Неточные совпадения
На запад пятиглавый Бешту синеет, как «последняя туча рассеянной бури»;
на север подымается Машук, как мохнатая персидская шапка, и закрывает всю эту часть небосклона;
на восток смотреть веселее: внизу передо мною пестреет чистенький, новенький городок, шумят целебные ключи, шумит разноязычная толпа, — а там, дальше, амфитеатром громоздятся
горы все синее и туманнее, а
на краю
горизонта тянется серебряная цепь снеговых вершин, начинаясь Казбеком и оканчиваясь двуглавым Эльбрусом…
Жар несносный; движения никакого, ни в воздухе, ни
на море. Море — как зеркало, как ртуть: ни малейшей ряби. Вид пролива и обоих берегов поразителен под лучами утреннего солнца. Какие мягкие, нежащие глаз цвета небес и воды! Как ослепительно ярко блещет солнце и разнообразно играет лучами в воде! В ином месте пучина кипит золотом, там как будто
горит масса раскаленных угольев: нельзя смотреть; а подальше, кругом до
горизонта, распростерлась лазурная гладь. Глаз глубоко проникает в прозрачные воды.
Высокие
горы, сплошь обросшие дремучим сибирским лесом, замыкали картину
на горизонте.
Между тем гроза стала удаляться, но молнии еще долго вспыхивали
на небе, отражаясь широким пламенем
на горизонте, и тогда особенно отчетливо можно было рассмотреть контуры отдаленных
гор и тяжелые дождевые тучи, сыпавшие дождем вперемежку со снегом.
Погода все эти дни стояла хмурая; несколько раз начинал моросить дождь; отдаленные
горы были задернуты не то туманом, не то какою-то мглою. По небу, покрытому тучами,
на восточном
горизонте протянулись светлые полосы, и это давало надежду, что погода разгуляется.
Ночью, перед рассветом, меня разбудил караульный и доложил, что
на небе видна «звезда с хвостом». Спать мне не хотелось, и потому я охотно оделся и вышел из палатки. Чуть светало. Ночной туман исчез, и только
на вершине
горы Железняк держалось белое облачко. Прилив был в полном разгаре. Вода в море поднялась и затопила значительную часть берега. До восхода солнца было еще далеко, но звезды стали уже меркнуть.
На востоке, низко над
горизонтом, была видна комета. Она имела длинный хвост.
Солнце только что успело скрыться за
горизонтом, и в то время, когда лучи его золотили верхушки
гор, в долинах появились сумеречные тени.
На фоне бледного неба резко выделялись вершины деревьев с пожелтевшими листьями. Среди птиц, насекомых, в сухой траве — словом, всюду, даже в воздухе, чувствовалось приближение осени.
С вершины перевала нам открылся великолепный вид
на реку Улахе. Солнце только что скрылось за
горизонтом. Кучевые облака
на небе и дальние
горы приняли неясно-пурпуровую окраску. Справа от дороги светлой полосой змеилась река. Вдали виднелись какие-то фанзы. Дым от них не подымался кверху, а стлался по земле и казался неподвижным. В стороне виднелось небольшое озерко. Около него мы стали биваком.
Запасшись этим средством, мы шли вперед до тех пор, пока солнце совсем не скрылось за
горизонтом. Паначев тотчас же пошел
на разведку. Было уже совсем темно, когда он возвратился
на бивак и сообщил, что с
горы видел долину Улахе и что завтра к полудню мы выйдем из леса. Люди ободрились, стали шутить и смеяться.
Ближайшие вершины имели причудливые очертания, за ними толпились другие, но контуры их были задернуты дымкой синеватого тумана, а дальше уже нельзя было разобрать,
горы это или кучевые облака
на горизонте.
Спустившись с дерева, я присоединился к отряду. Солнце уже стояло низко над
горизонтом, и надо было торопиться разыскать воду, в которой и люди и лошади очень нуждались. Спуск с куполообразной
горы был сначала пологий, но потом сделался крутым. Лошади спускались, присев
на задние ноги. Вьюки лезли вперед, и, если бы при седлах не было шлей, они съехали бы им
на голову. Пришлось делать длинные зигзаги, что при буреломе, который валялся здесь во множестве, было делом далеко не легким.
Золотистым отливом сияет нива; покрыто цветами поле, развертываются сотни, тысячи цветов
на кустарнике, опоясывающем поле, зеленеет и шепчет подымающийся за кустарником лес, и он весь пестреет цветами; аромат несется с нивы, с луга, из кустарника, от наполняющих лес цветов; порхают по веткам птицы, и тысячи голосов несутся от ветвей вместе с ароматом; и за нивою, за лугом, за кустарником, лесом опять виднеются такие же сияющие золотом нивы, покрытые цветами луга, покрытые цветами кустарники до дальних
гор, покрытых лесом, озаренным солнцем, и над их вершинами там и здесь, там и здесь, светлые, серебристые, золотистые, пурпуровые, прозрачные облака своими переливами слегка оттеняют по
горизонту яркую лазурь; взошло солнце, радуется и радует природа, льет свет и теплоту, аромат и песню, любовь и негу в грудь, льется песня радости и неги, любви и добра из груди — «о земля! о нега! о любовь! о любовь, золотая, прекрасная, как утренние облака над вершинами тех
гор»
Шатры номадов. Вокруг шатров пасутся овцы, лошади, верблюды. Вдали лес олив и смоковниц. Еще дальше, дальше,
на краю
горизонта к северо — западу, двойной хребет высоких
гор. Вершины
гор покрыты снегом, склоны их покрыты кедрами. Но стройнее кедров эти пастухи, стройнее пальм их жены, и беззаботна их жизнь в ленивой неге: у них одно дело — любовь, все дни их проходят, день за днем, в ласках и песнях любви.
