Неточные совпадения
Г-жа Простакова (к
мужу). Завтре в шесть часов, чтоб карета подвезена была к заднему крыльцу.
Слышишь ли ты? Не прозевай.
Когда началась четырехверстная скачка с препятствиями, она нагнулась вперед и, не спуская глаз, смотрела на подходившего к лошади и садившегося Вронского и в то же время
слышала этот отвратительный, неумолкающий голос
мужа. Она мучалась страхом зa Вронского, но еще более мучалась неумолкавшим, ей казалось, звуком тонкого голоса
мужа с знакомыми интонациями.
— А что за прелесть моя Варенька! А? — сказала Кити
мужу, как только Сергей Иванович встал. Она сказала это так, что Сергей Иванович мог
слышать ее, чего она, очевидно, хотела. — И как она красива, благородно красива! Варенька! — прокричала Кити, — вы будете в мельничном лесу? Мы приедем к вам.
Когда она думала о Вронском, ей представлялось, что он не любит ее, что он уже начинает тяготиться ею, что она не может предложить ему себя, и чувствовала враждебность к нему зa это. Ей казалось, что те слова, которые она сказала
мужу и которые она беспрестанно повторяла в своем воображении, что она их сказала всем и что все их
слышали. Она не могла решиться взглянуть в глаза тем, с кем она жила. Она не могла решиться позвать девушку и еще меньше сойти вниз и увидать сына и гувернантку.
— Да, я очень рада, что увидала вас, — сказала она с улыбкой. — Я
слышала о вас столько со всех сторон, даже от вашего
мужа. Он был у меня, и он мне очень понравился, — очевидно с дурным намерением прибавила она. — Где он?
Эти два обстоятельства были: первое то, что вчера он, встретив на улице Алексея Александровича, заметил, что он сух и строг с ним, и, сведя это выражение лица Алексея Александровича и то, что он не приехал к ним и не дал энать о себе, с теми толками, которые он
слышал об Анне и Вронском, Степан Аркадьич догадывался, что что-то не ладно между
мужем и женою.
— А! — сказала она, как бы удивленная. — Я очень рада, что вы дома. Вы никуда не показываетесь, и я не видала вас со времени болезни Анны. Я всё
слышала — ваши заботы. Да, вы удивительный
муж! — сказала она с значительным и ласковым видом, как бы жалуя его орденом великодушия за его поступок с женой.
Если же между ими и происходило какое-нибудь то, что называют другое-третье, то оно происходило втайне, так что не было подаваемо никакого вида, что происходило; сохранялось все достоинство, и самый
муж так был приготовлен, что если и видел другое-третье или
слышал о нем, то отвечал коротко и благоразумно пословицею: «Кому какое дело, что кума с кумом сидела».
— Это, однако ж, странно, — сказала во всех отношениях приятная дама, — что бы такое могли значить эти мертвые души? Я, признаюсь, тут ровно ничего не понимаю. Вот уже во второй раз я все
слышу про эти мертвые души; а
муж мой еще говорит, что Ноздрев врет; что-нибудь, верно же, есть.
Кому не скучно лицемерить,
Различно повторять одно,
Стараться важно в том уверить,
В чем все уверены давно,
Всё те же
слышать возраженья,
Уничтожать предрассужденья,
Которых не было и нет
У девочки в тринадцать лет!
Кого не утомят угрозы,
Моленья, клятвы, мнимый страх,
Записки на шести листах,
Обманы, сплетни, кольцы, слезы,
Надзоры теток, матерей,
И дружба тяжкая
мужей!
Но когда подвели его к последним смертным мукам, — казалось, как будто стала подаваться его сила. И повел он очами вокруг себя: боже, всё неведомые, всё чужие лица! Хоть бы кто-нибудь из близких присутствовал при его смерти! Он не хотел бы
слышать рыданий и сокрушения слабой матери или безумных воплей супруги, исторгающей волосы и биющей себя в белые груди; хотел бы он теперь увидеть твердого
мужа, который бы разумным словом освежил его и утешил при кончине. И упал он силою и воскликнул в душевной немощи...
«Мама хочет переменить
мужа, только ей еще стыдно», — догадался он, глядя, как на красных углях вспыхивают и гаснут голубые, прозрачные огоньки. Он
слышал, что жены
мужей и
мужья жен меняют довольно часто, Варавка издавна нравился ему больше, чем отец, но было неловко и грустно узнать, что мама, такая серьезная, важная мама, которую все уважали и боялись, говорит неправду и так неумело говорит. Ощутив потребность утешить себя, он повторил...
