Неточные совпадения
Верочка нехотя
вышла из комнаты. Ей до смерти хотелось послушать, что будет рассказывать Хиония Алексеевна. Ведь она всегда привозит с собой целую кучу рассказов и новостей, а тут еще сама сказала, что ей «очень и очень нужно видеть
Марью Степановну». «Этакая мамаша!» — думала девушка, надувая и без того пухлые губки.
— Ну, наша Вера Васильевна уродилась, видно, не в батюшку, — рассуждал Лука «от свободности». — Карахтер у нее бедовый, вся в матушку родимую,
Марью Степановну,
выйдет по карахтеру-то, когда девичья-то скорость с нее соскочит… Вон как женихом-то поворачивает, только успевай оглядываться. На што уж, кажется, Миколай-то Иваныч насчет словесности востер, а как барышня поднимет его на смешки, — только запыхтит.
Когда он кончил, то Марья Алексевна видела, что с таким разбойником нечего говорить, и потому прямо стала говорить о чувствах, что она была огорчена, собственно, тем, что Верочка
вышла замуж, не испросивши согласия родительского, потому что это для материнского сердца очень больно; ну, а когда дело пошло о материнских чувствах и огорчениях, то, натурально, разговор стал представлять для обеих сторон более только тот интерес, что, дескать, нельзя же не говорить и об этом, так приличие требует; удовлетворили приличию, поговорили, — Марья Алексевна, что она, как любящая мать, была огорчена, — Лопухов, что она, как любящая мать, может и не огорчаться; когда же исполнили меру приличия надлежащею длиною рассуждений о чувствах, перешли к другому пункту, требуемому приличием, что мы всегда желали своей дочери счастья, — с одной стороны, а с другой стороны отвечалось, что это, конечно, вещь несомненная; когда разговор был доведен до приличной длины и по этому пункту, стали прощаться, тоже с объяснениями такой длины, какая требуется благородным приличием, и результатом всего оказалось, что Лопухов, понимая расстройство материнского сердца, не просит
Марью Алексевну теперь же дать дочери позволения видеться с нею, потому что теперь это, быть может, было бы еще тяжело для материнского сердца, а что вот Марья Алексевна будет слышать, что Верочка живет счастливо, в чем, конечно, всегда и состояло единственное желание Марьи Алексевны, и тогда материнское сердце ее совершенно успокоится, стало быть, тогда она будет в состоянии видеться с дочерью, не огорчаясь.
Эти слова были добрым предзнаменованием, тем более, что, произнося их, Клобутицын так жадно взглянул на
Марью Андреевну, что у той по всему телу краска разлилась. Он
вышел на минуту, чтоб распорядиться.
И представьте, эта низость почти всем им понравилась, но… тут
вышла особенная история; тут вступились дети, потому что в это время дети были все уже на моей стороне и стали любить
Мари.
— А тому назначается, — возразила она, — кто никогда не сплетничает, не хитрит и не сочиняет, если только есть на свете такой человек. Федю я знаю хорошо; он только тем и виноват, что баловал жену. Ну, да и женился он по любви, а из этих из любовных свадеб ничего путного никогда не
выходит, — прибавила старушка, косвенно взглянув на
Марью Дмитриевну и вставая. — А ты теперь, мой батюшка, на ком угодно зубки точи, хоть на мне; я уйду, мешать не буду. — И Марфа Тимофеевна удалилась.
Однажды после обеда Вихров уселся перед камином, а
Мари зачем-то
вышла в задние комнаты.
Дома мои влюбленные обыкновенно после ужина, когда весь дом укладывался спать,
выходили сидеть на балкон. Ночи все это время были теплые до духоты. Вихров обыкновенно брал с собой сигару и усаживался на мягком диване, а
Мари помещалась около него и, по большей частя, склоняла к нему на плечо свою голову. Разговоры в этих случаях происходили между ними самые задушевнейшие. Вихров откровенно рассказал
Мари всю историю своей любви к Фатеевой, рассказал и об своих отношениях к Груше.
«Напишу к министру и
Мари, к Плавину, Абрееву, авось что-нибудь и
выйдет», — подумал он и сообщил этот план прокурору.
Он чувствовал, что простая вежливость заставляла его спросить дядю о
Мари, но у него как-то язык на это не поворачивался. Мысль, что она не
вышла замуж, все еще не оставляла его, и он отыскивал глазами в комнате какие-нибудь следы ее присутствия, хоть какую-нибудь спицу от вязанья, костяной ножик, которым она разрезывала книги и который обыкновенно забывала в комнате дяди, — но ничего этого не было видно.
— И не говори уж лучше! — сказала
Мари взволнованным голосом. — Человек только что
вышел на свою дорогу и хочет говорить — вдруг его преследуют за это; и, наконец, что же ты такое сказал? Я не дальше, как вчера, нарочно внимательно перечла оба твои сочинения, и в них, кроме правды, вопиющей и неотразимой правды — ничего нет!
Павел непременно предполагал, что как только
выйдет из университета, женится на
Мари!
