Неточные совпадения
Мадам Шталь узнала впоследствии, что Варенька была не ее
дочь, но
продолжала ее воспитывать, тем более что очень скоро после этого родных у Вареньки никого не осталось.
— Благородный молодой человек! — сказал он, с слезами на глазах. — Я все слышал. Экой мерзавец! неблагодарный!.. Принимай их после этого в порядочный дом! Слава Богу, у меня нет
дочерей! Но вас наградит та, для которой вы рискуете жизнью. Будьте уверены в моей скромности до поры до времени, —
продолжал он. — Я сам был молод и служил в военной службе: знаю, что в эти дела не должно вмешиваться. Прощайте.
— А это что, — сказала она, вдруг схватив меня за левую руку. — Voyez, ma chère, [Посмотрите, моя дорогая (фр.).] —
продолжала она, обращаясь к г-же Валахиной, — voyez comme ce jeune homme s’est fait élégant pour danser avec votre fille. [посмотрите, как расфрантился этот молодой человек, чтобы танцевать с вашей
дочерью (фр.).]
— С тех пор, государь мой, —
продолжал он после некоторого молчания, — с тех пор, по одному неблагоприятному случаю и по донесению неблагонамеренных лиц, — чему особенно способствовала Дарья Францовна, за то будто бы, что ей в надлежащем почтении манкировали, — с тех пор
дочь моя, Софья Семеновна, желтый билет принуждена была получить, и уже вместе с нами по случаю сему не могла оставаться.
— Браво,
дочь моя! — воскликнул Варавка, развалясь в кресле, воткнув в бороду сигару. Лидия
продолжала тише и спокойнее...
— Глаз его покраснел и как-то странно округлился, выкатился, — торопливо и настойчиво он
продолжал: — Если это разнесется — Китаеву и Воронову исключат из гимназии, а они обе — очень бедные, Воронова —
дочь машиниста водокачки, а Китаева — портнихи, очень хорошей женщины!
— Он любит Анну Васильевну тоже, и Зинаиду Михайловну, да все не так, —
продолжала она, — он с ними не станет сидеть два часа, не смешит их и не рассказывает ничего от души; он говорит о делах, о театре, о новостях, а со мной он говорит, как с сестрой… нет, как с
дочерью, — поспешно прибавила она, — иногда даже бранит, если я не пойму чего-нибудь вдруг или не послушаюсь, не соглашусь с ним.
Он, однако,
продолжал работать над собой, чтобы окончательно завоевать спокойствие, опять ездил по городу, опять заговаривал с смотрительской
дочерью и предавался необузданному веселью от ее ответов. Даже иногда вновь пытался возбудить в Марфеньке какую-нибудь искру поэтического, несколько мечтательного, несколько бурного чувства, не к себе, нет, а только повеять на нее каким-нибудь свежим и новым воздухом жизни, но все отскакивало от этой ясной, чистой и тихой натуры.
— Вы у нас, —
продолжал неумолимый Нил Андреич, — образец матерям и
дочерям: в церкви стоите, с образа глаз не отводите, по сторонам не взглянете, молодых мужчин не замечаете…
«Потом сгорела изба, —
продолжал он, — а в ней восьмилетняя
дочь…
— Мне нужно серьезно поговорить с тобой… —
продолжал старик, привлекая к себе
дочь.
— Положим, в богатом семействе есть сын и
дочь, —
продолжала она дрогнувшим голосом. — Оба совершеннолетние… Сын встречается с такой девушкой, которая нравится ему и не нравится родителям;
дочь встречается с таким человеком, который нравится ей и которого ненавидят ее родители. У него является ребенок… Как посмотрят на это отец и мать?
— Ах, милый, милый Алексей Федорович, тут-то, может быть, самое главное, — вскрикнула госпожа Хохлакова, вдруг заплакав. — Бог видит, что я вам искренно доверяю Lise, и это ничего, что она вас тайком от матери позвала. Но Ивану Федоровичу, вашему брату, простите меня, я не могу доверить
дочь мою с такою легкостью, хотя и
продолжаю считать его за самого рыцарского молодого человека. А представьте, он вдруг и был у Lise, а я этого ничего и не знала.