— Нет, он
услышит! — сказала она, указывая на портрет своего
мужа во весь рост, стоявший над диваном, в готической золоченой раме.
— Это очень серьезно, что вы мне сказали! — произнесла она задумчиво. — Если вы не разбудили меня, то напугали. Я буду дурно спать. Ни тетушки, ни Paul,
муж мой, никогда мне не говорили этого — и никто. Иван Петрович, управляющий, привозил бумаги, счеты, я
слышала, говорили иногда о хлебе, о неурожае. А… о бабах этих… и о ребятишках… никогда.
— Non, il est impayable, [Нет, он бесподобен,] — обратилась графиня Катерина Ивановна к
мужу. — Он мне велит итти на речку белье полоскать и есть один картофель. Он ужасный дурак, но всё-таки ты ему сделай, что он тебя просит. Ужасный оболтус, — поправилась она. — А ты
слышал: Каменская, говорят, в таком отчаянии, что боятся за ее жизнь, — обратилась она к
мужу, — ты бы съездил к ней.
— Так я оставлю en blanc [пробел] что тебе нужно о стриженой, а она уж велит своему
мужу. И он сделает. Ты не думай, что я злая. Они все препротивные, твои protégées, но je ne leur veux pas de mal. [я им зла не желаю.] Бог с ними! Ну, ступай. А вечером непременно будь дома.
Услышишь Кизеветера. И мы помолимся. И если ты только не будешь противиться, ça vous fera beaucoup de bien. [это тебе принесет большую пользу.] Я ведь знаю, и Элен и вы все очень отстали в этом. Так до свиданья.
— Не излагайте, это второстепенность. А насчет помощи, я не первому вам помогаю, Дмитрий Федорович. Вы, вероятно,
слышали о моей кузине Бельмесовой, ее
муж погибал, провалился, как вы характерно выразились, Дмитрий Федорович, и что же, я указала ему на коннозаводство, и он теперь процветает. Вы имеете понятие о коннозаводстве, Дмитрий Федорович?
— Нынче поутру Кирсанов дал мне адрес дамы, которая назначила мне завтра быть у нее. Я лично незнаком с нею, но очень много
слышал о ней от нашего общего знакомого, который и был посредником.
Мужа ее знаю я сам, — мы виделись у этого моего знакомого много раз. Судя по всему этому, я уверен, что в ее семействе можно жить. А она, когда давала адрес моему знакомому, для передачи мне, сказала, что уверена, что сойдется со мною в условиях. Стало быть, мой друг, дело можно считать почти совершенно конченным.
— Разумеется, она и сама не знала, слушает она, или не слушает: она могла бы только сказать, что как бы там ни было, слушает или не слушает, но что-то
слышит, только не до того ей, чтобы понимать, что это ей слышно; однако же, все-таки слышно, и все-таки расслушивается, что дело идет о чем-то другом, не имеющем никакой связи с письмом, и постепенно она стала слушать, потому что тянет к этому: нервы хотят заняться чем-нибудь, не письмом, и хоть долго ничего не могла понять, но все-таки успокоивалась холодным и довольным тоном голоса
мужа; а потом стала даже и понимать.
Тут, как уж и прежде
слышала Вера Павловна, отец
мужа актрисы стал привязываться к горничной; добродетель Крюковой, положим, и не подвергалась искушению, но началась домашняя ссора: бывшая актриса стала стыдить старика, старик стал сердиться.
Через три — четыре дня Кирсанов, должно быть, опомнился, увидел дикую пошлость своих выходок; пришел к Лопуховым, был как следует, потом стал говорить, что он был пошл; из слов Веры Павловны он заметил, что она не
слышала от
мужа его глупостей, искренно благодарил Лопухова за эту скромность, стал сам, в наказание себе, рассказывать все Вере Павловне, расчувствовался, извинялся, говорил, что был болен, и опять выходило как-то дрянно.
В кабинете были только трое: доктор Кацман, напрасно старавшийся привести покойного в чувство, и Дидя с
мужем. Устенька вошла за банковскими дельцами и с ужасом
услышала, как говорил Штофф, Мышникову...
