Неточные совпадения
Я приехал
в Казань, опустошенную и погорелую. По улицам, наместо домов, лежали груды углей и торчали закоптелые стены без крыш и окон. Таков был след, оставленный Пугачевым! Меня привезли
в крепость, уцелевшую посереди сгоревшего города. Гусары сдали меня караульному офицеру. Он
велел кликнуть кузнеца. Надели мне на ноги цепь и заковали ее наглухо. Потом отвели меня
в тюрьму и оставили одного
в тесной и темной конурке, с одними голыми стенами и с окошечком, загороженным железною решеткою.
Так прожила Маслова семь лет. За это время она переменила два дома и один раз была
в больнице. На седьмом году ее пребывания
в доме терпимости и на восьмом году после первого падения, когда ей было 26 лет, с ней случилось то, за что ее посадили
в острог и теперь
вели на суд, после шести месяцев пребывания
в тюрьме с убийцами и воровками.
Дача, занимаемая
В., была превосходна. Кабинет,
в котором я дожидался, был обширен, высок и au rez-de-chaussee, [
в нижнем этаже (фр.).] огромная дверь
вела на террасу и
в сад. День был жаркий, из сада пахло деревьями и цветами, дети играли перед домом, звонко смеясь. Богатство, довольство, простор, солнце и тень, цветы и зелень… а
в тюрьме-то узко, душно, темно. Не знаю, долго ли я сидел, погруженный
в горькие мысли, как вдруг камердинер с каким-то странным одушевлением позвал меня с террасы.
— Будьте уверены, что все мирные средства ни к чему не
поведут, капризы, ожесточение — все это зашло слишком далеко. Я вашему преосвященству все рассказал, так, как вы желали, теперь я прибавлю, если вы мне откажете
в помощи, я буду принужден тайком, воровски, за деньги сделать то, что делаю теперь без шума, но прямо и открыто. Могу уверить вас
в одном: ни
тюрьма, ни новая ссылка меня не остановят.
Авигдора, этого О'Коннеля Пальоне (так называется сухая река, текущая
в Ницце), посадили
в тюрьму, ночью ходили патрули, и народ ходил, те и другие пели песни, и притом одни и те же, — вот и все. Нужно ли говорить, что ни я, ни кто другой из иностранцев не участвовал
в этом семейном деле тарифов и таможен. Тем не менее интендант указал на несколько человек из рефюжье как на зачинщиков, и
в том числе на меня. Министерство, желая показать пример целебной строгости,
велело меня прогнать вместе с другими.
В первую юность многое можно скорее вынести, нежели шпынянье, и я
в самом деле до
тюрьмы удалялся от моего отца и
вел против него маленькую войну, соединяясь с слугами и служанками.
Попавшись невзначай с оргий
в тюрьму, Соколовский превосходно себя
вел, он вырос
в остроге. Аудитор комиссии, педант, пиетист, сыщик, похудевший, поседевший
в зависти, стяжании и ябедах спросил Соколовского, не смея из преданности к престолу и религии понимать грамматического смысла последних двух стихов...
Жила она
в собственном ветхом домике на краю города, одиноко, и питалась плодами своей профессии. Был у нее и муж, но
в то время, как я зазнал ее, он уж лет десять как пропадал без
вести. Впрочем, кажется, она знала, что он куда-то услан, и по этому случаю
в каждый большой праздник возила
в тюрьму калачи.
Посредине бульвара конные жандармы носились за студентами. Работали с одной стороны нагайками, а с другой — палками и камнями. По бульвару метались лошади без всадников, а соседние улицы переполнились любопытными. Свалка шла вовсю: на помощь полиции были вызваны казаки, они окружили толпу и под усиленным конвоем
повели в Бутырскую
тюрьму. «Ляпинка» — описанное выше общежитие студентов Училища живописи — вся сплошь высыпала на бульвар.
Когда окруженную на бульваре толпу студентов,
в числе которой была случайно попавшая публика,
вели от Страстного к Бутырской
тюрьме, во главе процессии обращал на себя внимание великан купчина
в лисьей шубе нараспашку и без шапки.
Движение «
в сторону наименьшего (национального) сопротивления», — как его называет один из критиков — украинцев, —
вело сотни молодых людей
в тюрьмы,
в Сибирь и даже (как, например, Лизогуба) на плаху…
— Арестанты, особенно кандальные, любят подавать всякие вздорные прошения. Когда я был назначен сюда и
в первый раз обходил
тюрьму, то мне было подано до 50 прошений; я принял, но объявил просителям, что те из них, прошения которых окажутся не заслуживающими внимания, будут наказаны. Только два прошения оказались уважительными, остальные же — чепухой. Я
велел высечь 48 человек. Затем
в другой раз 25, потом всё меньше и меньше, и теперь уже просьб мне не подают. Я отучил их.
