Неточные совпадения
Аммос Федорович. А я на этот счет покоен.
В самом деле, кто зайдет
в уездный
суд? А если и заглянет
в какую-нибудь бумагу, так он жизни не будет рад. Я вот уж пятнадцать лет сижу на судейском стуле, а как загляну
в докладную записку — а! только рукой махну. Сам Соломон не разрешит, что
в ней правда и что неправда.
Аммос Федорович (дрожа всем телом).Никак нет-с. (
В сторону.)О боже, вот уж я и под
судом! и тележку подвезли схватить меня!
По
судуПродать решили мельницу:
Пришел Ермило с прочими
В палату на торги.
Барин
в овраге всю ночь пролежал,
Стонами птиц и волков отгоняя,
Утром охотник его увидал.
Барин вернулся домой, причитая:
— Грешен я, грешен! Казните меня! —
Будешь ты, барин, холопа примерного,
Якова верного,
Помнить до
судного дня!
В одной из приволжских губерний градоначальник был роста трех аршин с вершком, и что же? — прибыл
в тот город малого роста ревизор, вознегодовал, повел подкопы и достиг того, что сего, впрочем, достойного человека предали
суду.
Жадность
в особенности необходима, потому что за малую кражу можно попасть под
суд.
Судился за сожитие вне брака с слободской женкой Матренкой и признан по
суду явным прелюбодеем,
в каковом звании и поныне состою.
Не стало
в Глупове никакого
суда: ни милостивого, ни немилостивого, ни скорого, ни нескорого.
Наконец глуповцы не вытерпели: предводительствуемые излюбленным гражданином Пузановым, они выстроились
в каре перед присутственными местами и требовали к народному
суду помощника градоначальника, грозя
в противном случае разнести и его самого, и его дом.
В эти несколько секунд он вперед верил тому, что высший, справедливейший
суд будет произнесен ими, именно этими посетителями, которых он так презирал минуту тому назад.
Молодой нервный человек, служащий
в окружном
суде, сидевший против него, возненавидел его за этот вид.
Прежде были опеки,
суды, а теперь земство, не
в виде взяток, а
в виде незаслуженного жалованья, — говорил он так горячо, как будто кто-нибудь из присутствовавших оспаривал его мнение.
— Я пожалуюсь? Да ни за что
в свете! Разговоры такие пойдут, что и не рад жалобе! Вот на заводе — взяли задатки, ушли. Что ж мировой судья? Оправдал. Только и держится всё волостным
судом да старшиной. Этот отпорет его по старинному. А не будь этого — бросай всё! Беги на край света!
Алексей Александрович сочувствовал гласному
суду в принципе, но некоторым подробностям его применения у нас он не вполне сочувствовал, по известным ему высшим служебным отношениям, и осуждал их, насколько он мог осуждать что-либо высочайше утвержденное. Вся жизнь его протекла
в административной деятельности и потому, когда он не сочувствовал чему-либо, то несочувствие его было смягчено признанием необходимости ошибок и возможности исправления
в каждом деле.
Вспоминал затеянный им постыдный процесс с братом Сергеем Иванычем за то, что тот будто бы не выплатил ему долю из материнского имения; и последнее дело, когда он уехал служить
в Западный край, и там попал под
суд за побои, нанесенные старшине….
Но Алексей Александрович не чувствовал этого и, напротив того, будучи устранен от прямого участия
в правительственной деятельности, яснее чем прежде видел теперь недостатки и ошибки
в деятельности других и считал своим долгом указывать на средства к исправлению их. Вскоре после своей разлуки с женой он начал писать свою первую записку о новом
суде из бесчисленного ряда никому ненужных записок по всем отраслям управления, которые было суждено написать ему.
— Я его очень люблю, и мы с ним большие приятели, — добродушно улыбаясь, сказал Свияжский. — Mais pardon, il est un petit peu toqué; [Но, простите, он немного с причудами;] например, он утверждает, что и земство и мировые
суды — всё не нужно, и ни
в чем не хочет участвовать.