Ш. Как, матка? Сверх того, что в нынешние времена не худо иметь хороший чин, что меня называть будут: ваше высокородие, а кто поглупее — ваше превосходительство; но будет-таки кто-нибудь, с кем в долгие зимние вечера можно хоть поиграть в бирюльки. А ныне сиди, сиди, все одна; да и того удовольствия не имею, когда чхну, чтоб кто говорил: здравствуй. А как
муж будет свой, то какой бы насморк ни был, все
слышать буду: здравствуй, мой свет, здравствуй, моя душенька…
Не зная покою ни ночью, ни днем,
Рыдая над бедным сироткой,
Всё буду я думать о
муже моем
Да
слышать упрек его кроткий.
Я только теперь, в руднике роковом,
Услышав ужасные звуки,
Увидев оковы на
муже моем,
Вполне поняла его муки,
И силу его… и готовность страдать!
— Нет, генерал! Я теперь и сама княгиня,
слышали, — князь меня в обиду не даст! Афанасий Иванович, поздравьте вы-то меня; я теперь с вашею женой везде рядом сяду; как вы думаете, выгодно такого
мужа иметь? Полтора миллиона, да еще князь, да еще, говорят, идиот в придачу, чего лучше? Только теперь и начнется настоящая жизнь! Опоздал, Рогожин! Убирай свою пачку, я за князя замуж выхожу и сама богаче тебя!
Бедная женщина ходила по своим горницам как тень и вся дрожала, когда
слышала шаги
мужа.
Прощайте. Сегодня четвертая депеша — потому она и короче других. Хотелось только выполнить, наконец, ваше доброе желание
услышать о Неленьке. —
Муж ее переносит дорогу довольно хорошо.
— Вот в чем обязанность
мужа!
Слышали? — спросил Евгению Петровну Розанов, — та только улыбнулась.
Ольга Александровна
слышала, что
муж все шуршал бумагами и часто открывал ящики своего письменного стола.
Ребенок, пососав несколько дней материнское молоко, отравленное материнским горем, зачах, покорчился и умер. Мария Райнер целые годы неутешно горевала о своем некрещеном ребенке и оставалась бездетною. Только весною 1840 года она сказала
мужу: «Бог
услышал мою молитву: я не одна».
Полинька сама не знала, любила ли она своего
мужа, но ей было его жаль, когда вскоре после свадьбы она стала
слышать о нем самые дурные отзывы.
Полинька более всех
слышала такие отзывы от тех самых своих дядей, которые общими усилиями устраивали ее свадьбу с Калистратовым, и приписывала большинство дурных толков о
муже злобе дядей, у которых Калистратов, наступя на горло, отбирал каждую порошинку, принадлежавшую Полиньке.
Мать, в свою очередь, пересказывала моему отцу речи Александры Ивановны, состоявшие в том, что Прасковью Ивановну за богатство все уважают, что даже всякий новый губернатор приезжает с ней знакомиться; что сама Прасковья Ивановна никого не уважает и не любит; что она своими гостями или забавляется, или ругает их в глаза; что она для своего покоя и удовольствия не входит ни в какие хозяйственные дела, ни в свои, ни в крестьянские, а все предоставила своему поверенному Михайлушке, который от крестьян пользуется и наживает большие деньги, а дворню и лакейство до того избаловал, что вот как они и с нами, будущими наследниками, поступили; что Прасковья Ивановна большая странница, терпеть не может попов и монахов, и нищим никому копеечки не подаст; молится богу по капризу, когда ей захочется, — а не захочется, то и середи обедни из церкви уйдет; что священника и причет содержит она очень богато, а никого из них к себе в дом не пускает, кроме попа с крестом, и то в самые большие праздники; что первое ее удовольствие летом — сад, за которым она ходит, как садовник, а зимою любит она петь песни, слушать, как их поют, читать книжки или играть в карты; что Прасковья Ивановна ее, сироту, не любит, никогда не ласкает и денег не дает ни копейки, хотя позволяет выписывать из города или покупать у разносчиков все, что Александре Ивановне вздумается; что сколько ни просили ее посторонние почтенные люди, чтоб она своей внучке-сиротке что-нибудь при жизни назначила, для того чтоб она могла жениха найти, Прасковья Ивановна и
слышать не хотела и отвечала, что Багровы родную племянницу не бросят без куска хлеба и что лучше век оставаться в девках, чем навязать себе на шею
мужа, который из денег женился бы на ней, на рябой кукушке, да после и вымещал бы ей за то.