Когда Марья Алексевна опомнилась у ворот Пажеского корпуса, постигла, что
дочь действительно исчезла, вышла замуж и ушла от нее, этот факт явился ее сознанию в форме следующего мысленного восклицания: «обокрала!» И всю дорогу она
продолжала восклицать мысленно, а иногда и вслух: «обокрала!» Поэтому, задержавшись лишь на несколько минут сообщением скорби своей Феде и Матрене по человеческой слабости, — всякий человек увлекается выражением чувств до того, что забывает в порыве души житейские интересы минуты, — Марья Алексевна пробежала в комнату Верочки, бросилась в ящики туалета, в гардероб, окинула все торопливым взглядом, — нет, кажется, все цело! — и потом принялась поверять это успокоительное впечатление подробным пересмотром.
— Уж не думаете ли вы, что она не сестра мне?.. Нет, —
продолжал он, не обращая внимания на мое замешательство, — она точно мне сестра, она
дочь моего отца. Выслушайте меня. Я чувствую к вам доверие и расскажу вам все.
Проходит еще три дня; сестрица
продолжает «блажить», но так как матушка решилась молчать, то в доме царствует относительная тишина. На четвертый день утром она едет проститься с дедушкой и с дядей и объясняет им причину своего внезапного отъезда. Родные одобряют ее. Возвратившись, она перед обедом заходит к отцу и объявляет, что завтра с утра уезжает в Малиновец с
дочерью, а за ним и за прочими вышлет лошадей через неделю.
Он узнал, что образованные девушки хорошо говорят, и упрекает
дочь, что та говорить не умеет; но чуть она заговорила, кричит: «Молчи, дура!» Увидел он, что образованные приказчики хорошо одеваются, и сердится на Митю, что у того сюртук плох; но жалованьишко
продолжает давать ему самое ничтожное…
Она удивлялась, сердилась, приписывала знакомство с Варей капризам и властолюбию своих
дочерей, которые «уж и придумать не знают, что ей сделать напротив», а Варвара Ардалионовна все-таки
продолжала ходить к ним до и после своего замужества.
И однако же, дело
продолжало идти все еще ощупью. Взаимно и дружески, между Тоцким и генералом положено было до времени избегать всякого формального и безвозвратного шага. Даже родители всё еще не начинали говорить с
дочерьми совершенно открыто; начинался как будто и диссонанс: генеральша Епанчина, мать семейства, становилась почему-то недовольною, а это было очень важно. Тут было одно мешавшее всему обстоятельство, один мудреный и хлопотливый случай, из-за которого все дело могло расстроиться безвозвратно.
— Он хорошо говорит, — заметила генеральша, обращаясь к
дочерям и
продолжая кивать головой вслед за каждым словом князя, — я даже не ожидала. Стало быть, все пустяки и неправда; по обыкновению. Кушайте, князь, и рассказывайте: где вы родились, где воспитывались? Я хочу все знать; вы чрезвычайно меня интересуете.
Поверьте, —
продолжала она, тихонько поднимаясь с полу и садясь на самый край кресла, — я часто думала о смерти, и я бы нашла в себе довольно мужества, чтобы лишить себя жизни — ах, жизнь теперь для меня несносное бремя! — но мысль о моей
дочери, о моей Адочке меня останавливала; она здесь, она спит в соседней комнате, бедный ребенок!
Все мои в России, благодаря бога, здоровы и попрежнему
продолжают опекать меня. У Николая две
дочери и сын. Я ему даю об вас весточку. Он с дружбою всех помнит.
— Что муж-то?.. Он добрый; пьяный только… Пишет, вон, к Есперу Иванычу: «Дяденька, Клеопаша опять ко мне приехала; я ей все простил, потому что сам неправ против нее был», — проговорила Анна Гавриловна: она все еще
продолжала сердиться на Фатееву за
дочь.
— А побочная
дочь Еспера Иваныча вышла замуж или нет? —
продолжал спрашивать Павел, делая вид, что как будто бы он все это говорит от нечего делать.
— Ты несправедлив ко мне, Ваня, — проговорил он наконец, и слеза заблистала на его ресницах, — клянусь тебе, несправедлив, но оставим это! Я не могу выворотить перед тобой мое сердце, —
продолжал он, приподнимаясь и берясь за шляпу, — одно скажу: ты заговорил сейчас о счастье
дочери. Я решительно и буквально не верю этому счастью, кроме того, что этот брак и без моего вмешательства никогда не состоится.
