Неточные совпадения
«Да, это с железной
дороги», — подумал он, — самое время
московского поезда…
«Показывает старомодный
московский демократизм», — отметил Самгин, наблюдая из-под очков за публикой, — кое-кто посматривал на Лютова иронически. Однако Самгин чувствовал, что Лютов искренно рад видеть его. В коридоре, по
дороге в кабинет, Самгин осведомился: где Алина?
— В «Кафе де Пари», во время ми-карем великий князь Борис Владимирович за ужином с кокотками сидел опутанный серпантином, и кокотки привязали к его уху пузырь, изображавший свинью. Вы — подумайте,
дорогая моя, это — представитель царствующей династии, а? Вот как они позорят Россию! Заметьте: это рассказывал Рейнбот,
московский градоначальник.
Поутру, в гостинице у
московской железной
дороги, обнаружилось, что дурак не подурачился, а застрелился.
Вот она возвращается домой; что она чувствовала, когда ехала с Машею домой, что чувствовалось и думалось ей во всю эту длинную
дорогу с
Московской станции за Средний проспект?
Поутру 11 июля 1856 года прислуга одной из больших петербургских гостиниц у станции
московской железной
дороги была в недоумении, отчасти даже в тревоге.
9 июля он уехал, а 11 июля поутру произошло недоумение в гостинице у станции
московской железной
дороги, по случаю невставанья приезжего, а часа через два потом сцена на Каменноостровской даче, теперь проницательный читатель уже не промахнется в отгадке того, кто ж это застрелился.
Не сердитесь за эти строки вздору, я не буду продолжать их; они почти невольно сорвались с пера, когда мне представились наши
московские обеды; на минуту я забыл и невозможность записывать шутки, и то, что очерки эти живы только для меня да для немногих, очень немногих оставшихся. Мне бывает страшно, когда я считаю — давно ли перед всеми было так много, так много
дороги!..
От Троицы
дорога идет ровнее, а с последней станции даже очень порядочная. Снег уж настолько осел, что местами можно по насту проехать. Лошадей перепрягают «гусем», и они бегут веселее, словно понимают, что надолго избавились от
московской суеты и многочасных дежурств у подъездов по ночам. Переезжая кратчайшим путем через озеро, путники замечают, что оно уж начинает синеть.
Там, где в болоте по ночам раздавалось кваканье лягушек и неслись вопли ограбленных завсегдатаями трактира, засверкали огнями окна дворца обжорства, перед которым стояли день и ночь
дорогие дворянские запряжки, иногда еще с выездными лакеями в ливреях. Все на французский манер в угоду требовательным клиентам сделал Оливье — только одно русское оставил: в ресторане не было фрачных лакеев, а служили
московские половые, сверкавшие рубашками голландского полотна и шелковыми поясами.
Для любителей бралось самое лучшее мочало — «бараночное», нежное и мягкое, — его привозили специально в
московские булочные и на него низали баранки и сушки; оно было втрое
дороже кулевого.
Спокойное движение тарантаса по мягкой грунтовой
дороге со въезда в
Московские ворота губернского города вдруг заменилось несносным подкидыванием экипажа по широко разошедшимся, неровным плитам безобразнейшей мостовой и разбудило разом всех трех женщин. На дворе был одиннадцатый час утра.
Розанов, выехав из Москвы, сверх всякого ожидания был в таком хорошем расположении духа всю
дорогу до Петербурга, что этого расположения из него не выколотил даже переезд от
Московского вокзала до Калинкина моста, где жил Лобачевский.
Дорогой, перебирая в голове разные
московские воспоминания, я вспомнил про Сонечку Валахину, но и то вечером, когда мы уже отъехали пять станций.