— Что такое? что? кого? — Доверенность? кому? что? — Опровергают? — Не доверенность. — Флерова не допускают. — Что же, что под
судом? — Этак никого не допустят. Это подло. — Закон! — слышал Левин с разных сторон и вместе со всеми, торопившимися куда-то и боявшимися что-то пропустить, направился
в большую залу и, теснимый дворянами, приблизился к губернскому столу, у которого что-то горячо спорили губернский предводитель, Свияжский и другие коноводы.
«
Суда в пристани есть, — подумал я, — завтра отправлюсь
в Геленджик».
—
В тумане лучше пробраться мимо сторожевых
судов, — был ответ.
Я поместил
в этой книге только то, что относилось к пребыванию Печорина на Кавказе;
в моих руках осталась еще толстая тетрадь, где он рассказывает всю жизнь свою. Когда-нибудь и она явится на
суд света; но теперь я не смею взять на себя эту ответственность по многим важным причинам.
Но, увы! комендант ничего не мог сказать мне решительного.
Суда, стоящие
в пристани, были все — или сторожевые, или купеческие, которые еще даже не начинали нагружаться. «Может быть, дня через три, четыре придет почтовое
судно, — сказал комендант, — и тогда — мы увидим». Я вернулся домой угрюм и сердит. Меня
в дверях встретил казак мой с испуганным лицом.
Потом
в ту же минуту приступил к делу: перед шкатулкой потер руки с таким же удовольствием, как потирает их выехавший на следствие неподкупный земский
суд, подходящий к закуске, и тот же час вынул из нее бумаги.
В передней не дали даже и опомниться ему. «Ступайте! вас князь уже ждет», — сказал дежурный чиновник. Перед ним, как
в тумане, мелькнула передняя с курьерами, принимавшими пакеты, потом зала, через которую он прошел, думая только: «Вот как схватит, да без
суда, без всего, прямо
в Сибирь!» Сердце его забилось с такой силою, с какой не бьется даже у наиревнивейшего любовника. Наконец растворилась пред ним дверь: предстал кабинет, с портфелями, шкафами и книгами, и князь гневный, как сам гнев.
Употребил все тонкие извороты ума, уже слишком опытного, слишком знающего хорошо людей: где подействовал приятностью оборотов, где трогательною речью, где покурил лестью, ни
в каком случае не портящею дела, где всунул деньжонку, — словом, обработал дело, по крайней мере, так, что отставлен был не с таким бесчестьем, как товарищ, и увернулся из-под уголовного
суда.
Ибо не признаёт современный
суд, что равно чудны стекла, озирающие солнцы и передающие движенья незамеченных насекомых; ибо не признаёт современный
суд, что много нужно глубины душевной, дабы озарить картину, взятую из презренной жизни, и возвести ее
в перл созданья; ибо не признаёт современный
суд, что высокий восторженный смех достоин стать рядом с высоким лирическим движеньем и что целая пропасть между ним и кривляньем балаганного скомороха!
Цветы и ленты на шляпе, вся веселится бурлацкая ватага, прощаясь с любовницами и женами, высокими, стройными,
в монистах и лентах; хороводы, песни, кипит вся площадь, а носильщики между тем при криках, бранях и понуканьях, нацепляя крючком по девяти пудов себе на спину, с шумом сыплют горох и пшеницу
в глубокие
суда, валят кули с овсом и крупой, и далече виднеют по всей площади кучи наваленных
в пирамиду, как ядра, мешков, и громадно выглядывает весь хлебный арсенал, пока не перегрузится весь
в глубокие суда-суряки [Суда-суряки —
суда, получившие свое название от реки Суры.] и не понесется гусем вместе с весенними льдами бесконечный флот.