«
В начале моей деятельности, когда мне еще было 25 лет, пришлось мне однажды напутствовать
в Воеводской
тюрьме двух приговоренных к повешению за убийство поселенца из-за рубля сорока копеек. Вошел я к ним
в карцер и струсил с непривычки;
велел не затворять за собой дверей и не уходить часовому. А они мне...
Предварительно уговорившись с рядовым или гиляком, несколько человек каторжных бегут из
тюрьмы и
в условленном месте, где-нибудь
в тайге или на морском берегу, встречаются со своим конвоиром; тот
ведет их назад
в тюрьму, как пойманных, и получает по три рубля за каждого; потом, конечно, происходит дележ.
Теперь, когда прибывает партия женщин
в Александровск, то ее прежде всего торжественно
ведут с пристани
в тюрьму.
Рассказывают, что
в прежние годы, когда бедность
в Ново-Михайловке была вопиющая, из селения
вела в Дуэ тропинка, которую протоптали каторжные и свободные женщины, ходившие
в Дуйскую и Воеводскую
тюрьмы продавать себя арестантам за медные гроши.
Так как
в районе каждой
тюрьмы мне приходилось прежде всего пользоваться канцелярским материалом для справок и услугами грамотных людей, то во всем Тымовском округе, и особенно
в Рыковском, я не мог не заметить на первых порах того обстоятельства, что здешние писаря хорошо подготовлены и дисциплинированны, как будто прошли специальную школу; подворные описи и алфавиты они
ведут в образцовом порядке.
Женщин запирают на ночь
в камере, заранее для того приготовленной, и потом всю ночь
в тюрьме и
в посту идут разговоры о новой партии, о прелестях семейной жизни, о невозможности
вести хозяйство без бабы и т. п.
Слушая этот горький рассказ, я сначала решительно как будто не понимал слов рассказчика, — так далека от меня была мысль, что Пушкин должен умереть во цвете лет, среди живых на него надежд. Это был для меня громовой удар из безоблачного неба — ошеломило меня, а вся скорбь не вдруг сказалась на сердце. —
Весть эта электрической искрой сообщилась
в тюрьме — во всех кружках только и речи было, что о смерти Пушкина — об общей нашей потере, но
в итоге выходило одно: что его не стало и что не воротить его!
— Ужасная! — отвечал Абреев. — Он жил с madame Сомо. Та бросила его, бежала за границу и оставила триста тысяч векселей за его поручительством… Полковой командир два года спасал его, но последнее время скверно вышло: государь узнал и
велел его исключить из службы… Теперь его, значит, прямо
в тюрьму посадят… Эти женщины, я вам говорю, хуже змей жалят!.. Хоть и говорят, что денежные раны не смертельны, но благодарю покорно!..
— Ну, я не советовал бы вам этого делать, — проговорил он, — вы не знаете еще, видно, этого господина: он вас, без всякой церемонии,
велит остановить и посадит вас
в тюрьму, — и будет
в этом случае совершенно прав.
— Нет, я учитель. Отец мой — управляющий заводом
в Вятке, а я пошел
в учителя. Но
в деревне я стал мужикам книжки давать, и меня за это посадили
в тюрьму. После
тюрьмы — служил приказчиком
в книжном магазине, но —
вел себя неосторожно и снова попал
в тюрьму, потом —
в Архангельск выслали. Там у меня тоже вышли неприятности с губернатором, меня заслали на берег Белого моря,
в деревушку, где я прожил пять лет.
— Все, кому трудно живется, кого давит нужда и беззаконие, одолели богатые и прислужники их, — все, весь народ должен идти встречу людям, которые за него
в тюрьмах погибают, на смертные муки идут. Без корысти объяснят они, где лежит путь к счастью для всех людей, без обмана скажут — трудный путь — и насильно никого не
поведут за собой, но как встанешь рядом с ними — не уйдешь от них никогда, видишь — правильно все, эта дорога, а — не другая!
Народ они неумный, говорят несуразное такое, поговорят — опять
велят солдатам
в тюрьму отвести.
В Суздальской
тюрьме содержалось четырнадцать духовных лиц, всё преимущественно за отступление от православия; туда же был прислан и Исидор. Отец Михаил принял Исидора по бумаге и, не разговаривая с ним,
велел поместить его
в отдельной камере, как важного преступника. На третьей неделе пребывания Исидора
в тюрьме отец Михаил обходил содержащихся. Войдя к Исидору, он спросил: не нужно ли чего?
