Неточные совпадения
Но виновный был нужен для мести нежного старика, он бросил дела всей империи и прискакал в Грузино. Середь пыток и крови, середь
стона и предсмертных криков Аракчеев, повязанный окровавленным платком, снятым с трупа наложницы, писал к Александру чувствительные письма, и Александр
отвечал ему: «Приезжай отдохнуть на груди твоего друга от твоего несчастия». Должно быть, баронет Виллие был прав, что у императора перед смертью вода разлилась в мозгу.
А он от болезни, от питья и от долгого колтыханья так ослабел, что ни слова не
отвечает, а только
стонет.
На этот раз ласки моего любимца Сурки были приняты мною благосклонно, и я, кажется, бегал, прыгал и валялся по земле больше, чем он; когда же мы пошли в сад, то я сейчас спросил: «Отчего вчера нас не пустили сюда?» — Живая Параша, не подумав,
отвечала: «Оттого, что вчера матушка очень
стонали, и мы в саду услыхали бы их голос».
Но вряд ли все эти
стоны и рыдания ее не были устроены нарочно, только для одного барина; потому что, когда Павел нагнал ее и сказал ей: «Ты скажи же мне, как егерь-то придет!» — «Слушаю, батюшка, слушаю», —
отвечала она ему совершенно покойно.
— Да-с, батюшка, изволил скончаться! —
отвечала Алена Сергеевна и затем, громко
простонав, склонила в землю, как бы в сильнейшей печали, свое старушечье лицо.
Она жадно прислушивалась к
стонам его сердца и
отвечала на них неприметными вздохами и никем не видимыми слезами. Она, даже и на притворные и приторные излияния тоски племянника, находила утешительные слова в таком же тоне и духе; но Александр и слушать не хотел.
Это, по-видимому,
ответило желанию всех, и зал
застонал...
Её неприятный голос опустился до шёпота, стало слышно, как шипит масло на плите, сердито булькает, закипая, вода в котле, глухо воет огонь и
стонет Маша. Евсей почувствовал себя обязанным
ответить на острые вопросы кухарки, ему хотелось утешить Машу, он осторожно покашлял и сказал, не глядя ни на кого...
— Все лучше посоветоваться! —
отвечала кротко княгиня: вечером она видела, что муж откуда-то приехал очень мрачный, затворился в своем кабинете и притворился, что читает; но потом, ночью, она очень хорошо слышала, что князь не заснул ни на минуту и даже
стонал несколько раз, как бы от чего-то душившего его.
— С этим народом иначе невозможно, — объяснял он, когда мы, наконец, продрались в караванную контору, где Осипа Иваныча уже дожидалось много народа. — Ох, смерть моя! —
стонал он, не зная, кому
отвечать. — У кабака с Каменскими да с мастеровыми горло дери, а здесь мужичье одолевает.
На этот шум из-за истоминских дверей
ответил слабый, перекушенный
стон.
— О, всех! всех, мои Иоганус! —
отвечала опять Софья Карловна, и василеостровский немец Иоган-Христиан Норк так спокойно глядел в раскрывавшиеся перед ним темные врата сени смертной, что если бы вы видели его тихо меркнувшие очи и его посиневшую руку, крепко сжимавшую руку Софьи Карловны, то очень может быть, что вы и сами пожелали бы пред вашим походом в вечность услыхать не вопль, не вой, не
стоны, не многословные уверения за тех, кого вы любили, а только одно это слово; одно ваше имя, произнесенное так, как произнесла имя своего мужа Софья Карловна Норк в ответ на его просьбу о детях.
— Неужели вы так думаете-с? — проникнутым голосом проговорил Павел Павлович, как-то странно сложив перед собою руки, пальцы в пальцы, и держа их перед грудью. Вельчанинов не
ответил ему и пошел шагать но комнате. «Лиза? Лиза?» —
стонало в его сердце.
Сова ли это закричала в роще, другое ли какое существо издало этот
стон, я не дал себе тогда отчета, но, как Мазепа Кочубею,
отвечал криком на зловещий звук.
«То, от чего вы сейчас
застонали и проснулись, — сказал он резко и затем подозрительно взглянул на меня. И, видя, что я не
отвечаю, он все так же подозрительно всматривался мне в лицо: — Вы не заметили там, в лесу… человека?..»
Микеша не
ответил и только крепче налег на весла, так что они
застонали в уключинах… Лодка взмыла вперед, под килем забились и зажурчали ленские волны. Высокие горы как будто дрогнули и тихо двинулись назад… Темные крыши Титаринского станка скоро потонули за мысом.
Где-то очень близко — мне показалось, что над самой моей головой, — робко чирикнула птичка, ей
ответила другая, третья… В лесу пронзительно захохотала сова, и ее крик звучно и резко пронесся между деревьев. Утка пролетела стороной, и долго не смолкало ее кряканье, все тише и тише доносясь до меня. Высоко на деревьях томно
застонали дикие голуби.
— Помилуй мя, боже! — глубоким
стоном сокрушения
ответил ему хор.
Ему отзывались другие колокольни: сипло, точно простуженный архиерейский бас, вякал надтреснутый колокол у Никиты Мученика; глухим, коротким, беззвучным рыданием
отвечали с Николы на Выселках, а в женском монастыре за речкой знаменитый «серебряный» колокол
стонал и плакался высокой, чистой, певучей нотой.
— Нет, отец, не боюсь, — тем же жалобным поющим голосом
ответил дьякон и энергично покачал головой. — Нет, не боюсь, — повторил он и, снова повернувшись на бок,
застонал и дрогнул от рыданий.
