Неточные совпадения
До деревни было сажен полтораста, она вытянулась по течению узенькой речки, с мохнатым кустарником на берегах; Самгин хорошо видел все, что творится в ней, видел, но не понимал. Казалось ему, что толпа идет торжественно, как за крестным ходом, она даже сбита в пеструю кучу теснее, чем вокруг икон и хоругвей.
Ветер лениво гнал шумок в сторону Самгина, были слышны даже отдельные голоса, и особенно разрушал слитный
гул чей-то пронзительный крик...
Было раннее ненастное сентябрьское утро. Шел то снег, то дождь с порывами холодного
ветра. Все арестанты партии, 400 человек мужчин и около 50 женщин, уже были на дворе этапа и частью толпились около конвойного-старшòго, раздававшего старостам кормовые деньги на двое суток, частью закупали съестное у впущенных на двор этапа торговок. Слышался
гул голосов арестантов, считавших деньги, покупавших провизию, и визгливый говор торговок.
Мы пошли: Бирюк впереди, я за ним. Бог его знает, как он узнавал дорогу, но он останавливался только изредка, и то для того, чтобы прислушиваться к стуку топора. «Вишь, — бормотал он сквозь зубы, — слышите? слышите?» — «Да где?» Бирюк пожимал плечами. Мы спустились в овраг,
ветер затих на мгновенье — мерные удары ясно достигли до моего слуха. Бирюк глянул на меня и качнул головой. Мы пошли далее по мокрому папоротнику и крапиве. Глухой и продолжительный
гул раздался…
Среди яркой и оживленной мелодии, счастливой и свободной, как степной
ветер, и как он, беззаботной среди пестрого и широкого
гула жизни, среди то грустного, то величавого напева народной песни все чаще, все настойчивее и сильнее прорывалась какая-то за душу хватающая нота.
Шатаясь по улицам, я всматривался детски-любопытными глазами в незатейливую жизнь городка с его лачугами, вслушивался в
гул проволок на шоссе, вдали от городского шума, стараясь уловить, какие вести несутся по ним из далеких больших городов, или в шелест колосьев, или в шепот
ветра на высоких гайдамацких могилах.
Или вот опять
ветер гудёт; стоишь в лесу, наверху
гул и треск, дождик льет, буря вершины ломит, а внизу тихо, ни один сучок не шелохнется, ни одна капля дождя на тебя не падет… ну, и почудишься тут божьему строению!
— Как, сударь, не видать? видал довольно, видал, как и немощные крепость получали, и недужные исцелялися, видел беса, из жены изгоняемого, слыхал звоны и
гулы подземные, видал даже, как озеро внезапно яко вихрем волнуемое соделывается, а
ветру нет… Много я, сударь, видал!
Выстрелы уже слышались, особенно иногда, когда не мешали горы, или доносил
ветер, чрезвычайно ясно, часто и, казалось, близко: то как будто взрыв потрясал воздух и невольно заставлял вздрагивать, то быстро друг за другом следовали менее сильные звуки, как барабанная дробь, перебиваемая иногда поразительным
гулом, то всё сливалось в какой-то перекатывающийся треск, похожий на громовые удары, когда гроза во всем разгаре, и только что полил ливень.
И вот какое-то внезапное беспокойство, какая-то быстрая тревога пробегает по расстроенным рядам. Юнкера сами выпрямляются и подтягиваются без команды. Ухо слышит, что откуда-то справа далеко-далеко раздается и нарастает особый, до сих пор неразличимый шум, подобный
гулу леса под
ветром или прибою невидимого моря.
Слышишь, Никита Романыч, когда
ветер относит бранный
гул, как в небе жаворонки звенят?
В обширном покое, за дубовым столом, покрытым остатками ужина, сидел Кручина-Шалонский с задушевным своим другом, боярином Истомою-Турениным; у дверей комнаты дремали, прислонясь к стене, двое слуг; при каждом новом порыве
ветра, от которого стучали ставни и раздавался по лесу глухой
гул, они, вздрогнув, посматривали робко друг на друга и, казалось, не смели взглянуть на окна, из коих можно было различить, несмотря на темноту, часть западной стены и сторожевую башню, на которых отражались лучи ярко освещенного покоя.
— И я то же думаю. Итак, если завтра погода будет получше… Тьфу, батюшки! что за
ветер! экой
гул идет по лесу!
Буря как словно приутихла. Дождь по крайней мере лил уже не с такою силою, и громовых ударов не было слышно. Один только
ветер все еще не унимался. Унылый рев его, смешиваясь с отдаленным
гулом волнующейся реки, не заглушаемый теперь раскатами грома и шумом ливня, наполнял окрестность.
На третьи сутки после их прихода, в самую полночь, послышался неожиданно страшный треск, сопровождаемый ударами, как будто тысячи исполинских молотов заколотили разом в берега и ледяную поверхность реки; треск этот, весьма похожий на то, как будто разрушилось вдруг несколько сотен изб, мгновенно сменился глухим, постепенно возвышающимся
гулом, который заходил посреди ночи, подобно освирепелому
ветру, ломающему на пути своем столетние дубы, срывающему кровли.