— Поприще службы моей, — сказал Чичиков, садясь
в кресла не
в середине, но наискось, и ухватившись рукою за ручку кресел, — началось
в казенной палате, ваше превосходительство; дальнейшее же теченье оной продолжал
в разных местах: был и
в надворном
суде, и
в комиссии построения, и
в таможне.
В таком случае, когда нет возможности произвести дело гражданским образом, когда горят шкафы с <бумагами> и, наконец, излишеством лживых посторонних показаний и ложными доносами стараются затемнить и без того довольно темное дело, — я полагаю военный
суд единственным средством и желаю знать мнение ваше.
Не признаёт сего современный
суд и все обратит
в упрек и поношенье непризнанному писателю; без разделенья, без ответа, без участья, как бессемейный путник, останется он один посреди дороги.
И пишет
суд: препроводить тебя из Царевококшайска
в тюрьму такого-то города, а тот
суд пишет опять: препроводить тебя
в какой-нибудь Весьегонск, и ты переезжаешь себе из тюрьмы
в тюрьму и говоришь, осматривая новое обиталище: „Нет, вот весьегонская тюрьма будет почище: там хоть и
в бабки, так есть место, да и общества больше!“ Абакум Фыров! ты, брат, что? где,
в каких местах шатаешься?
—
В том-то и дело, что есть. Зять делал выправки: говорит, будто и след простыл, но ведь он человек военный: мастер притопывать шпорой, а если бы похлопотать по
судам…
— Я подлец… Виноват… Я преступил… Но посудите, посудите, разве можно так поступать? Я — дворянин. Без
суда, без следствия, бросить
в тюрьму, отобрать все от меня: вещи, шкатулка… там деньги, там все имущество, там все мое имущество, Афанасий Васильевич, — имущество, которое кровным потом приобрел…
Дело ходило по
судам и поступило наконец
в палату, где было сначала наедине рассуждено
в таком смысле: так как неизвестно, кто из крестьян именно участвовал, а всех их много, Дробяжкин же человек мертвый, стало быть, ему немного
в том проку, если бы даже он и выиграл дело, а мужики были еще живы, стало быть, для них весьма важно решение
в их пользу; то вследствие того решено было так: что заседатель Дробяжкин был сам причиною, оказывая несправедливые притеснения мужикам Вшивой-спеси и Задирайлова-тож, а умер-де он, возвращаясь
в санях, от апоплексического удара.
Но дело
в том, что я намерен это следить не формальным следованьем по бумагам, а военным быстрым
судом, как
в военное <время>, и надеюсь, что государь мне даст это право, когда я изложу все это дело.
То направлял он прогулку свою по плоской вершине возвышений,
в виду расстилавшихся внизу долин, по которым повсюду оставались еще большие озера от разлития воды; или же вступал
в овраги, где едва начинавшие убираться листьями дерева отягчены птичьими гнездами, — оглушенный карканьем ворон, разговорами галок и граньями грачей, перекрестными летаньями, помрачавшими небо; или же спускался вниз к поемным местам и разорванным плотинам — глядеть, как с оглушительным шумом неслась повергаться вода на мельничные колеса; или же пробирался дале к пристани, откуда неслись, вместе с течью воды, первые
суда, нагруженные горохом, овсом, ячменем и пшеницей; или отправлялся
в поля на первые весенние работы глядеть, как свежая орань черной полосою проходила по зелени, или же как ловкий сеятель бросал из горсти семена ровно, метко, ни зернышка не передавши на ту или другую сторону.
А между тем,
в самом деле, по
судам шли просьбы за просьбой.
Все, что ни было, обратилось к нему навстречу, кто с картами
в руках, кто на самом интересном пункте разговора произнесши: «а нижний земский
суд отвечает на это…», но что такое отвечает земский
суд, уж это он бросил
в сторону и спешил с приветствием к нашему герою.
