Неточные совпадения
«Совсем тот же ребенок, что и был, — в недоумении думала
тетя. — Или уж он так испорчен, что обманывает даже
лицом?»
Голубая атласная стеганая шляпка, обшитая лебяжьим пухом, необыкновенно шла к ее нежно-розовому
лицу с ямочками на щеках и пепельным волосам, ниспадавшим до плеч, прикрытых такою же стеганой голубой мантильей. Стараясь сидеть перед публикой спокойно, как большая, она не могла, однако ж, утерпеть, чтобы не наклоняться и не нашептывать что-то Зизи и Пафу и не посматривать веселыми глазами на
тетю Соню, сидевшую позади, рядом с величественной мисс Бликс и швейцаркой.
Зизи была одета точь-в-точь как сестра, но подле нее она как-то пропадала и делалась менее заметной; к тому же, при входе в цирк, ей вдруг представилось, что будут стрелять, и, несмотря на увещания
тети, она сохраняла на
лице что-то кислое и вытянутое.
Все эти тревожные сомнения мигом, однако ж, рассеялись, когда
тетя, исчезнувшая снова на четверть часа, возвратилась на детскую половину; с сияющим
лицом объявила она, что граф и графиня велели одевать детей и везти их в цирк.
Тетя Соня напрасно употребляла все усилия, чтобы дать мыслям детей другое направление и внести сколько-нибудь спокойствия. Зизи и Паф хотя и волновались, но еще верили; что ж касается Верочки, — известие о том, что метель все еще продолжается, заметно усиливало ее беспокойство. По голосу тетки, по выражению ее
лица она ясно видела, что было что-то такое, чего
тетя не хотела высказывать.
Тетя Соня долго не могла оторваться от своего места. Склонив голову на ладонь, она молча, не делая уже никаких замечаний, смотрела на детей, и кроткая, хотя задумчивая улыбка не покидала ее доброго
лица. Давно уже оставила она мечты о себе самой: давно примирилась с неудачами жизни. И прежние мечты свои, и ум, и сердце — все это отдала она детям, так весело играющим в этой комнате, и счастлива она была их безмятежным счастьем…
Пять холодных и цепких костей сжали пальцы Ипполита Сергеевича; сверкающие серые глаза остановились на его
лице, и
тётя Лучицкая пробасила, внятно отчеканивая каждый слог, точно она считала их, боясь сказать лишний...
— Ужасный гром, — совершенно серьёзно сообщила
тётя Лучицкая, пристально рассматривая бледное
лицо гостя.
Весело смеясь над чем-то, вошли дамы, при виде их Ипполит внутренне подтянулся.
Тётя Лучицкая смеялась так глухо, что, казалось, у неё в груди лопаются какие-то пузыри.
Лицо Вареньки было оживлено плутоватой улыбкой, а смех Елизаветы Сергеевны был снисходительно сдержанным.
Надя (вбегает).
Тетя Таня, он глуп, этот поручик!.. И он, должно быть, бьет солдат… Кричит, делает страшное
лицо… Дядя, надо, чтобы к арестованным пустили жен… тут есть пять человек женатых!.. Ты поди скажи этому жандарму… оказывается, он тут главный.
Я позволил себе уклониться от повествования, так как вчерашний Машин поступок бросил меня к воспоминаниям о детстве. Матери я не помню, но у меня была
тетя Анфиса, которая всегда крестила меня на ночь. Она была молчаливая старая дева, с прыщами на
лице, и очень стыдилась, когда отец шутил с ней о женихах. Я был еще маленький, лет одиннадцати, когда она удавилась в маленьком сарайчике, где у нас складывали уголья. Отцу она потом все представлялась, и этот веселый атеист заказывал обедни и панихиды.
Потом целый день
тетя в саду варила вишневое варенье. Алена, с красными от жара щеками, бегала то в сад, то в дом, то на погреб. Когда
тетя варила варенье, с очень серьезным
лицом, точно священнодействовала, и короткие рукава позволяли видеть ее маленькие, крепкие, деспотические руки, и когда не переставая бегала прислуга, хлопоча около этого варенья, которое будет есть не она, то всякий раз чувствовалось мучительство…
Просидел он с полудня до 12-ти часов ночи, молча, и очень не понравился Вере; ей казалось, что белый жилет в деревне — это дурной тон, а изысканная вежливость, манеры и бледное, серьезное
лицо с темными бровями были приторны; и ей казалось, что постоянно молчал он потому, вероятно, что был недалек.
Тетя же, когда он уехал, сказала радостно...
Два дня
тетя ходила с заплаканным, сильно напудренным
лицом и за обедом все вздыхала и посматривала на образ. И нельзя было понять, в чем ее горе. Но вот она решилась, вошла к Вере и сказала развязно...
Позади меня стоят дети Урбенина от первого брака — гимназист Гриша и белокурая девочка Саша. Они глядят на красный затылок и оттопыренные уши отца, и
лица их изображают вопросительные знаки. Им непонятно, на что их отцу сдалась
тетя Оля и зачем он берет ее к себе в дом. Саша только удивлена, четырнадцатилетний же Гриша нахмурен и глядит исподлобья. Наверное, он ответил бы отказом, если бы отец попросил у него позволения жениться…
«Осчастливленные» просиявали от счастия и с разгоревшимися глазенками бежали за
тетей и просили, чтобы к алой была прибавлена синенькая, а к синенькой — аленькая, и
тетя увлекалась радостью детей и им не отказывала, а иногда брала девочек и целовала их не совсем чистые
лица, приговаривая...
Разумеется, описанное в «Помещике»
лицо имело сходство с
тетей Полли только во внешности, а в свойствах духа у них была схожесть разве в «победоносности» и в неукротимой энергии и настойчивости.
