Неточные совпадения
— А, и вы тут, — сказала она, увидав его. — Ну, что ваша бедная
сестра? Вы не смотрите на меня так, — прибавила она. — С тех пор как все набросились на нее, все те, которые хуже ее во сто тысяч раз, я нахожу, что она сделала прекрасно. Я не могу простить Вронскому, что он не дал мне знать, когда она была в Петербурге. Я бы
поехала к ней и с ней повсюду. Пожалуйста, передайте ей от меня мою любовь. Ну, расскажите же мне про нее.
Она знала Анну Аркадьевну, но очень мало, и
ехала теперь
к сестре не без страху пред тем, как ее примет эта петербургская светская дама, которую все так хвалили.
Все живут: и эти бабы, и
сестра Натали, и Варенька, и Анна,
к которой я
еду, только не я».
— Нет, ничего не будет, и не думай. Я
поеду с папа гулять на бульвар. Мы заедем
к Долли. Пред обедом тебя жду. Ах, да! Ты знаешь, что положение Долли становится решительно невозможным? Она кругом должна, денег у нее нет. Мы вчера говорили с мама и с Арсением (так она звала мужа
сестры Львовой) и решили тебя с ним напустить на Стиву. Это решительно невозможно. С папа нельзя говорить об этом… Но если бы ты и он…
Дарья Александровна исполнила свое намерение и
поехала к Анне. Ей очень жалко было огорчить
сестру и сделать неприятное ее мужу; она понимала, как справедливы Левины, не желая иметь никаких сношений с Вронским; но она считала своею обязанностью побывать у Анны и показать ей, что чувства ее не могут измениться, несмотря на перемену ее положения.
— Судостроитель, мокшаны строю, тихвинки и вообще всякую мелкую посуду речную. Очень прошу прощения: жена
поехала к родителям, как раз в Песочное, куда и нам завтра
ехать. Она у меня — вторая, только весной женился. С матерью
поехала с моей, со свекровью, значит. Один сын — на войну взят писарем, другой — тут помогает мне. Зять, учитель бывший, сидел в винопольке — его тоже на войну, ну и дочь с ним,
сестрой, в Кресте Красном. Закрыли винопольку. А говорят — от нее казна полтора миллиарда дохода имела?
Я
поехал к Анне Андреевне Версиловой, моей
сестре.
До отхода пассажирского поезда, с которым
ехал Нехлюдов, оставалось два часа. Нехлюдов сначала думал в этот промежуток съездить еще
к сестре, но теперь, после впечатлений этого утра, почувствовал себя до такой степени взволнованным и разбитым, что, сев на диванчик первого класса, совершенно неожиданно почувствовал такую сонливость, что повернулся на бок, положил под щеку ладонь и тотчас же заснул.
Вернувшись домой и найдя у себя на столе записку
сестры, Нехлюдов тотчас же
поехал к ней.
Обер-кондуктор с блестящими галунами и сапогами отворил дверь вагона и в знак почтительности держал ее, в то время как Филипп и артельщик в белом фартуке осторожно выносили длиннолицую княгиню на ее складном кресле;
сестры поздоровались, послышались французские фразы о том, в карете или коляске
поедет княгиня, и шествие, замыкающееся горничной с кудряшками, зонтиками и футляром, двинулось
к двери станции.
— Отчего же он не остановился у Бахаревых? — соображала Заплатина, заключая свои кости в корсет. — Видно, себе на уме… Все-таки сейчас
поеду к Бахаревым. Нужно предупредить Марью Степановну… Вот и партия Nadine. Точно с неба жених свалился! Этакое счастье этим богачам: своих денег не знают куда девать, а тут, как снег на голову, зять миллионер… Воображаю: у Ляховского дочь, у Половодова
сестра, у Веревкиных дочь, у Бахаревых целых две… Вот извольте тут разделить между ними одного жениха!..
Жены сосланных в каторжную работу лишались всех гражданских прав, бросали богатство, общественное положение и
ехали на целую жизнь неволи в страшный климат Восточной Сибири, под еще страшнейший гнет тамошней полиции.