Заговорил о превратностях судьбы; уподобил жизнь свою
судну посреди морей, гонимому отовсюду ветрами; упомянул о том, что должен был переменить много мест и должностей, что много потерпел за правду, что даже самая жизнь его была не раз
в опасности со стороны врагов, и много еще рассказал он такого, из чего Тентетников мог видеть, что гость его был скорее практический человек.
— Самого-то следствия они не делали, а всем
судом заворотили на экономический двор, к старику, графскому эконому, да три дня и три ночи без просыпу —
в карты.
Ему не собрать народных рукоплесканий, ему не зреть признательных слез и единодушного восторга взволнованных им душ; к нему не полетит навстречу шестнадцатилетняя девушка с закружившеюся головою и геройским увлечением; ему не позабыться
в сладком обаянье им же исторгнутых звуков; ему не избежать, наконец, от современного
суда, лицемерно-бесчувственного современного
суда, который назовет ничтожными и низкими им лелеянные созданья, отведет ему презренный угол
в ряду писателей, оскорбляющих человечество, придаст ему качества им же изображенных героев, отнимет от него и сердце, и душу, и божественное пламя таланта.
Наконец и совсем перестал он ходить на работы, бросил совершенно и
суд, и всякие расправы, засел
в комнаты и перестал принимать к себе даже с докладами приказчика.
Меж ими всё рождало споры
И к размышлению влекло:
Племен минувших договоры,
Плоды наук, добро и зло,
И предрассудки вековые,
И гроба тайны роковые,
Судьба и жизнь
в свою чреду, —
Всё подвергалось их
суду.
Поэт
в жару своих суждений
Читал, забывшись, между тем
Отрывки северных поэм,
И снисходительный Евгений,
Хоть их не много понимал,
Прилежно юноше внимал.
И поделом:
в разборе строгом,
На тайный
суд себя призвав,
Он обвинял себя во многом:
Во-первых, он уж был неправ,
Что над любовью робкой, нежной
Так подшутил вечор небрежно.
А во-вторых: пускай поэт
Дурачится;
в осьмнадцать лет
Оно простительно. Евгений,
Всем сердцем юношу любя,
Был должен оказать себя
Не мячиком предрассуждений,
Не пылким мальчиком, бойцом,
Но мужем с честью и с умом.
Старушка очень полюбила
Совет разумный и благой;
Сочлась — и тут же положила
В Москву отправиться зимой.
И Таня слышит новость эту.
На
суд взыскательному свету
Представить ясные черты
Провинциальной простоты,
И запоздалые наряды,
И запоздалый склад речей;
Московских франтов и Цирцей
Привлечь насмешливые взгляды!..
О страх! нет, лучше и верней
В глуши лесов остаться ей.
Минуты две они молчали,
Но к ней Онегин подошел
И молвил: «Вы ко мне писали,
Не отпирайтесь. Я прочел
Души доверчивой признанья,
Любви невинной излиянья;
Мне ваша искренность мила;
Она
в волненье привела
Давно умолкнувшие чувства;
Но вас хвалить я не хочу;
Я за нее вам отплачу
Признаньем также без искусства;
Примите исповедь мою:
Себя на
суд вам отдаю.
Да вот вам, панове, вперед говорю: если кто
в походе напьется, то никакого нет на него
суда.
Там обшивали досками челн; там, переворотивши его вверх дном, конопатили и смолили; там увязывали к бокам других челнов, по козацкому обычаю, связки длинных камышей, чтобы не затопило челнов морскою волною; там, дальше по всему прибрежью, разложили костры и кипятили
в медных казанах смолу на заливанье
судов.
Мгновенно изменился масштаб видимого: ручей казался девочке огромной рекой, а яхта — далеким, большим
судном, к которому, едва не падая
в воду, испуганная и оторопевшая, протягивала она руки.
Все это отвечало аристократизму его воображения, создавая живописную атмосферу; неудивительно, что команда «Секрета», воспитанная, таким образом,
в духе своеобразности, посматривала несколько свысока на все иные
суда, окутанные дымом плоской наживы.