинами фоблазовских нравов, на
столах часто утро заставало остатки ужина, на диване можно было найти иногда женскую перчатку, ботинку, в уборной его — целый магазин косметических снадобьев.
Она, как тень, неслышно «домовничает» в своем уголку, перебирая спицы чулка. Перед ней, через сосновый крашеный
стол, на
высоком деревянном табурете сидела девочка от восьми до десяти лет и тоже вязала чулок, держа его высоко, так что спицы поминутно высовывались
выше головы.
— Нет, нет: бабушка и так недовольна моею ленью. Когда она ворчит, так я кое-как еще переношу, а когда она молчит, косо поглядывает на меня и жалко вздыхает, — это
выше сил… Да вот и Наташа. До свидания, cousin. Давай сюда, Наташа, клади на
стол: все ли тут?
С правой стороны на возвышении стояли в два ряда стулья тоже с
высокими спинками для присяжных, внизу
столы для адвокатов.
Вечером, вскоре после обеда, в большой зале, где особенно, как для лекции, поставили рядами стулья с
высокими резными спинками, а перед
столом кресло и столик с графином воды для проповедника, стали собираться на собрание, на котором должен был проповедовать приезжий Кизеветер.
Позади
стола стояли три кресла с очень
высокими дубовыми резными спинками, а за креслами висел в золотой раме яркий портрет во весь рост генерала в мундире и ленте, отставившего ногу и держащегося за саблю.
Так же все вставали, так же входили сенаторы в своих мундирах, так же садились в кресла с
высокими спинками, так же облокачивались на
стол, стараясь иметь естественный вид.
Напротив, с сердцем
высоким, с любовью чистою, полною самопожертвования, можно в то же время прятаться под
столы, подкупать подлейших людей и уживаться с самою скверною грязью шпионства и подслушивания.
В числе этих любителей преферанса было: два военных с благородными, но слегка изношенными лицами, несколько штатских особ, в тесных,
высоких галстухах и с висячими, крашеными усами, какие только бывают у людей решительных, но благонамеренных (эти благонамеренные люди с важностью подбирали карты и, не поворачивая головы, вскидывали сбоку глазами на подходивших); пять или шесть уездных чиновников, с круглыми брюшками, пухлыми и потными ручками и скромно неподвижными ножками (эти господа говорили мягким голосом, кротко улыбались на все стороны, держали свои игры у самой манишки и, козыряя, не стучали по
столу, а, напротив, волнообразно роняли карты на зеленое сукно и, складывая взятки, производили легкий, весьма учтивый и приличный скрип).
Тотчас же составилась партия, и Лопухов уселся играть. Академия на Выборгской стороне — классическое учреждение по части карт. Там не редкость, что в каком-нибудь нумере (т, е. в комнате казенных студентов) играют полтора суток сряду. Надобно признаться, что суммы, находящиеся в обороте на карточных
столах, там гораздо меньше, чем в английском клубе, но уровень искусства игроков
выше. Сильно игрывал в свое-то есть в безденежное — время и Лопухов.
На сей раз он привел меня в большой кабинет; там, за огромным
столом, на больших покойных креслах сидел толстый,
высокий румяный господин — из тех, которым всегда бывает жарко, с белыми, откормленными, но рыхлыми мясами, с толстыми, но тщательно выхоленными руками, с шейным платком, сведенным на минимум, с бесцветными глазами, с жовиальным [Здесь: благодушным (от фр. jovial).] выражением, которое обыкновенно принадлежит людям, совершенно потонувшим в любви к своему благосостоянию и которые могут подняться холодно и без больших усилий до чрезвычайных злодейств.
Минут через пять взошла твердым шагом
высокая старуха, с строгим лицом, носившим следы большой красоты; в ее осанке, поступи и жестах выражались упрямая воля, резкий характер и резкий ум. Она проницательно осмотрела меня с головы до ног, подошла к дивану, отодвинула одним движением руки
стол и сказала мне...
Когда я возвратился, в маленьком доме царила мертвая тишина, покойник, по русскому обычаю, лежал на
столе в зале, поодаль сидел живописец Рабус, его приятель, и карандашом, сквозь слезы снимал его портрет; возле покойника молча, сложа руки, с выражением бесконечной грусти, стояла
высокая женская фигура; ни один артист не сумел бы изваять такую благородную и глубокую «Скорбь».
Комната, в которой нас принимали, была, конечно, самая просторная в доме; ее заранее мыли и чистили и перед образами затепляли лампады.
Стол, накрытый пестрою ярославскою скатертью, был уставлен тарелками с заедочками. Так назывались лавочные лакомства, о которых я говорил
выше. Затем подавалось белое вино в рюмках, иногда даже водка, и чай. Беспрестанно слышалось...
Славек, такой же тонкий, еще как будто
выше ростом, в такой же темно-зеленой курточке с белыми воротничками лежал на
столе, как и пан Коляновский — совершенно белый и неподвижный.