Сестры, не имевшие права
ехать, удалялись от двора, многие оставили Россию; почти все хранили в душе живое чувство любви
к страдальцам; но его не было у мужчин, страх выел его в их сердце, никто не смел заикнуться о несчастных.
Я в крепость
поехала к мужу с
сестрой,
Пришли мы сперва
к «генералу»,
Потом нас привел генерал пожилой
В обширную, мрачную залу.
В генваре 1820 года я должен был
ехать в Бессарабию
к больной тогда замужней
сестре моей.
Eudoxie, ты добра и, я уверен, готова на всякое пожертвование для [меня], но прошу тебя не
ехать ко мне, ибо мы будем все вместе, и вряд ли позволят
сестре следовать за братом, ибо, говорят, Чернышевой это отказано. [А. Г. Чернышева все-таки
поехала в Сибирь
к мужу Н. М. Муравьеву и брату З. Г. Чернышеву.] Разлука сердец не разлучит.
— Но самое главное, — продолжал Ярченко, пропустив мимо ушей эту шпильку, — самое главное то, что я вас всех видел сегодня на реке и потом там… на том берегу… с этими милыми, славными девушками. Какие вы все были внимательные, порядочные, услужливые, но едва только вы простились с ними, вас уже тянет
к публичным женщинам. Пускай каждый из вас представит себе на минутку, что все мы были в гостях у его
сестер и прямо от них
поехали в Яму… Что? Приятно такое предположение?
В том месте, где муж героини
едет в деревню
к своей любовнице, и даже описывается самое свидание это, — Виссарион посмотрел на
сестру, а потом — на брата; та немножко сконфузилась при этом, а по лицу прокурора трудно было догадаться, что он думал.
— Есть недурные! — шутил Вихров и, чтобы хоть немножко очистить свою совесть перед Захаревскими, сел и написал им, брату и
сестре вместе, коротенькую записку: «Я, все время занятый разными хлопотами, не успел побывать у вас и хотел непременно исполнить это сегодня; но сегодня, как нарочно, посылают меня по одному экстренному и секретному делу — так что и зайти
к вам не могу, потому что за мной, как страж какой-нибудь, смотрит мой товарищ, с которым я
еду».
— Покорно благодарю вас, Эмилий Францевич, — от души сказал Александров. — Но я все-таки сегодня уйду из корпуса. Муж моей старшей
сестры — управляющий гостиницы Фальц-Фейна, что на Тверской улице, угол Газетного. На прошлой неделе он говорил со мною по телефону. Пускай бы он сейчас же
поехал к моей маме и сказал бы ей, чтобы она как можно скорее приехала сюда и захватила бы с собою какое-нибудь штатское платье. А я добровольно пойду в карцер и буду ждать.
На вакации, перед поступлением в Александровское училище, Алексей Александров, живший все лето в Химках,
поехал погостить на неделю
к старшей своей
сестре Соне, поселившейся для деревенского отдыха в подмосковном большом селе Краскове, в котором сладкогласные мужики зимою промышляли воровством, а в теплые месяцы сдавали москвичам свои избы, порою о двух и даже о трех этажах.
Началось прощание; первые поцеловались обе
сестры; Муза, сама не пожелавшая, как мы знаем,
ехать с
сестрой к матери, не выдержала, наконец, и заплакала; но что я говорю: заплакала! — она зарыдала на всю залу, так что две горничные кинулись поддержать ее; заплакала также и Сусанна, заплакали и горничные; даже повар прослезился и, подойдя
к барышням, поцеловал руку не у отъезжающей Сусанны, а у Музы; старушка-монахиня неожиданно вдруг отмахнула скрывавшую ее дверь и начала всех благословлять обеими руками, как — видала она — делает это архиерей.
Сусанна Николаевна
ехала тоже под влиянием главного своего желания успокоить, сколько возможно,
сестру и Лябьева; но
к этому как-то болезненно и вместе радостно примешивалась мысль об Углакове; что этот бедный мальчик влюблен в нее до безумия, Сусанна Николаевна,
к ужасу своему, очень хорошо видела.