— Я знаю все интриги этой женщины, этой лилипутки, —
продолжала Раиса, когда Ромашов вернулся на место. — Только напрасно она так много о себе воображает! Что она
дочь проворовавшегося нотариуса…
С этих пор заведение Тюрбо сделалось рассадником нравственности, религии и хороших манер. По смерти родителей его приняла в свое заведование
дочь, m-lle Caroline Turbot, и, разумеется,
продолжала родительские традиции. Плата за воспитание была очень высока, но зато число воспитанниц ограниченное, и в заведение попадали только несомненно родовитые девочки. Интерната не существовало, потому что m-lle Тюрбо дорожила вечерами и посвящала их друзьям, которых у нее было достаточно.
Калинович отвечал тоже по-французски, что он слышал о болезни генеральши и потому не смел беспокоить. Князь и Полина переглянулись: им обоим понравилась ловко составленная молодым смотрителем французская фраза. Старуха
продолжала хлопать глазами, переводя их без всякого выражения с
дочери на князя, с князя на Калиновича.
— А хоша бы и братец, —
продолжал капитан, — не холостой человек, имеет
дочь девицу.
Четвертый посетитель потребовал чашку кофе: пришлось обратиться к Панталеоне (Эмиль все еще не возвращался из магазина г-на Клюбера). Санин снова подсел к Джемме. Фрау Леноре
продолжала дремать, к великому удовольствию ее
дочери.
— Матушка! —
продолжала Прасковья Ивановна, капельку успокоившись, — друг вы мой, Варвара Петровна, я хоть и виновата в неосторожных словах, да уж раздражили меня пуще всего безыменные письма эти, которыми меня какие-то людишки бомбардируют; ну и писали бы к вам, коли про вас же пишут, а у меня, матушка,
дочь!
Прислуга в доме стала расходиться, но Муза, сев за фортепьяно, все еще
продолжала некоторое время потихоньку плакать: чувство
дочери и сестры в ней пересилило на этот раз артистку.
— С губернатором, —
продолжал Петр Григорьич: — граф больше не видится; напротив того, он недавно заезжал к
дочери моей, непременно потребовал, чтобы она его приняла, был с нею очень любезен, расспрашивал об вас и обо мне и сказал, что он с нетерпением ждет нашего возвращения, потому что мы можем быть полезны ему советами. Из всего этого ясно видно, что нахлобучка его сиятельству из Петербурга была сильная.
— Сначала я ее, —
продолжала она, — и не рассмотрела хорошенько, когда отдавала им квартиру; но вчера поутру, так, будто гуляя по тротуару, я стала ходить мимо их окон, и вижу: в одной комнате сидит адмиральша, а в другой
дочь, которая, вероятно, только что встала с постели и стоит недалеко от окна в одной еще рубашечке, совершенно распущенной, — и что это за красота у ней личико и турнюр весь — чудо что такое!
— И она мне принесла невероятное известие, —
продолжал князь, разводя руками, — хотя правда, что Сергей Степаныч мне еще раньше передавал городской слух, что у Василия Михайлыча идут большие неудовольствия с его младшей
дочерью, и что она даже жаловалась на него; но сегодня вот эта старшая его
дочь, которую он очень любит, с воплем и плачем объявила мне, что отец ее услан в монастырь близ Казани, а Екатерина Филипповна — в Кашин, в монастырь; также сослан и некто Пилецкий [Пилецкий — Мартин Степанович Пилецкий-Урбанович (1780—1859), мистик, последователь Е.Ф.
— Да и другое! —
продолжала с упорством Юлия Матвеевна. — Для вас, разумеется, не секрет, что Валерьян очень дурной человек, и я бы никакой матери не посоветовала выдать за него не только
дочери своей, но даже горничной.
— Доктора, доктора, madame Зудченко!.. Моя старшая
дочь, Людмила, умирает! —
продолжала кричать с крылечка адмиральша.
— По городу ходят слухи, —
продолжал Сергей Степаныч, — что родная
дочь Василия Михайлыча Попова явилась к шефу жандармов и объявила, что отец заставляет ее ходить на их там дачах на собрания к Екатерине Филипповне, и когда она не хотела этого делать, он бил ее за то, запирал в комнате и не кормил.