— Клеопатра-то Петровна,
слышали, опять сошлась с
мужем, приехала к нему: недолго, видно, продержал ее господин Постен.
— Кажется, знает!.. — отвечала Фатеева довольно холодно. — По крайней мере, я
слышала, что
муж к ней и к Есперу Иванычу, как к родственникам своим, писал обо всем, и она, вероятно, больше симпатизирует ему.
—
Муж ее, я
слышала, скоро умрет, и ты можешь сейчас же жениться на ней.
—
Слышали, какую она штуку отпустила, — уехала от мужа-то?
— Будет, мой друг, к обеду, непременно будет. И Нонночка с
мужем — все вместе приедут. Чай, ты уж
слышал: ведь я дочку-то замуж выдала! а какой человек… преотличнейший! В следователях служит у нас в уезде, на днях целую шайку подмётчиков изловил! Вот радость-то будет! Ах, ты родной мой, родной!
Она ничего не знает о тебе, никогда не
услышит о тебе, глаза ее скользят по тебе, не видя, но ты тут, подле, всегда обожающий, всегда готовый отдать за нее — нет, зачем за нее — за ее каприз, за ее
мужа, за любовника, за ее любимую собачонку — отдать и жизнь, и честь, и все, что только возможно отдать!
Липочка. Что мне до ваших кошек! Мне
мужа надобно! Что это такое! Страм встречаться с знакомыми; в целой Москве не могли выбрать жениха — всё другим да другим. Кого не заденет за живое: все подруги с
мужьями давно, а я словно сирота какая! Отыскался вот один, так и тому отказали.
Слышите, найдите мне жениха, беспременно найдите!.. Вперед вам говорю, беспременно сыщите, а то для вас же будет хуже: нарочно, вам назло, по секрету заведу обожателя, с гусаром убегу, да и обвенчаемся потихоньку.
— Тут, надеюсь, нас никто не
услышит, — начала та, — вчерашний день
муж мой получил из нашей гадкой провинции извещение, что на него там сделан какой-то совершенно глупый донос, что будто бы он беглый с каторги и что поэтому уже начато дело… Это бы все еще ничего, — но говорят, что донос этот идет от какого-то живущего у вас доктора.
— Близко я его узнала недавно, — отвечала gnadige Frau, — но много
слышала о нем от
мужа моего, Сверстова, с которым Егор Егорыч лет двадцать дружен.
— Вы, пожалуйста, не стесняйтесь говорить мне все; я с
мужем моим давно во вражде, а об вас я
слышу от всех, как об честнейшем человеке.
По деревенским обычаям, обоим супругам была отведена общая спальня, в которую войдя после ужина, они хоть и затворились, но комнатная прислуга кузьмищевская, долго еще продолжавшая ходить мимо этой комнаты, очень хорошо
слышала, что супруги бранились, или, точнее сказать, Миропа Дмитриевна принялась ругать
мужа на все корки и при этом, к удивлению молодых горничных, произнесла такие слова, что хоть бы в пору и мужику, а Аггей Никитич на ее брань мычал только или произносил глухим голосом...
Пани ужасно конфузилась, говорила, что деньги она получила от
мужа; Аггей Никитич
слышать, однако, ничего не хотел, и пани уступила его просьбе, а затем в продолжение следующей недели так распорядилась своим капиталом, что у нее не осталось копейки в кармане; зато в ближайший праздник она встретила пришедшего к ней Аггея Никитича в таком восхитительном новом платье, что он, ахнув от восторга и удивления, воскликнул...
Сусанне Николаевне против воли ее было ужасно досадно
слышать такое мнение об Углакове, потом она и не верила
мужу, предполагая, что тот это говорит из ревности.
Немало также ставило в тупик и откупщицу все, что она
слышала об Аггее Никитиче и пани Вибель, тем более, что она не вполне верила, чтобы у той было что-нибудь серьезное с Аггеем Никитичем, и простодушно полагала, что Марья Станиславовна, как объяснила та ей, екав с нею в возке в Синьково, разошлась с
мужем по нестерпимости характера его.
— Завтра вы, по приказанию
мужа, я
слышу, опять к нам явитесь? — продолжала пани Вибель.
— Мой
муж?.. Ха-ха-ха… — засмеялась пани Вибель; она решительно не поверила тому, что
слышала, и сказала откупщице: — Этого уж никак не может быть!