Уже с утра они были готовы
ехать под венец. Оставалось только надеть приличное
к венцу платье да приколоть фату и цветы. О Варваре
сестры не вспоминали в своих разговорах, как-будто ее и на свете нет. Но уже одно то, что они, беспощадные насмешницы, перемывая косточки всем, не обмолвились во весь день ни одним словечком только о Варваре, одно это доказывало, что неловкая мысль о ней гвоздем сидит в голове каждой из сестриц.
Итак, через день назначено было
ехать к Александре Степановне и она с своим башкиролюбивым супругом отправилась накануне в свою Каратаевку и пригласила, с позволенья отца, старшую и младшую
сестру; а Елизавета Степановна осталась дома под предлогом, что у ней больной муж лежит в Бугуруслане, а собственно для назидательных бесед с стариками.
Грустная тень давно слетела с лица молодых. Они были совершенно счастливы. Добрые люди не могли смотреть на них без удовольствия, и часто повторялись слова: «какая прекрасная пара!» Через неделю молодые собирались
ехать в Багрово, куда
сестры Алексея Степаныча уехали через три дня после свадьбы. Софья Николавна написала с ними ласковое письмо
к старикам.
Действительно, Гордей Евстратыч был замечательный домосед, и
ехать куда-нибудь для него было истинным наказанием, притом он ездил только зимой по удобному санному пути — в Ирбит на ярмарку и в Верхотурье, в гости
к сестре Алене.
— Ну, со всеми делами справился, — сказал он. — Сегодня бы и домой
ехать, да вот с Егором еще забота. Надо его пристроить.
Сестра говорила, что тут где-то ее подружка живет, Настасья Петровна, так вот, может, она его
к себе на квартиру возьмет.
Даша решила в своей голове
ехать, каков бы ни был докторский ответ, и чтоб приготовить
сестру к своему скорому возвращению, написала ей в тот же день, что она совсем здорова.
— Насилу ты,
сестра, приехала! — закричал Ижорской, идя навстречу
к Лидиной. — Ступай, матушка, в гостиную хозяйничать, вон кто-то уж
едет.
— Отлично это! — одобрил Бегушев и зашел
к сестре, которой сказав, что он
едет к Траховым, просил ее, чтобы она провела вечер с Елизаветой Николаевной.
Но в семействе своем я перемену заметил: поговаривали о переезде на зиму в Казань; написали в Москву
к своему другу и комиссионеру, Адреяну Федорычу Аничкову, чтобы он приискал и нанял француженку в гувернантки и учительницы
к моим
сестрам; даже намеревались на будущий год сами
ехать на зиму в Москву, а летом в Петербург, для определения меня на службу.
Еще отправляясь в Германию, я очень хорошо понимал, что ввиду отсрочки
ехать к дяде на Кавказ, где через полгода ожидал меня офицерский чин, дававший в то время еще потомственное дворянство, я приносил тяжелую жертву, заботясь о судьбе
сестры; но я счел это своим долгом и дорого за него заплатил.
— Значит, не могу.
К тому же во всяком случае я не могу брата и
сестру оставить, а так как… так как… так как действительно может случиться, что они останутся, как брошенные, то… если возьмете меня с малютками, бабушка, то конечно,
к вам
поеду и, поверьте, заслужу вам это! — прибавила она с жаром, — а без детей не могу, бабушка.
Ильин с благосклонною важностью опять пригласил меня
к себе, и я на другой день
поехал к нему; жил он ужасно далеко, где-то за Красными воротами, в деревянном ветхом домишке, помнится, своей
сестры.
Сначала они будто отправились
к северу вместе, но на дороге расстались: Брянчанинов
поехал в Петербург, где пребывание его казалось очень опасным, потому что он тут беспрестанно рисковал попасть в глаза императору, а Чихачев приехал
к своей
сестре Ольге Васильевне, по мужу Кутузовой.
Впрочем, Павел все это только думал,
сестре же говорил: «Конечно, недурно… но ведь как?..» Со времени появления в голове моего героя мысли о женитьбе он начал чувствовать какое-то беспокойство, постоянное волнение в крови: мечтания его сделались как-то раздражительны, а желание видеть Юлию еще сильнее, так что через несколько дней он пришел
к сестре и сам начал просить ее
ехать с ним в собрание, где надеялся он встретить Кураевых.