— Danke Dir, mein Gott, dafur! [Мой бог, спасибо тебе за это! (нем.).] — произнесла она и затем
продолжала окончательно растроганным голосом: — У меня одна к вам, добрейшая Муза Николаевна, просьба: уведомляйте меня хоть коротенько обо всем, что произойдет с Сусанной Николаевной! Я считаю ее моей
дочерью духовной. Когда она была замужем за Егором Егорычем, я знала, что она хоть не вполне, но была счастлива; теперь же, как я ни успокоена вашими словами…
— Право! —
продолжал дьякон. — Вдруг начну, например, рассказывать, что прихожане ходили ко владыке просить, чтобы меня им в попы поставить, чего даже и сам не желаю; или в другой раз уверяю, будто губернское купечество меня в протодьяконы просят произвесть; а то… — Дьякон оглянулся по чулану и прошептал: — А то один раз брякнул, что будто я в юности был тайно обручен с консисторского секретаря
дочерью! То есть, я вам говорю, после я себя за это мало не убил, как мне эту мою продерзость стали рассказывать!
— Племянник ваш, —
продолжал Шубин, — грозится и митрополиту, и генерал-губернатору, и министру жалобы подать, а кончится тем, что она уедет. Кому весело свою родную
дочь губить! Попетушится и опустит хвост.
— Отцу нравится жених, —
продолжал Николай Артемьевич, размахивая сухарем, — а
дочери что до этого за дело! Это было хорошо в прежние, патриархальные времена, а теперь мы все это переменили. Nous avons changé tout ça. [Мы все это переменили (фр.).] Теперь барышня разговаривает с кем ей угодно, читает, что ей угодно; отправляется одна по Москве, без лакея, без служанки, как в Париже; и все это принято. На днях я спрашиваю: где Елена Николаевна? Говорят, изволили выйти. Куда? Неизвестно. Что это — порядок?
— Например, —
продолжал Николай Артемьевич, —
дочь моя, Елена. Не находите ли вы, что пора ей наконец ступить твердою стопою на стезю… выйти замуж, я хочу сказать. Все эти умствования и филантропии хороши, но до известной степени, до известных лет. Пора ей покинуть свои туманы, выйти из общества разных артистов, школяров и каких-то черногорцев и сделаться, как все.
Иоанну д’Арк он имел уже в виду. То была девица Анна Григорьевна Волшебнова,
дочь начальника одной из местных команд, с которою Феденька находился в открытой любовной связи, но которая, и за всем тем, упорно
продолжала именовать себя девицею.
«Вы ищете руки моей
дочери» —
продолжал старик…
Он
продолжал также избегать присутствия его
дочери, хотя имел право и возможность безнаказанно появляться ей на глаза.
Батюшка, —
продолжала она, и крупные слезы закапали из ее глаз, — я полюбила вас, как родного отца; поступайте со мной всегда, как с родной
дочерью; остановите, побраните меня, если я провинюсь в чем-нибудь, и простите, но не оставляйте на сердце неудовольствия.
— Вот с этой бумажкой вы пойдете в аптеку… давайте через два часа по чайной ложке. Это вызовет у малютки отхаркивание…
Продолжайте согревающий компресс… Кроме того, хотя бы вашей
дочери и сделалось лучше, во всяком случае пригласите завтра доктора Афросимова. Это дельный врач и хороший человек. Я его сейчас же предупрежу. Затем прощайте, господа! Дай Бог, чтобы наступающий год немного снисходительнее отнесся к вам, чем этот, а главное — не падайте никогда духом.
— Добро, добро, не божись!.. Дай подумать… Ну, слушай же, Григорьевна, —
продолжал мужской голос после минутного молчания, — сегодня у нас на селе свадьба:
дочь нашего волостного дьяка идет за приказчикова сына. Вот как они поедут к венцу, ты заберись в женихову избу на полати, прижмись к уголку, потупься и нашептывай про себя…
— Знаю, матушка, знаю… — не слушая ее, проговорил старик, стараясь приподнять
дочь, которая
продолжала обнимать его ноги и рыдала, произнося несвязные причитанья.