— Ведь все эти железные павильоны остались от прежней
Московской Всероссийской выставки на Ходынке. Вот их-то в Петербурге, экономии ради, и решили перевезти сюда, хотя, говоря по совести, и новые не обошлись бы
дороже. А зато, если бы стояли эти здания на своих местах, так не было бы на Ходынке тех рвов и ям, которые даже заровнять не догадались устроители, а ведь в этих-то ямах и погибло больше всего народу.
«
Московские ведомости» были правительственной газетой, обеспеченной обязательными казенными объявлениями, которые давали огромный доход арендатору их, но расходились они около трех-четырех тысяч, и это было выгодно издателю, потому что каждый лишний подписчик является убытком: печать и бумага
дороже стоили.
У Н.И. Пастухова осталась еще с молодых лет боязнь всякого начальства, и каждому власть имущему он старался угодить всеми возможными способами, давая всякому, кому только можно, взятки: кому денег даст взаймы без отдачи, у кого ненужную лошадь купит. И у главного
московского цензора Назаревского купил две дачи в Пушкине за несуразно
дорогую цену.
— Поверьте, mon cher, [Мой
дорогой (фр.).] — открывался он одному из своих приближенных, — эта Бламанже… это своего рода
московская пресса! Столь же податлива… и столь же тверда! Но что она, во всяком случае, волнует общественное мнение — это так верно, как дважды два!
В тот же день майор Варнстед, отряженный Каром на Ново-Московскую
дорогу, встречен был сильным отрядом Пугачева и поспешно отступил, потеряв до двухсот человек убитыми.
После сей решительной победы Голицын возвратился в Оренбург, отрядив Фреймана — для усмирения Башкирии, Аршеневского — для очищения Ново-Московской
дороги, а Мансурова — к Илецкому городку, дабы, очистя всю ту сторону, шел он на освобождение Симонова.
— Ах, mon cher, мой
дорогой, как я обрадовался, узнав, что вы здесь! — начал он на московском-французском языке и так продолжал, пересыпая свою речь французскими словами. — Мне говорят: «Оленин». Какой Оленин? Я так обрадовался… Вот привела судьба свидеться. Ну, как вы? что? зачем?
И совершенно новое для него чувство свободы от всего прошедшего охватывало его между этими грубыми существами, которых он встречал по
дороге и которых не признавал людьми наравне с своими
московскими знакомыми.
Стыдись; не забывай
Высокого, святого назначенья:
Тебе твой сан
дороже должен быть
Всех радостей, всех обольщений жизни,
Его ни с чем не можешь ты равнять.
Не юноше кипящему, безумно
Плененному моею красотой,
Знай: отдаю торжественно я руку
Наследнику
московского престола,
Царевичу, спасенному судьбой.
…Владимирка — большая
дорога. По избитым колеям, окруженная конвоем, серединой
дороги гремит кандалами партия арестантов. Солнце жарит… Ветер поднимает пыль. Путь дальний — из
Московской пересыльной тюрьмы в Нерчинскую каторгу.
Барон в этом случае, благодаря своему петербургскому высокомерию, полагал, что стоит ему только показаться в Москве в своих модных пиджаках, с
дорогой своей тросточкой и если при этом узнается, что он действительный статский советник и кавалер станиславской звезды, то все
московские невесты сами побегут за ним; но вышло так, что на все те качества никто не счел за нужное хоть бы малейшее обратить внимание.
Васильков. А! Вы вот чего боитесь? Вот какое бесчестье вам страшно? Не бойтесь! В яму попадают и честные люди, из ямы есть выход. Бояться
Московской ямы хорошо, но больше надо бояться той бездонной ямы, которая называется развратом, в которой гибнет и имя, и честь, и благообразие женщины. Ты боишься ямы, а не боишься той пропасти, из которой уж нет возврата на честную
дорогу?
По Смоленской
дороге отступали наши войска, через Смоленскую заставу проезжали курьеры с известиями из большой армии; а посему все оставшиеся жители
московские спешили к Драгомиловскому мосту, чтоб узнать скорее об участи нашего войска.