Должно быть, солнце только что скрылось за
горизонтом, потому что
на западе по ту сторону
гор зарделась вечерняя заря.
При каждой вспышке молнии я видел тучи
на небе, каждое дерево в отдельности, видел одновременно ближние и дальние предметы и
горизонт, где тоже поминутно вспыхивали молнии и были
горы, похожие
на облака, и облака, похожие
на горы. Потоки воды, падающей с неба, освещаемые бледноголубыми вспышками атмосферного электричества, казались неподвижными стеклянными нитями, соединявшими небо и землю.
Баламутский завод был прикрыт широкой
горой;
на горизонте расплывшимся пятном чуть виднелся Кукарский завод.
Опять шел Ромашов домой, чувствуя себя одиноким, тоскующим, потерявшимся в каком-то чужом, темном и враждебном месте. Опять
горела на западе в сизых нагроможденных тяжелых тучах красно-янтарная заря, и опять Ромашову чудился далеко за чертой
горизонта, за домами и полями, прекрасный фантастический город с жизнью, полной красоты, изящества и счастья.
Сотни свежих окровавленных тел людей, за 2 часа тому назад полных разнообразных, высоких и мелких надежд и желаний, с окоченелыми членами, лежали
на росистой цветущей долине, отделяющей бастион от траншеи, и
на ровном полу часовни Мертвых в Севастополе; сотни людей с проклятиями и молитвами
на пересохших устах — ползали, ворочались и стонали, — одни между трупами
на цветущей долине, другие
на носилках,
на койках и
на окровавленном полу перевязочного пункта; а всё так же, как и в прежние дни, загорелась зарница над Сапун-горою, побледнели мерцающие звезды, потянул белый туман с шумящего темного моря, зажглась алая заря
на востоке, разбежались багровые длинные тучки по светло-лазурному
горизонту, и всё так же, как и в прежние дни, обещая радость, любовь и счастье всему ожившему миру, выплыло могучее, прекрасное светило.
— Неужели это уж Севастополь? — спросил меньшой брат, когда они поднялись
на гору, и перед ними открылись бухта с мачтами кораблей, море с неприятельским далеким флотом, белые приморские батареи, казармы, водопроводы, доки и строения города, и белые, лиловатые облака дыма, беспрестанно поднимавшиеся по желтым
горам, окружающим город, и стоявшие в синем небе, при розоватых лучах солнца, уже с блеском отражавшегося и спускавшегося к
горизонту темного моря.
Рассказав Сергею Степанычу о своей женитьбе, о всех горях своих семейных, он перешел и к общественному
горю, каковым считал явление убийцы и каторжника Тулузова
на горизонте величия, и просил помочь ему во всех сих делах.
На правой стороне чуть не в самые рельсы ударяла синяя волна Мичигана — огромного, как море, и пароход, шедший прямо к берегу, выплывал из-за водного
горизонта, большой и странный, точно он взбирался
на водяную
гору…
Позади была только что перейденная отрядом быстрая чистая речка, впереди — обработанные поля и луга с неглубокими балками, еще впереди — таинственные черные
горы, покрытые лесом, за черными
горами — еще выступающие скалы, и
на высоком
горизонте — вечно прелестные, вечно изменяющиеся, играющие светом, как алмазы, снеговые
горы.
Обернувшись к товарищам, он разглядел, кому какие принадлежали ноги; но вдруг ему показалось, что плеснуло что-то
на той стороне Терека, и он еще раз оглянулся
на светлеющий
горизонт гор под перевернутым серпом,
на черту того берега,
на Терек и
на отчетливо видневшиеся теперь плывущие по нем карчи.
На быстром движении тройки по ровной дороге
горы, казалось, бежали по
горизонту, блестя
на восходящем солнце своими розоватыми вершинами.
Солнце не успело еще обогнуть
гору, и часть ее, обращенная к путешественникам, окутывалась тенью. Это обстоятельство значительно улучшало снежную дорогу: дядя Аким не замедлил приблизиться к вершине. С каждым шагом вперед выступала часть сияющего, неуловимо далекого
горизонта… Еще шаг-другой, и дядя Аким очутился
на хребте противоположного ската, круто спускавшегося к реке.