Отец,
тетя и Гильдегарда пришли в дом, когда уже был вечер, и ели скоро и с аппетитом, а говорили мало. На
лицах у обеих женщин как будто отпечаталось то выражение, какое они получили в ту минуту, когда
тетя проговорила...
А когда Д* вскоре после этого умерла, то в мелких вещах, завещанных ею разным
лицам, нашли конвертик, ею самою надписанный на имя
тети Полли. Он был тщательно-претщательно обвязан шелковым шнурочком и припечатан два раза, и в нем оказался миниатюрный портрет «робковатого» стрелка львов, за которого они когда-то взаимно ненавидели друг друга, и потом, вероятно, обе почувствовали, что ненавидеть друг друга ни за что на свете — не стоит!
Подозревали тогда, что в мозгу Д* в это время была уже такая путаница, что она не узнавала в
тете Полли
лицо, некогда ее сильно уязвившее; но это была неправда. Компаньонка этой дамы рассказывала, что, сделав знакомство с
тетею, Д* постоянно ею бредила, и искала случая говорить о ней, и всякий разговор заключала словами...
Впрочем, как
тетя Полли была оригинальное и характерное
лицо дворянского круга глухой поры (тридцатых годов) и так как ее «блажь» составляла в голодный год некоторое исключительное явление, то мне кажется, что о ней стоит рассказать поподробнее.
Старалась Дуня успокоить «
тетю», делала над собой усилие, чтоб не выказать волненья, принужденно улыбалась, но волненье выступало на
лице, дрожащий блеск вспыхивал в синеньких глазках, и невольная слезинка сверкала в темных, длинных ресницах.
Двенадцатичасовой переезд на «чугунке»… Новые
лица…
Тетя Леля… Доктор… Сад… Плачущая Феничка… Котята… И эти буквы, белые, как молоко, на черном поле доски…
Всю долгую ночь добрая
тетя Леля ухаживала за больною, меняя лед на ее головке, вливая ей в запекшийся от жара ротик лекарство. А наутро с желтым осунувшимся
лицом с синими кольцами вокруг глаз, но все такая же бодрая, сильная духом, жившим в этом худеньком теле, спешила она к своим маленьким стрижкам «пасти» свое «стадо милых ягняток», как говорила она в шутку, тянуть долгий, утомительный, полный хлопот и забот приютский день.
Большие лучистые глаза горбуньи перебегали с одного знакомого ей до мельчайших подробностей юного
лица на другое… На птичьем личике Вассы они задержались дольше. Что-то необычайно тревожное, вспыхнувшее в глубине маленьких глаз девочки привлекло невольно внимание
тети Лели. Неожиданно припомнилось запоздалое появление накануне к обеду Вассы, ее встревоженное и беспокойное
лицо. И румянец, пылавший на этом
лице как вчера, так и сегодня.
Маленькая фигурка
тети Лели выпрямилась при этих словах, словно выросла сразу. Глаза вспыхнули.
Лицо побледнело…
— Оня! Не зевай! — поощряла с пылающими щеками и счастливо возбужденным
лицом девочку
тетя Леля.
— Будь всегда тем, чем была до сих пор, моя чистая, кроткая девочка, живи для других, и самой тебе легче и проще будет казаться жизнь! — улыбаясь сквозь обильно струившиеся по
лицу ее слезы, говорила
тетя Леля, прижимая Дуню к груди…
— Да она совсем больна! Ее в лазарет отправить необходимо!.. — послышался знакомый каждому в приюте голос
тети Лели, и маленькая фигурка горбуньи живо наклонилась в свою очередь над Наташей, в то время как желтая, сухая рука озабоченно в один миг ощупала ей
лицо, шею и руки.
Большие лучистые глаза
тети Лели точно вливались ей в самую душу…
Лицо строгое и спокойное в одно и то же время находилось на расстоянии двух вершков от ее, Вассиного,
лица.
В своем страшном волнении девочка не замечала, как мало-помалу пустела зала, как одна за другой, по трое, по двое и в одиночку выходили из нее приютки по знаку, данному
тетей Лелей, как сама она, Васса, с багрово пылающим
лицом стояла посреди залы, не замечая бросаемых на нее недоумевающих взглядов расходившихся приюток.
Всё полетело к чёрту верхним концом вниз. Помнится мне страшный, бешеный вихрь, который закружил меня, как перышко. Кружил он долго и стер с
лица земли и жену, и самую
тетю, и мою силу. Из степного полустанка, как видите, он забросил меня на эту темную улицу.
Она и без того побаивается
тети Павлы. С ней она больше молчит, ни одним словом ей не возражает. В доме эта тетка — главное
лицо, и папа ее побаивается. Все ее считают ужасно умной. Что ж тут мудреного? Целые дни лежит в длинном кресле с пюпитром и думает или книжку читает. Сажала она ее читать себе вслух, но осталась недовольна...
Но по
лицу ее пробежала тень. Она вспомнила про после обеда у
тети Марфы, про ее наливки и все, что от них вышло.
Константин Николаевич понял. Вся кровь бросилась ему в
лицо. Он за последнее время много думал о пережитом и перевиденном в доме своей приемной матери «
тети Дони», как продолжал называть ее, по привычке детства и составил себе определенное понятие о нравственном ее образе. Она одинаково требовала жертв, как для своей зверской ласки, так и для своего зверского гнева. Неужели рок теперь судил ему сделаться этой жертвой.
Константин Николаевич встал и даже весь выпрямился, как бы ощущая в себе прилив силы, силы духа, силы чувства, силы любви, способной одержать победу над силою страсти, силой чувственности, силой тела. Он решил помериться этой силой
лицом к
лицу со своим врагом. Этим врагом являлась для него «
тетя Доня».