Через несколько дней на станцию
Московской железной
дороги к вечернему экстренному поезду приехал Бегушев вместе с графом Хвостиковым, и когда он стал было брать два билета, граф вдруг воскликнул...
Он советовал переменить маршрут, а именно: ехать по железной
дороге в Москву; покидаться с «
московскою белою партиею» и потом ехать в Полтавскую губернию, где жили родные Ничипоренки и где он надеялся устроиться по акцизной части.
Вечер я провел над путеводителем по железным
дорогам. Добраться до Горелова можно было таким образом: завтра выехать в два часа дня с
московским почтовым поездом, проехать тридцать верст по железной
дороге, высадиться на станции N, а от нее двадцать две версты проехать на санях до Гореловской больницы.
Когда же в 1781 году последовал указ об исправлении
дорог и мостов, оказалось, что собранные на этот предмет деньги так ничтожны, что с ними ни за что и приняться нельзя («
Московские ведомости, № 172).
Расскажем в коротких словах его содержание, обнажив главный ход от явлений эпизодических: влюбленный в неизвестную девушку, виденную им недавно в
московской церкви Спаса на Бору, Юрий Милославский едет в Нижний; в продолжение
дороги, а особливо в доме боярина Кручины Шалонского глаза его открываются, и раскаяние в присяге Владиславу им овладевает; в Нижнем это чувство возрастает до высочайшей степени, до отчаяния, и Юрий, сказав речь в собрании сановников нижегородских как посланник Гонсевского и спрошенный Мининым: что бы он сделал на их месте? — не выдержал и дал совет идти к Москве, ибо поляки слабы.
Еще невероятнее, что содержатель типографии, Н. С. Степанов, покупавший роман, не имел денег для такого предприятия, и что
московские книгопродавцы купили экземпляров будущего неоконченного романа, в 4-х небольших частях, с обыкновенною уступкою 20 процентов за комиссию, на 36 тысяч рублей ассигнациями, и внесли деньги вперед, обязуясь продавать не
дороже 20 рублей за каждый экземпляр!
В числе оправданий Яковлев упомянул о поездке своей в Москву; он распространился о своих блистательных успехах на
московской сцене и в доказательство вынул из кармана и показал нам
дорогую золотую табакерку, осыпанную крупными бриллиантами, с самою лестною надписью.
Место возле
дороги было посуше; девицы с Васильем Борисычем по-прежнему пошли друг за дружкой по лесной опушке, по-прежнему отдалился
московский посол с Парашей, по-прежнему вел ее за белую руку, по-прежнему прижимал ее к сердцу и срывал с губ Параши горячие поцелуи.
—
Московского гостя
дорогого в заднюю, — сказала Манефа, — а его, — прибавила, показывая на Алексея, — в светелку. Вели постели стлать… Пожитки ихние туда перенесть. Сейчас же.
Давно ли все старообрядство почитало его за вели́ка человека, давно ли в самых богатых
московских домах бывал он
дорогим, желанным гостем, давно ль везде, куда ни являлся, не знали, как ему угодить и как доставить все нужное в его обиходной жизни, и вдруг — стал посмешищем…
— Ничего. Полегоньку стали расторговываться, — отвечает Марко Данилыч, разрезывая окорочо́к белоснежного
московского поросенка. — Сушь почти всю продали, цены подходящие, двинулась и коренная. На нее цены так себе. Икра будет
дорога. Орошин почти всю скупил, а он охулки нá руку не положит, такую цену заворотит, что на Масленице по всей России ешь блины без икры. Бедовый!..
— Садитесь-ка к столику, Дарья Сергевна, да чайку плесните
дорогому гостю. Подвинь-ка, Дунюшка, крендельки-то сюда и баранки сюда же. Аль, может быть,
московского калача желаете? — ласково говорил Смолокуров, усаживая Петра Степаныча.