Прежде всего, на моей двухколесной таратайке, на которой маменька езжали и на которой их растрясло насмерть, когда они
ехали ко мне в полк, отправился я
к тетке, где жили мои
сестры.
В продолжение нескольких дней Гоголь еще надеялся на какие-то благоприятные обстоятельства; мы виделись с ним несколько раз, но на короткое время. Всякий раз условливались, когда
ехать к его
сестрам, и всякий раз что-нибудь мешало.
Я обнял Гоголя, сказал ему, что мне необходимо надобно
ехать, и просил, чтобы завтра, после обеда, он зашел ко мне или назначил мне час, когда я могу приехать
к нему с деньгами, которые спрятаны у моей
сестры; что никто, кроме Константина и моей жены, знать об этом не должен.
— Нет, она с
сестрой уехала сегодня утром
к тете, в Пензенскую губернию. А зимой, вероятно, они
поедут за границу… — добавила она, помолчав. — Вороне где-то… бо-ог послал ку-усочек сыру… Написала?
Она стояла близко
к брату, лицом
к лицу, и он изумился, что она так красива и что раньше он точно не замечал этого; и то, что его
сестра, похожая лицом на мать, изнеженная, изящная, жила у Власича и с Власичем, около оцепенелой горничной, около стола на шести ногах, в доме, где засекли живого человека, что она сейчас не
поедет с ним домой, а останется тут ночевать, — это показалось ему невероятным абсурдом.
Марья Гавриловна согласилась. Когда брат ее приехал из Казани и стал уговаривать богатую
сестру ехать к нему на житье, она ему наотрез отказала. Обещалась, впрочем, летом побывать
к нему на короткое время в Казань.
И Васёнку схоронили, а на Аграфену не сердились, и даже, когда подходил Васёнке девятый день, Аграфене велели выдать полпуда муки на блины и приказали дать ей лошадь, чтобы она могла
поехать с сыном своим, девятилетним Егоркою, на кладбище; но Аграфена муку взяла и отнесла ее на деревню
к сестре, а на лошади не
поехала, а пошла с Егоркою пешком, хотя день был прескверный: холод и метель.
— Благодарю вас. И все-таки вы
едете к нам —
к моей матери,
к моим
сестрам, чтобы стать в конце концов Ниной Доуровой. Так суждено свыше. Такова судьба!
Глафира еще спала, когда ей был доставлен чрез курьера конверт; Грегуар извещал
сестру, что он уже виделся с генералом, который может оказать ей защиту против хищников, опутавших ее мужа, и советовал ей, не теряя времени, тотчас
ехать к его превосходительству.
— Вы отгадали, это от брата, — сказала она и, пробежав маленький листок, добавила: — все известие заключается вот в чем (она взяла снова письмо и снова его прочитала): «
Сестра, я
еду к тебе; через неделю мы увидимся. Приготовь мне мою комнату, я проживу с месяц.
Еду не один, а с Гор…»
Но
сестра его, Теофила Моравская, жившая с ним в Венеции и изучавшая Восток, познакомившись со мной и узнав, что я имею много сведений о восточных государствах, упросила меня
ехать с нею и братом ее до Константинополя, откуда мне было бы уже легко пробраться в Испагань
к князю Гали, у которого я желала лично испросить согласие на брак с князем Лимбургом и надеялась получить от него такое приданое, с которым могла бы прилично выйти замуж за имперского владетельного князя.
— Только, приглашая вас
к себе в дом, я надеюсь, что вы понимаете, что вам надо будет привести себя в порядок и хорошенько приодеться, а не валить толпою как попало; у нас будут гости и будут танцевать: вот я для этого даже сейчас и
еду купить себе и
сестре перчатки. Советую всем вам, кто хочет танцевать, тоже запастись хорошими перчатками, — иначе нельзя.
Возле тарантаса стояла линейка, в которую садились мать и
сестры, чтобы
ехать к Иваницким на именины.
Он
поехал к своей сестре-монахине в Шамардино, Калужской губернии, думал прожить там с месяц.