Его условный зов
Слышит князь, укрытый темнотою:
«Выходи, князь Игорь!» И едва
Смолк Овлур, как от ночного
гулаВздрогнула земля,
Зашумела трава,
Буйным
ветром вежи всколыхнуло.
Бойня находилась за кладбищем, и раньше я видел ее только издали. Это были три мрачных сарая, окруженные серым забором, от которых, когда дул с их стороны
ветер, летом в жаркие дни несло удушливою вонью. Теперь, войдя во двор, в потемках я не видел сараев; мне все попадались лошади и сани, пустые и уже нагруженные мясом; ходили люди с фонарями и отвратительно бранились. Бранились и Прокофий и Николка так же гадко, и в воздухе стоял непрерывный
гул от брани, кашля и лошадиного ржанья.
Сильный удар грома потряс все окрестности, и проливной дождь, вместе с вихрем, заревел по лесу. Высокие сосны гнулись, как тростник, с треском ломались сучья; глухой
гул от падающего рекой дождя, пронзительный свист и вой
ветра сливались с беспрерывными ударами грома. Наши путешественники при блеске ежеминутной молнии, которая освещала им дорогу, продолжали медленно подвигаться вперед.
Москва-река, извиваясь, текла посреди холмистых берегов своих; но бесчисленные барки, плоты и суда не пестрили ее гладкой поверхности;
ветер не доносил до проезжающих отдаленный
гул и невнятный, но исполненный жизни говор многолюдного города; по большим дорогам шумел и толпился народ; но Москва, как жертва, обреченная на заклание, была безмолвна.
Крупные, сверкающие капли сыпались быстро, с каким-то сухим шумом, точно алмазы; солнце играло сквозь их мелькающую сетку; трава, еще недавно взволнованная
ветром, не шевелилась, жадно поглощая влагу; орошенные деревья томно трепетали всеми своими листочками; птицы не переставали петь, и отрадно было слушать их болтливое щебетанье при свежем
гуле и ропоте пробегавшего дождя.
Ночь делалась темнее и темнее; и Ольга, ухватясь за своего друга, с ужасом кидала взоры на дальний монастырь, внимая
гулу и воплям, разносимым по полю возрастающим
ветром; вдруг шум колес и топот лошадиный послышались по дороге; они постепенно приближались и вскоре подъехал к нашим странникам мужик в пустой телеге; он ехал рысью, правил стоя и пел какую-то нескладную песню.
Среди ночного безмолвия, прерываемого лишь отдаленным
гулом карет, воем
ветра и скрипом фонарей, уныло слышались хлёст и журчание воды, стекавшей со всех крыш, крылечек, желобов и карнизов на гранитный помост тротуара.
По временам парк заволакивался, словно сетью, падающими хлопьями снега; по временам деревья как бы сбрасывали с себя иго оцепенения и, колеблемые
ветром, оживали и шевелились; по временам из лесной чащи даже доносился грозный
гул.
Море выло, швыряло большие, тяжелые волны на прибрежный песок, разбивая их в брызги и пену. Дождь ретиво сек воду и землю…
ветер ревел… Все кругом наполнялось воем, ревом,
гулом… За дождем не видно было ни моря, ни неба.
Смутный
гулВ долине с
ветром пробежал…
Солнце село. Облака над морем потемнели, море тоже стало темным, повеяло прохладой. Кое-где уж вспыхивали звезды,
гул работы в бухте прекратился, лишь порой оттуда тихие, как вздохи, доносились возгласы людей. И когда на нас дул
ветер, он приносил с собой меланхоличный звук шороха волн о берег.
Когда
ветер пробегал по струнам этого своевольного инструмента, струны эти издавали сколько неожиданные, столько же часто странные звуки, переходившие от тихого густого рокота в беспокойные нестройные стоны и неистовый
гул, как будто сквозь них пролетал целый сонм, пораженный страхом, гонимых духов.
Море дымилось, вечерний туман берега рвался в порывах
ветра, затягивая Пролив Бурь сизым флером. Волнение усиливалось; отлогие темные валы с ровным, воздушным
гулом катились в пространство, белое кружево вспыхивало на их верхушках и гасло в растущей тьме.
Только снаружи слышался ровный
гул, как будто кто-то огромный шагал от времени до времени по окованной морозом земле. Земля глухо гудела и смолкала до нового удара… Удары эти становились все чаще и продолжительнее. По временам наша избушка тоже как будто начинала вздрагивать, и внутренность ее гудела, точно пустой ящик под
ветром. Тогда, несмотря на шубы, я чувствовал, как по полу тянет холодная струя, от которой внезапно сильнее разгорался огонь и искры вылетали гуще в камин.
Кроме официального названия, жители называли его еще «Холодным станком». И действительно, трудно найти что-нибудь более вызывающее представление о холоде, чем эти кучки бревен, глины и навоза на каменистой площадке, заметенные снегом и вздрагивавшие от
ветра. Лес, который мы оставили назади, кончился у начала лугов в низинке и не закрывал станка, а только наполнял воздух протяжным, пугающим
гулом.
«Не дай бог», — прибавил хозяин, зевая. Я понял, что это начинается сравнительно редкое явление — морозная буря, когда налетающий откуда-то
ветер толкается в отяжелевший морозный воздух. Отдельные толчки и
гул служили признаками первых усилий
ветра, еще не могущего двинуть сгущенную атмосферу… Потом толчки стали продолжительнее,
гул становился ровным, непрерывным. Охлажденный ниже сорока градусов, воздух тронулся с места и тянул, точно над нашей площадкой неслись волны бездонного океана…
Действительно, среди влажной ночи подымался
ветер; огни фонарей неровно мерцали под его порывами, и глухой
гул моря доносился с берега, точно рев просыпающегося зверя.
По верхушкам леса потянулся
гул от предутреннего
ветра… Деревья сначала заговорили глубоким хором, потом
гул рассыпался на отдельные голоса, пошептался и начал стихать.
Задыхаясь, бежим.
Ветер толкает нас в спины, осыпая нас тревожным криком, заливчатым лаем собак и глухим
гулом чугунного била. Проснулась деревня, но кажется, что она боязливо отходит в сторону, удаляется от мельницы.
В рыбачьей хижине сидит у огня Жанна, жена рыбака, и чинит старый парус. На дворе свистит и воет
ветер и, плескаясь и разбиваясь о берег, гудят волны… На дворе темно и холодно, на море буря, но в рыбачьей хижине тепло и уютно. Земляной пол чисто выметен; в печи не потух еще огонь; на полке блестит посуда. На кровати с опущенным белым пологом спят пятеро детей под завывание бурного моря. Муж-рыбак с утра вышел на своей лодке в море и не возвращался еще. Слышит рыбачка
гул волн и рев
ветра. Жутко Жанне.
Я повернул лодку и сразу почувствовал, что ее колыхнуло сильнее, приподняло и в бока ударила торопливая, тревожная зыбь… Бежавший перед тучею охлажденный
ветер задул между горами, точно в трубе. От высокого берега донесся протяжный
гул, в лицо нам попадала мелкая пыль водяных брызгов, между берегом и глазом неслась тонкая пелена, смывавшая очертания скал и ущелий…
Извне слышался отдаленный
гул толпы, бродившей по улице; время от времени
гул этот как будто приближался и, смешавшись внезапно с свирепым завыванием
ветра и шумом дождя, посылаемого в окна, производил такой грохот, что даже канарейка, сидевшая нахохлившись в клетке над головою поручи-цы, вздрагивала, высовывала из-под крылышка голову и начинала отряхиваться.
То целый город; смолкнул
гулНародных празднеств и торговли,
И
ветер тления подул
На Богом проклятые кровли.
Налетит
ветер, и пойдет по горам ровный
гул и мягкий шум и шепот между лесами.
Его всего охватило резким, холодным
ветром, чуть было не сшибившим его с ног, и осыпало мелкой водяной пылью. В ушах стоял характерный
гул бушующего моря и рев, и стон, и свист
ветра в рангоуте и в трепетавших, как былинки, снастях.
Глухой
гул ревущего
ветра доносился сверху сквозь приоткрытые люки. Там, наверху, казалось, происходило что-то ужасное и страшное.
Море черно. Черно и кругом на горизонте. Черно и на небе, покрытом облаками. А корвет, покачиваясь и поклевывая носом, бежит себе, рассекая эту непроглядную тьму, подгоняемый ровным свежим
ветром, узлов по восьми. На корвете тишина. Только слышатся свист и подвывание
ветра в снастях да тихий
гул моря и всплески его о борта корвета.
Настал вечер. Отужинали. Непогода усиливалась. В саду стоял глухой, могучий
гул. В печных трубах свистело. На крыше сарая полуоторванный железный лист звякал и трепался под
ветром. Конкордия Сергеевна в поношенной блузе и с косынкою на редких волосах укладывала в спальне белье в чемоданы и корзины — на днях Катя уезжала в гимназию. Горничная Дашка, зевая и почесывая лохматую голову, подавала Конкордии Сергеевне из бельевой корзины выглаженные женские рубашки, юбки и простыни.
Непрерывный
гул стоял над садом — странный, зловещий и сухой, как только осенью деревья шумят.
Ветер порывами проносился за темными окнами; стволы лип скрипели; в печной трубе слышался шорох.
Птицы смолкли. Но сквозь
гул от налетевшего
ветра тишина заказника оставалась все такой же, и малейший сторонний звук был бы слышен.
На этих словах Никанор Валентинович повернулся к стене и тотчас же захрапел. На дворе
ветер все крепчал. Но
гул вьюги и треск старого дома не мешали ему спать тяжелым сном игрока, у которого желудок и печень готовят в скором будущем завалы и водяную.
С заворота улицы
ветер ударяет в угол дома; старые бревна трещат;
гул погоды проносится мимо окна и кидает в него горсти снега.
Ветер играл со звоном, как со снеговыми хлопьями; гоняясь за колокольными звуками, он кружил их на громадном пространстве, так что одни удары прерывались или растягивались в длинный, волнистый звук, другие вовсе исчезали в общем
гуле.