Развивая и высказывая таким образом свою теорию, Вихров дошел наконец до крайностей; он всякую женщину, которая
вышла замуж, родит детей и любит мужа, стал презирать и почти ненавидеть, — и странное дело: кузина
Мари как-то у него была больше всех в этом случае перед глазами!
— Se non e vero, e ben trovato [Если это и неверно, то хорошо придумано (итал.).], — подхватила
Мари, — про цензоров опять что рассказывают, поверить невозможно: один из них, например, у одного автора, у которого татарин говорит: «клянусь моим пророком!» — переменил и поставил: «клянусь моим лжепророком!», и
вышло, татарин говорит, что он клянется лжепророком!
— Я сейчас
выйду! — отвечала
Мари и действительно показалась в дверях.
Вихров,
выйдя от него, отправился к
Мари. Генерала, к великому своему удовольствию он не застал дома: тот отправился в Английский клуб обедать, и, таким образом, он с
Мари все послеобеда пробеседовал с глазу на глаз.
Все, что он на этот раз встретил у Еспера Иваныча, явилось ему далеко не в прежнем привлекательном виде: эта княгиня, чуть живая, едущая на вечер к генерал-губернатору, Еспер Иваныч, забавляющийся игрушками, Анна Гавриловна, почему-то начавшая вдруг говорить о нравственности, и наконец эта дрянная
Мари, думавшая
выйти замуж за другого и в то же время, как справедливо говорит Фатеева, кокетничавшая с ним.
На просьбу эту старый аптекарь уведомил
Марью Станиславовну тоже письмом, тщательнейшим образом запечатанным, что денег он ей до конца месяца не
вышлет и не будет никогда
высылать ранее срока.
—
Мари действительно в него влюблена и действительно дала ему слово, — перебил Рожнов, — только мы-то с вами, маменька, немного поошиблись в расчете:
Мари, видно, не ребенок, и надобно полагать, что не боится
выйти замуж. Я не знаю, чему вы тут удивляетесь; но, по-моему, все это очень в порядке вещей.
— А, это вы,
Мари? Я не узнал вашего голоса, — сказал Хозаров,
выходя из кабинета.
Досаднее всего, что из-за меня, как сказывала их горничная моей девушке,
вышла между матерью,
Мари и мужем целая история: укоры, слезы, истерика и тому подобное.
Этого Катерина Архиповна уже не в состоянии была переносить равнодушно; она обыкновенно заступалась за дочь и пропекала зятя, как говорится, на обе корки, но в этом случае Хозаров уже не обращал внимания и только смеялся, отчего еще более плакала
Мари и
выходила из себя Катерина Архиповна.
Марья Сергеевна. Совершенная правда!.. Два дня потом лежали у меня эти деньги: вечером он, по обыкновению, поздно от меня уехав, побоялся их взять с собою; а на другой день ему что-то нельзя было заехать за ними, он и пишет мне: «
Мари, будь весь день дома, не
выходи никуда и постереги мои триста тысяч!» Так я и стерегла их: целый день все у шифоньерки сидела!
Только что я
вышел на улицу, как увидел
Марью Петровну и Кузьму. Они шли молча: Марья Петровна с принужденно-сосредоточенным выражением лица впереди, а Кузьма немного сбоку и сзади, точно не смея идти с нею рядом и иногда бросая искоса взгляд на ее лицо. Они прошли мимо, не заметив меня.
— Как водится, — отвечал Патап Максимыч. — Как гостили мы у Манефы, так слышали, что она чуть не тайком из Комарова с ним уехала; думал я тогда, что Алешка, как надо быть приказчику, за хозяйкой приезжал… А
вышло на иную стать — просто выкрал он
Марью Гавриловну у нашей чернохвостницы, самокрутку, значит, сработал… То-то возрадуется наша богомолица!.. Таких молитв начитает им, что ни в каком «часовнике», ни в каком псалтыре не найдешь… Вот взбеленится-то!.. Ха-ха-ха!
Нарочно спрашивал я письмом
Марью Гавриловну, не пожелает ли к тому делу приставить известного мне надежного человека, да такого, что я бы ручаться готов со всяким моим удовольствием; да тут
вышла неудача.
И
выходило, что хлопотать об этом следует ей, его «чудесной»
Мари.
Анжелика встала и, поблагодарив
Марью Осиповну,
вышла.
Иннокентий Антипович уже раскрыл было рот, чтобы предупредить молодую девушку и посоветовать ей не
выходить вечером из ее комнаты, но в эту минуту вошел Петр Иннокентьевич и бросил на своего друга такой взгляд, который сковал ему язык. Иннокентий Антипович лишь долгим взглядом окинул
Марью Петровну и
вышел. В этом взгляде была немая мольба, но молодая девушка не поняла его.
Акушер вошел в комнату. Князь Андрей
вышел и, встретив княжну
Марью, опять подошел к ней. Они шопотом заговорили, но всякую минуту разговор замолкал. Они ждали и прислушивались.
Маленькая княгиня во всё время спора и остального обеда молчала и испуганно поглядывала то на княжну
Марью, то на свекра. Когда они
вышли из-за стола, она взяла за руку золовку и отозвала ее в другую комнату.