— Да уж, видно, надо будет в Осиповку приехать к тебе, — со
стонами отвечал Стуколов. — Коли Господь поднимет, праздник-от я у отца Михаила возьму… Ох!.. Господи помилуй!.. Стрельба-то какая!.. Хворому человеку как теперь по распутице ехать?.. Ох… Заступнице усердная!.. А там на Фоминой к тебе буду… Ох!.. Уксусу бы мне, что ли, к голове-то, либо капустки кочанной?..
Великаны-горы
ответили громким протяжным
стоном…
— Видится, что так, Марко Данилыч, —
ответила Дарья Сергевна. — По всем приметам выходит так. И нынешние, как в старину, на тот же ключ по ночам сходятся, и, как тогда, мужчины и женщины в одних белых длинных рубахах. И тоже пляшут, и тоже кружáтся, мирские песни поют, кличут, визжат, ровно безумные аль бесноватые, во всю мочь охают,
стонут, а к себе близко никого не подпускают.
— Все так же, Микешенька, все так же, родной. Не лучше, не хуже, измаялась я совсем, —
отвечала со
стоном Аксинья Захаровна и с ясной улыбкой глядя на брата. — Ты где летал, где был-побывал? — ласково она промолвила.
Водопьянов с неожиданною важностью кивнул ему головой и
отвечал: — «да; мы это рассмотрим; — вы будьте покойны, рассмотрим». Так говорил долго тот, кого я назвал Поталеевым. Он умер… он приходил ко мне раз… таким черным зверем… Первый раз он пришел ко мне в сумерки… и плакал, и
стонал… Я одобряю, что вы отдали его состоянье его родным… большим дворянам… Им много нужно… Да вон видите… по стенам… сколько их… Вон старушка, зачем у нее два носа… у нее было две совести…
Солдаты допытывались чего-то y несчастного хозяина избушки, на что последний
отвечал лишь одними только жалобными, протяжными
стонами…
Он не
отвечал мне, повозка тронулась, и он снова начал
стонать и охать самым ужасным, раздирающим душу голосом. Как будто, окончив мирские дела, он не находил больше причин удерживаться и считал теперь позволительным себе это облегчение.
Он испуганно, но сурово и злобно взглянул на меня и не
ответил. И я замолчал, и слышно стало, как
стонут и бредят раненые. Но, когда я поднялся уходить, он сжал мою руку своею горячею, но все еще сильною рукою и растерянно и тоскливо впился в меня провалившимися горящими глазами.
— Человек предполагает, а Бог располагает, это искони ведется, боярин! —
отвечал Савелий. — Известно, в лесу жутко. Теперь молния так и обливает заревом, а гром-то
стоном стонет. Чу? Ваши лошадушки так и храпят, сердечные.
— Конечно же… поспешим… —
отвечал Борис Иванович. Они быстро направились к лесу. Иван шел впереди. Подойдя к колодцу, они явственно услыхали
стоны. Иван первый пришел в себя от неожиданности всего происшедшего.
— Человек предполагает, а Бог располагает, это искони ведется, боярин! —
отвечал Савелий. — Вестимо, в лесу жутко. Теперь молонья так и обливает заревом, а гром-то
стоном стонет. Чу, ваши лошадушки так и храпят, сердечные.
— У страха глаза велики, ваше величество! Поверите ли? всю ночь проохала и
простонала белугой, так что семья хоть беги вон, —
отвечал стоявший за стулом; потом, обратясь к женщине, ласково сказал: — Чего бояться, дурочка? только махнет батюшка Петр Алексеевич своею легкою ручкою, так болесть, как с гуся вода.
Мариула не в силах
отвечать, только
стонет; хватается за его рукав, крепко, судорожно сжимает его и, готовая упасть от нестерпимой боли, виснет на нем. При свете месяца цыган всматривается в лицо своей куконы и каменеет от ужаса. Он не сомневается более: несчастная мать изуродовала себя крепкою водкой.
— Алла, алла! — раздалось по всему лагерю. Кочевники наскоро схватили свои луки и кое-как пустили стрелы в казаков; те
ответили им залпами из пищалей. Послышались крики и
стоны.
— Она умерла! — глухо
ответил Иннокентий Антипович. Марья Петровна
простонала и низко опустила голову.
«О, ох! — опять
застонал он, и, остановившись, закурил папиросу, и хотел думать о другом, как он перешлет ей деньги, не допустив ее до себя, но опять встало воспоминание о том, как она уже недавно — ей было уже больше двадцати лет — затеяла какой-то роман с четырнадцатилетним мальчиком, пажем, гостившим у них в деревне, как она довела мальчика до сумасшествия, как он разливался-плакал, и как она серьезно, холодно и даже грубо
отвечала отцу, когда он, чтобы прекратить этот глупый роман, велел мальчику уехать; и как с тех пор у него и прежде довольно холодные отношения к дочери стали совсем холодными и с ее стороны.
И страсть ее побеждала целомудренного попа. Под долгие
стоны осенней ночи, под звуки безумных речей, когда сама вечно лгущая жизнь словно обнажала свои темные таинственные недра, — в его помраченном сознании мелькала, как зарница, чудовищная мысль: о каком-то чудесном воскресении, о какой-то далекой и чудесной возможности. И на бешеную страсть попадьи он, целомудренный и стыдливый,
отвечал такою же бешеной страстью, в которой было все: и светлая надежда, и молитва, и безмерное отчаяние великого преступника.
На это Тения уже ничего не нашлась
ответить: она только собрала горстями наперед все свои волосы и, закрыв ими стыдом горящее лицо,
застонала, произнося среди слез...