Это была большая комната,
высокая, темноватая, заставленная всякою мебелью, — большею частью большими деловыми
столами, бюро, шкафами, в которых хранились деловые книги и какие-то бумаги.
Изба была
высокая и темная от сажи: свечи в скиту зажигались только по праздникам, а по будням горела березовая лучина, как было и теперь. Светец с лучиной стоял у
стола. На полатях кто-то храпел. Войдя в избу, Аграфена повалилась в ноги матери Енафе и проговорила положенный начал...
Рядом с этой комнатой был кабинет смотрителя, из которого можно было обозревать весь двор и окна классных комнат, а далее, между кабинетом и передней, находился очень просторный покой со множеством книг, уставленных в
высоких шкафах, четыреугольным
столом, застланным зеленым сукном и двумя сафьянными оттоманками.
— Поверьте, господа, что душой отдыхаешь среди молодежи от всех этих житейских дрязг, — говорил он, придавая своему жесткому и порочному лицу по-актерски преувеличенное и неправдоподобное выражение растроганности.Эта вера в святой идеал, эти честные порывы!.. Что может быть
выше и чище нашего русского студенчества?.. Кельнер! Шампанскава-а! — заорал он вдруг оглушительно и треснул кулаком по
столу.
— Подумайте сами, мадам Шойбес, — говорит он, глядя на
стол, разводя руками и щурясь, — подумайте, какому риску я здесь подвергаюсь! Девушка была обманным образом вовлечена в это… в как его… ну, словом, в дом терпимости, выражаясь
высоким слогом. Теперь родители разыскивают ее через полицию. Хорошо-с. Она попадает из одного места в другое, из пятого в десятое… Наконец след находится у вас, и главное, — подумайте! — в моем околотке! Что я могу поделать?
Походив время немалое, почитай вплоть до вечера, воротилась она во свои палаты
высокие, и видит она:
стол накрыт, и на
столе яства стоят сахарные и питья медвяные, и все отменные.
Дедушка приказал нас с сестрицей посадить за
стол прямо против себя, а как
высоких детских кресел с нами не было, то подложили под нас кучу подушек, и я смеялся, как высоко сидела моя сестрица, хотя сам сидел не много пониже.
За обедом нас всегда сажали на другом конце
стола, прямо против дедушки, всегда на
высоких подушках; иногда он бывал весел и говорил с нами, особенно с сестрицей, которую называл козулькой; а иногда он был такой сердитый, что ни с кем не говорил; бабушка и тетушка также молчали, и мы с сестрицей, соскучившись, начинали перешептываться между собой; но Евсеич, который всегда стоял за моим стулом, сейчас останавливал меня, шепнув мне на ухо, чтобы я молчал; то же делала нянька Агафья с моей сестрицей.
Чем
выше все они стали подниматься по лестнице, тем Паша сильнее начал чувствовать запах французского табаку, который обыкновенно нюхал его дядя. В
высокой и пространной комнате, перед письменным
столом, на покойных вольтеровских креслах сидел Еспер Иваныч. Он был в колпаке, с поднятыми на лоб очками, в легоньком холстинковом халате и в мягких сафьянных сапогах. Лицо его дышало умом и добродушием и напоминало собою несколько лицо Вальтер-Скотта.
Старик уже отбросил все мечты о
высоком: «С первого шага видно, что далеко кулику до Петрова дня; так себе, просто рассказец; зато сердце захватывает, — говорил он, — зато становится понятно и памятно, что кругом происходит; зато познается, что самый забитый, последний человек есть тоже человек и называется брат мой!» Наташа слушала, плакала и под
столом, украдкой, крепко пожимала мою руку.
На конце
стола у конторки стоял
высокий лысоватый человек, покашливал, шелестел бумагами.
Не торопясь, Ефим пошел в шалаш, странницы снимали с плеч котомки, один из парней,
высокий и худой, встал из-за
стола, помогая им, другой, коренастый и лохматый, задумчиво облокотясь на
стол, смотрел на них, почесывая голову и тихо мурлыкая песню.
Веткин стоял уже на
столе и пел
высоким чувствительным тенором...
Князь был большой гастроном и пил за
столом только один рейнвейн
высокой цены.
В следующей комнате, куда привел хозяин гостя своего, тоже висело несколько картин такого же колорита; во весь почти передний угол стояла кивота с образами; на дубовом некрашеном
столе лежала раскрытая и повернутая корешком вверх книга, в пергаментном переплете; перед
столом у стены висело очень хорошей работы костяное распятие; стулья были некрашеные, дубовые,
высокие, с жесткими кожаными подушками.
Княгиня Вера с неприятным чувством поднялась на террасу и вошла в дом. Она еще издали услышала громкий голос брата Николая и увидела его
высокую, сухую фигуру, быстро сновавшую из угла в угол. Василий Львович сидел у ломберного
стола и, низко наклонив свою стриженую большую светловолосую голову, чертил мелком по зеленому сукну.