Вдали
на горизонте ни одного паруса,
на левом берегу в лиловатой мгле
горы, сады, башни, дома,
на всем играет солнце, но все чуждо, равнодушно, путаница какая-то…
Такая заря
горела, когда Ида взяла с этажерки свою библию. Одна самая нижняя полоса уже вдвигалась в янтарный фон по красной черте
горизонта. Эта полоса была похожа цветом
на полосу докрасна накаленного чугуна. Через несколько минут она должна была остывать, синеть и, наконец, сравняться с темным фоном самого неба.
Лес, бесконечный лес выстилал
горы, точно они были покрыты дорогим, мохнатым темно-зеленым ковром, который в ногах ложился темными складками, и блестел
на вершинах светло-зелеными и желтоватыми тонами, делаясь
на горизонте темно-синим.
Белый господский дом и церковь, расположенные
на горе, вдруг ярко засияли посреди темных, покрытых еще густою тенью дерев и избушек; в свою очередь сверкнуло за ними дальнее озеро; с каждою минутой выскакивали из мрака новые предметы: то ветряная мельница с быстро вращающимися крыльями, то клочок озими, который как бы мгновенно загорался; правда, слева все еще клубились сизые хребты туч и местами косая полоса ливня сливала сумрачное небо с отдаленным
горизонтом; но вот и там мало-помалу начало светлеть…
Подалее, в густой зелени древних вязов, блистает златоглавый Данилов монастырь; еще далее, почти
на краю
горизонта, синеются Воробьевы
горы.
Вечерние тени удлинились. Солнце стояло над самой чертой земли, окрашивая пыль в яркий пурпуровый цвет. Дорога пошла под
гору. Далеко
на горизонте показались неясные очертания леса и жилых строений.
Прямо перед нами,
на темной лазури
горизонта, с поражающею ясностию виднелись ярко-белые, матовые массы снеговых
гор с их причудливыми, но до малейших подробностей изящными тенями и очертаниями.
Месяц скрылся уже за близким
горизонтом черных
гор, которые виднелись направо, и бросал
на верхушки их слабый и дрожащий полусвет, резко противоположный с непроницаемым мраком, покрывавшим их подошвы.
Эти звуки, полные дикого возбуждения, надолго остались у меня в памяти, и впоследствии не раз, когда я с стесненным сердцем смотрел
на угрюмые приленские виды,
на этот
горизонт, охваченный
горами, по крутым склонам которых теснятся леса, торчат скалы и туманы выползают из ущелий, — мне всегда казалось, что этот дикий крик хищника носится в воздухе над печальною и мрачною страной.
Солнце зашло в облака, и только узкая багрово-красная полоска
горела на горизонте, обещая назавтра ветер.
По сторонам дороги и вдали
на горизонте змееобразные огни: это
горит прошлогодняя трава, которую здесь нарочно поджигают.
Уже светало.
На востоке
горизонт окрасился в багрянец, от него кверху поднялось пурпурное сияние, от которого розовели снега
на высоких
горах, а в долинах дремучий лес еще грезил предрассветным сном. Месяц еще более побледнел, тьма быстро уходила
на запад…
Приближались сумерки. Огненной рекой разливалась заря по
горизонту. Точно там,
на западе, произошло страшнее вулканическое извержение и
горела земля.
Горы в отдалении стали окрашиваться в фиолетовые тона. Океан погружался в дремотное состояние.
На том берегу, где теперь заливной луг, в ту пору стоял крупный березовый лес, а вон
на той лысой
горе, что виднеется
на горизонте, тогда синел старый-старый сосновый бор.
На юге медленно дрожало большое, сплошное зарево.
На западе, вдоль железнодорожного пути,
горели станции. Как будто ряд огромных, тихих факелов тянулся по
горизонту. И эти факелы уходили далеко вперед нас. Казалось, все, кто знал, как спастись, давно уже там,
на севере, за темным
горизонтом, а мы здесь в каком-то кольце.
Смерть горячо любимой матери была для юной княжны Евпраксии первым жизненным
горем, первою черною тучею
на горизонте ее безоблачного детства.
Горы и леса, которые так хорошо скрывали его, остались далеко позади и виднелись
на горизонте, что доказывало, что он прошел за ночь по крайней мере верст пятнадцать. Местность эта Савину представлялась малоутешительной, хотя он и двинулся далее, держась все одного и того же направления.
Вы, по крайней мере, хоть короткое время да были счастливы, любили и были любимы, я же кроме
горя ничего не видела в жизни, а счастье, только что показавшееся
на моем
горизонте, закатилось и исчезло.
И гусары по линии войск прошли
на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густою колонной, — это были резервы; повыше ее
на горе видны были
на чистом, чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком освещении,
на самом
горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Прямо против батареи,
на горизонте противоположного бугра, виднелась деревня Шенграбен; левее и правее можно было различить в трех местах, среди дыма их костров, массы французских войск, которых, очевидно, бо́льшая часть находилась в самой деревне и за
горою.
Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что̀ было там,
на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие
на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска.