Неточные совпадения
Это была
довольно развитая, но совершенно мечтательная натура, которая вполне безучастно относилась к существующему факту, и эту безучастность восполняла
большою дозою утопизма.
За нею шел человек с
большими усами, в венгерке,
довольно хорошо одетый для лакея; в его звании нельзя было ошибиться, видя ухарскую замашку, с которой он вытряхивал золу из трубки и покрикивал на ямщика.
Было уже
довольно темно; голова ее мелькнула раза два среди морской пены, и
больше я ничего не видал…
Но мы стали говорить
довольно громко, позабыв, что герой наш, спавший во все время рассказа его повести, уже проснулся и легко может услышать так часто повторяемую свою фамилию. Он же человек обидчивый и недоволен, если о нем изъясняются неуважительно. Читателю сполагоря, рассердится ли на него Чичиков или нет, но что до автора, то он ни в каком случае не должен ссориться с своим героем: еще не мало пути и дороги придется им пройти вдвоем рука в руку; две
большие части впереди — это не безделица.
Причудницы
большого света!
Всех прежде вас оставил он;
И правда то, что в наши лета
Довольно скучен высший тон;
Хоть, может быть, иная дама
Толкует Сея и Бентама,
Но вообще их разговор
Несносный, хоть невинный вздор;
К тому ж они так непорочны,
Так величавы, так умны,
Так благочестия полны,
Так осмотрительны, так точны,
Так неприступны для мужчин,
Что вид их уж рождает сплин.
—
Довольно! не ешь
больше! Ты так долго не ела, тебе хлеб будет теперь ядовит.
—
Довольно верное замечание, — ответил тот, — в этом смысле действительно все мы, и весьма часто, почти как помешанные, с маленькою только разницей, что «больные» несколько
больше нашего помешаны, потому тут необходимо различать черту. А гармонического человека, это правда, совсем почти нет; на десятки, а может, и на многие сотни тысяч по одному встречается, да и то в
довольно слабых экземплярах…
Довольно мы тебя истерзали, не хочу
больше!
— Я пришел вас уверить, что я вас всегда любил, и теперь рад, что мы одни, рад даже, что Дунечки нет, — продолжал он с тем же порывом, — я пришел вам сказать прямо, что хоть вы и несчастны будете, но все-таки знайте, что сын ваш любит вас теперь
больше себя и что все, что вы думали про меня, что я жесток и не люблю вас, все это была неправда. Вас я никогда не перестану любить… Ну и
довольно; мне казалось, что так надо сделать и этим начать…
В простенке, над небольшим комодом, висели
довольно плохие фотографические портреты Николая Петровича в разных положениях, сделанные заезжим художником; тут же висела фотография самой Фенечки, совершенно не удавшаяся: какое-то безглазое лицо напряженно улыбалось в темной рамочке, —
больше ничего нельзя было разобрать; а над Фенечкой — Ермолов, [Ермолов Алексей Петрович (1772–1861) — генерал, соратник А. В. Суворова и М. И. Кутузова, герой Отечественной войны 1812 года.
«Мама хочет переменить мужа, только ей еще стыдно», — догадался он, глядя, как на красных углях вспыхивают и гаснут голубые, прозрачные огоньки. Он слышал, что жены мужей и мужья жен меняют
довольно часто, Варавка издавна нравился ему
больше, чем отец, но было неловко и грустно узнать, что мама, такая серьезная, важная мама, которую все уважали и боялись, говорит неправду и так неумело говорит. Ощутив потребность утешить себя, он повторил...
Он быстро выпил стакан чаю, закурил папиросу и прошел в гостиную, — неуютно, не прибрано было в ней. Зеркало мельком показало ему
довольно статную фигуру человека за тридцать лет, с бледным лицом, полуседыми висками и негустой острой бородкой.
Довольно интересное и даже как будто новое лицо. Самгин оделся, вышел в кухню, — там сидел товарищ Яков, рассматривая синий ноготь на
большом пальце голой ноги.
— Дьякон, говорите? — спросил Митрофанов. — Что же он — пьяница? Эдакие слова в пьяном виде говорят, — объяснил он, выпил водки, попросил: —
Довольно, Варвара Кирилловна, не наливайте
больше, напьюсь.
Клим выслушивал эти ужасы
довольно спокойно, лишь изредка неприятный холодок пробегал по коже его спины. То, как говорили, интересовало его
больше, чем то, о чем говорили. Он видел, что большеголовый, недоконченный писатель говорит о механизме Вселенной с восторгом, но и человек, нарядившийся мужиком, изображает ужас одиночества земли во Вселенной тоже с наслаждением.
— Он — дурак, но хочет играть
большую роль, вот что, по-моему, —
довольно спокойно сказала Татьяна. — Варя, дайте чашку крепкого чая Любаше, и я прогоню ее домой, она нездорова.
Анфиса. Правда! (Читает.) «Кажется, этого
довольно.