Подъезжая к
московскому дебаркадеру железной
дороги, по которой Горданов утекал из провинции, он тревожно смотрел из окна своего вагона и вдруг покраснел, увидев прохаживающуюся по террасе высокую даму в длинной бархатной тальме и такой же круглой шляпе, с густым вуалем.
Выехав с нами из Петербурга за
Московскую рогатку, Кирилл остановил у какого-то домика лошадей и объявил, что здесь живет его приятель Иван Иванович Елкин, к которому если не заехать и ему как следует не поклониться, то нам в
дороге не будет никакой спорыньи.
— У меня, — заговорил он, закуривая папиросу, там, по Яузе, в сторону от
дороги к Троице, намечено местечко. Ты московские-то урочища мало знаешь, Сима?
Им владело чувство полного отрешения от того, что делалось вокруг него. Он знал, куда едет и где будет через два, много два с половиной часа; знал, что может еще застать конец поздней обедни. Ему хотелось думать о своем богомолье, о местах, мимо которых проходит
дорога — древний путь
московских царей; он жалел, что не пошел пешком по Ярославскому шоссе, с котомкой и палкой. Можно было бы, если б выйти чем свет, в две-три упряжки, попасть поздним вечером к угоднику.
— Я тебя уверяю, — деликатно выговаривал Николай Орестович каждый слог, — твой муж очень хорошо… a très bien troussé son discours [очень удачно построил свою речь (фр.).]. Как тебе угодно. Мари, но здесь ты особа. И зачем тебе уезжать в начале вашего
московского сезона? Я не на то рассчитывал,
дорогая моя. Извини, что я тебе противоречу.
Многочисленное войско, предводимое самим великим князем, выступило против Новгорода, Иоанн убедил князя тверского Михаила действовать с ним заодно, псковитянам приказал выступить с
московским воеводою Федором Юрьевичем Шуйским, по
дороге к Новгороду, устюжанам же и вятчанам идти на Двинскую землю под начальством Василия Федоровича Образца и Бориса Слепого-Тютчева, а князю Даниилу Холмскому — на Рузу.
На другой день, 20 июля, Алексей Аракчеев поступил в корпус, а отец его, встретившись с одним
московским родственником, давшим ему денег на
дорогу, «поручив сына под покровительство Казанской Богородицы», уехал в деревню.
Да не подумает
дорогой читатель, что, сопоставляя чисто классическое учебное заведение со своего рода воспитательным для
московских «матушкиных сынков» учреждением, мы имеем какую-нибудь заднюю мысль. Ничего кроме чисто топографического указания места, где помещалась первая школа, в стенах которой начал свою отдельную от родительского крова жизнь Николай Савин — не заключается в вышеприведенных строках.
Полицией было назначено на каждой большой
дороге место, куда
московским жителям позволялось приходить и закупать от сельских жителей все, в чем была надобность. Между покупателями и продавцами были разложены большие огни и сделаны надолбы, и строго наблюдалось, чтобы городские жители до приезжих не дотрагивались и не смешивались вместе. Деньги при передаче обмакивались в уксус. Но, несмотря на все это, чума принимала все более и более ужасающие размеры.
— Вспомни, сколько щедрот своих излил на тебя законный князь твой: все имущество твое, злато, серебро, каменья
дорогие и узорочья всякие, поселья со всеми землями и угодьями остались сохранены от алчбы вражеского меча; жизнь твоя, бывшая подле смерти, искупилась не чем иным, как неподкупною милостью великого князя
московского.
Он горел желанием поступить в военную службу и, быть может, не вмешайся в его судьбу две дамские прихоти, сперва его бабушки, поклонницы «
Московских ведомостей», а затем его матери, хранившей в своем сердце воспоминание о танцах с миловидными и чистенькими лицеистами, по той
дороге, которую определил ему отец, при корпусном воспитании, его жизнь сложилась бы иначе и несомненные способности и духовные силы, таившиеся в этом пылком юноше, получили бы другое направление.