Больше я ждать не могу. Из любви к вам я решаюсь избавить вас от неволи; теперь все зависит от вас. Если хотите, чтоб мы оба были счастливы, сегодня, когда стемнеет и ваши улягутся спать, что произойдет, вероятно, не позже девятого часа, выходите в сад. В переулке, сзади вашего сада, я буду ожидать вас с коляской. Забор вашего сада, который выходит в переулок, в одном месте плох…»
— Нет, двое детей со мной, от покойного мужа: мальчик по восьмому году да девочка по шестому, —
довольно словоохотливо начала хозяйка, и лицо у ней стало поживее, — еще бабушка наша, больная, еле ходит, и то в церковь только; прежде на рынок ходила с Акулиной, а теперь с Николы перестала: ноги стали отекать. И в церкви-то все
больше сидит на ступеньке. Вот и только. Иной раз золовка приходит погостить да Михей Андреич.
— Да, вы правы, я такой друг ей… Не забывайте, господин Волохов, — прибавил он, — что вы говорите не с Тушиным теперь, а с женщиной. Я стал в ее положение и не выйду из него, что бы вы ни сказали. Я думал, что и для вас
довольно ее желания, чтобы вы не беспокоили ее
больше. Она только что поправляется от серьезной болезни…
—
Довольно, — перебила она. — Вы высказались в коротких словах. Видите ли, вы дали бы мне счастье на полгода, на год, может быть,
больше, словом до новой встречи, когда красота, новее и сильнее, поразила бы вас и вы увлеклись бы за нею, а я потом — как себе хочу! Сознайтесь, что так?
Это случалось иногда, что Марфенька прочтет ей что-нибудь, но бабушка к литературе была
довольно холодна и только охотно слушала, когда Тит Никоныч приносил что-нибудь любопытное по части хозяйства, каких-нибудь событий вроде убийств,
больших пожаров или гигиенических наставлений.
—
Довольно, Марк, я тоже утомлена этой теорией о любви на срок! — с нетерпением перебила она. — Я очень несчастлива, у меня не одна эта туча на душе — разлука с вами! Вот уж год я скрытничаю с бабушкой — и это убивает меня, и ее еще
больше, я вижу это. Я думала, что на днях эта пытка кончится; сегодня, завтра мы наконец выскажемся вполне, искренно объявим друг другу свои мысли, надежды, цели… и…
— И это оставим? Нет, не оставлю! — с вспыхнувшей злостью сказал он, вырвав у ней руку, — ты как кошка с мышью играешь со мной! Я
больше не позволю,
довольно! Ты можешь откладывать свои секреты до удобного времени, даже вовсе о них не говорить: ты вправе, а о себе я требую немедленного ответа. Зачем я тебе? Какую ты роль дала мне и зачем, за что!
— Видите свою ошибку, Вера: «с понятиями о любви», говорите вы, а дело в том, что любовь не понятие, а влечение, потребность, оттого она
большею частию и слепа. Но я привязан к вам не слепо. Ваша красота, и
довольно редкая — в этом Райский прав — да ум, да свобода понятий — и держат меня в плену долее, нежели со всякой другой!
Его оригинальный ум, его любопытный характер, какие-то там его интриги и приключения и то, что была при нем моя мать, — все это, казалось, уже не могло бы остановить меня;
довольно было и того, что моя фантастическая кукла разбита и что я, может быть, уже не могу любить его
больше.
— Он просил меня пожертвовать своей судьбой его счастию, а впрочем, не просил по-настоящему: это все
довольно молчаливо обделалось, я только в глазах его все прочитала. Ах, Боже мой, да чего же
больше: ведь ездил же он в Кенигсберг, к вашей матушке, проситься у ней жениться на падчерице madame Ахмаковой? Ведь это очень сходно с тем, что он избрал меня вчера своим уполномоченным и конфидентом.
Нас таких в России, может быть, около тысячи человек; действительно, может быть, не
больше, но ведь этого очень
довольно, чтобы не умирать идее.
Это просто
большой шалаш, конической формы, из березовой коры, сшитый
довольно плотно, так что ветер мало проходил насквозь.
«
Довольно, — решительно сказал англичанин, —
больше не дам».
Виноград рассажен был на
большом пространстве и
довольно низок ростом.
Он сказал, что полиция, которая
большею частью состоит из сипаев, то есть служащих в английском войске индийцев,
довольно многочисленна и бдительна, притом все цветные племена питают глубокое уважение к белым.
Мы пошли по улицам, зашли в контору нашего банкира, потом в лавки. Кто покупал книги, кто заказывал себе платье, обувь, разные вещи. Книжная торговля здесь
довольно значительна; лавок много; главная из них, Робертсона, помещается на
большой улице. Здесь есть своя самостоятельная литература. Я видел много периодических изданий, альманахов, стихи и прозу, карты и гравюры и купил некоторые изданные здесь сочинения собственно о Капской колонии. В книжных лавках продаются и все письменные принадлежности.
Тагалы нехороши собой: лица
большею частью плоские, овальные, нос
довольно широкий, глаза небольшие, цвет кожи не чисто смуглый. Они стригутся по-европейски, одеваются в бумажные панталоны, сверху выпущена бумажная же рубашка; у франтов кисейная с вышитою на европейский фасон манишкой. В шляпах
большое разнообразие: много соломенных, но еще
больше европейских, шелковых, особенно серых. Метисы ходят в таком же или уже совершенно в европейском платье.
Необозрим он, правда: зришь его не
больше как миль на шесть вокруг, а там спускается на него горизонт в виде
довольно грязной занавески.
Хотя обдорский монашек после сего разговора воротился в указанную ему келейку, у одного из братий, даже в
довольно сильном недоумении, но сердце его несомненно все же лежало
больше к отцу Ферапонту, чем к отцу Зосиме.
— Нет, не удивляйся, — горячо перебил Митя. — Что же мне о смердящем этом псе говорить, что ли? Об убийце?
Довольно мы с тобой об этом переговорили. Не хочу
больше о смердящем, сыне Смердящей! Его Бог убьет, вот увидишь, молчи!
— Я прекращаю,
больше не хочу.
Довольно! — рассердился наконец Митя.
— Понимаю,
довольно! Сами-то приходите! Иси, Перезвон! — совсем уже свирепо прокричал он собаке и
большими, скорыми шагами зашагал домой.
Но если бы пришлось пойти на
Большую улицу, потом через площадь и проч., то было бы
довольно не близко.
—
Довольно, не хочу! Не будете
больше играть.
Долина Конор
большей частью болотистая, покрыта лиственным редколесьем; река маловодная, но имеет
довольно быстрое течение.
Для этого надо было найти плёс, где вода шла тихо и где было достаточно глубоко. Такое место скоро было найдено немного выше последнего порога. Русло проходило здесь около противоположного берега, а с нашей стороны тянулась длинная отмель, теперь покрытая водой. Свалив три
большие ели, мы очистили их от сучьев, разрубили пополам и связали в
довольно прочный плот. Работу эту мы закончили перед сумерками и потому переправу через реку отложили до утра.
Все время мы шли левым берегом по зверовой тропе. Таких троп здесь
довольно много. Они слабо протоптаны и часто теряются в кустах. Четвероногие по ним идут свободно, но для человека движение затруднительно. Надо иметь
большую сноровку, чтобы с ношей за плечами прыгать с камня на камень и карабкаться по уклону более чем в 40 градусов.
Чаще всего (и в данном случае) здесь можно видеть:
довольно высокую охотскую хохлатку с мелкими желтыми цветами, нежные розовые цветы донтостемона, у которого и стебель, и верхние листья покрыты тонким пушком, и цепляющийся за ивняки схизопепон переступенелистый с выемчатыми сердцевидными листьями; затем звездчатку водяную с характерными для нее бледной листвой и узловатым стебельком и пышный белокопытник, образующий
большие заросли громадных жирных листьев, напоминающих лопасти рогов сохатого.
В Орловской губернии последние леса и площадя [«Площадями» называются в Орловской губернии
большие сплошные массы кустов; орловское наречие отличается вообще множеством своебытных, иногда весьма метких, иногда
довольно безобразных, слов и оборотов.
В течение первых трех лет разлуки Андрюша писал
довольно часто, прилагал иногда к письмам рисунки. Г-н Беневоленский изредка прибавлял также несколько слов от себя,
большей частью одобрительных; потом письма реже стали, реже, наконец совсем прекратились. Целый год безмолвствовал племянник; Татьяна Борисовна начинала уже беспокоиться, как вдруг получила записочку следующего содержания...
Деревенские кабаки
большей частью
довольно темны, и почти никогда не увидите вы на их бревенчатых стенах каких-нибудь ярко раскрашенных лубочных картин, без которых редкая изба обходится.
Поднявшись на перевал (240 м), я увидел
довольно интересную картину. Слева от нас высилась высокая гора Хунтами [Хун-та-ми — гора в виде
большой буддийской пагоды.], имеющая вид усеченного конуса. Она входит в хребет, отделяющий бассейн реки Санхобе от реки Иодзыхе. Со стороны моря Хунтами кажется двугорбой. Вероятно, вследствие этого на морских картах она и названа Верблюдом.
Сивуч относится к отряду ластоногих и к семейству ушастых тюленей. Это
довольно крупное животное и достигает 4 м длины и 3 м в обхвате около плеч при весе 680–800 кг. Он имеет маленькие ушные раковины, красивые черные глаза,
большие челюсти с сильными клыками, длинную сравнительно шею, на которой шерсть несколько длиннее, чем на всем остальном теле, и
большие ноги (ласты) с голыми подошвами. Обыкновенно самцы в два раза
больше самок.
Сегодня мы устроили походную баню. Для этого была поставлена глухая двускатная палатка. Потом в стороне на кострах накалили камни, а у китайцев в
большом котле и 2 керосиновых банках согрели воды. Когда все было готово, палатку снаружи смочили водой, внесли в нее раскаленные камни и стали поддавать пар. Получилась
довольно хорошая паровая баня. Правда, в палатке было тесно и приходилось мыться по очереди. Пока одни мылись, другие калили камни.
Самый крупный кабан был в центре стада, множество животных бродило по сторонам и некоторые отходили
довольно далеко от табуна, так что, когда эти одиночные свиньи подошли к нам почти вплотную,
большой кабан был еще вне выстрела.