— Но здесь, здесь именно и открылась миру гнусность злодея, надменностию своею нас гнетущего и нахальством обуревающего… Получив мое извещение и имея на меня, как исконный враг рода человеческого, злобу, он, не помедлив даже мало,
повелел псом своим повлещи меня
в тюрьму, доколе не представлю ясных доказательств вымышленного якобы мною злоумышления… где и до днесь пребывание имею…
У многих из них появились слезы на глазах, но поспешивший
в коридор смотритель,
в отставном военном вицмундире и с сильно пьяной рожей,
велел, во-первых, арестантам разойтись по своим местам, а потом, войдя
в нумер к Лябьеву, объявил последнему, что петь
в тюрьме не дозволяется.
Генерал-губернатор удивился, что m-me Лябьева до сих пор не видалась с мужем, причем присовокупил, что он
велел даже бедному узнику с самых первых дней заключения послать фортепьяно
в тюрьму.
Придет
в Слободу
весть недобрая, заскрежещет Малюта зубами, налетит на пленных татар, насечет
в тюрьмах копны голов и упьется кровью до жадной души: не воротить своего детища!
— Эх, государь! — поспешил сказать Малюта, — куда твоя милость ни
велит вписать Максима, везде готов он служить по указу твоему! Да поди домой, Максим, поздно; скажи матери, чтобы не ждала меня; у нас дело
в тюрьме: Колычевых пытаем. Поди, Максим, поди!
И, окружив Вяземского стражей, он
повел его
в тюрьму.
Ведь правительство — это цари, министры, чиновники с перьями, которые меня ни к чему, как тот становой мужиков, принудить не могут:
поведут меня насильно
в суд,
в тюрьму, на казнь не цари и чиновники с перьями, а те самые люди, которые находятся
в таком же положении, как и я.
Слесаря Коптева жена мышьяком отравила. С неделю перед тем он ей, выпивши будучи, щёку до уха разодрал, шубу изрубил топором и сарафан, материно наследство, штофный [Немецкая шёлковая плотная ткань, обычно с разводами. — Ред.].
Вели её
в тюрьму, а она, будучи вроде как без ума, выйдя на базар, сорвала с себя всю одёжу» — ну, тут нехорошо начинается, извините!
Ему вдруг почему-то показалось, что его тоже могут заковать
в кандалы и таким же образом
вести по грязи
в тюрьму.
Между детьми и кредиторами объявилась игра,
в которой на ставке стояла престарелая мать первых, и она бог
весть бы докуда просидела и, может быть, и умерла бы
в тюрьме, потому что и та и другая из играющих сторон обличали большой такт и выдержку: кредиторы томили старушку
в тюрьме, надеясь добиться, что дети сжалятся над нею и отдадут деньги, а дети были еще тверже
в своем намерении не платить денег и оставить мать
в тюрьме.
— Хорошо, господа, хорошо! — сказал он, наконец, — пускай срамят этой несправедливостью имя французских солдат. Бросить
в тюрьму по одному подозрению беззащитного пленника, — quelle indignité [какая гнусность! (франц.)]. Хорошо, возьмите его, а я сейчас поеду к Раппу: он не жандармской офицер и понимает, что такое честь. Прощайте, Рославлев! Мы скоро увидимся. Извините меня! Если б я знал, что с вами будут поступать таким гнусным образом, то
велел бы вас приколоть, а не взял бы
в плен. До свиданья!
Арефа лежал без памяти, когда
в тюрьму привели новых преступников. Это были свои заводские двоеданы, провинившиеся на уроках. Они пожалели Арефу и отваживались с ним по две ночи. Тут уж смилостивился и приказчик и
велел расковать дьячка.
Воевода подождал, пока расковали Арефу, а потом отправился
в судную избу. Охоня
повела отца на монастырское подворье, благо там игумена не было, хотя его и ждали с часу на час. За ними шла толпа народу, точно за невиданными зверями: все бежали посмотреть на девку, которая отца из
тюрьмы выкупила. Поравнявшись с соборною церковью, стоявшею на базаре, Арефа
в первый раз вздохнул свободнее и начал усердно молиться за счастливое избавление от смертной напасти.
Посему прошу оного дворянина, яко разбойника, святотатца, мошенника, уличенного уже
в воровстве и грабительстве,
в кандалы заковать и
в тюрьму, или государственный острог, препроводить, и там уже, по усмотрению, лиша чинов и дворянства, добре барбарами шмаровать [Бить плетьми.] и
в Сибирь на каторгу по надобности заточить; проторы, убытки
велеть ему заплатить и по сему моему прошению решение учинить. — К сему прошению руку приложил дворянин Миргородского повета Иван, Никифоров сын, Довгочхун».
«Три дня тому назад святое братство
Под стражею
вело из Антекеры
В тюрьму отпавшего мориско. Вдруг,
Одетый
в плащ, черты сокрыты шляпой,
На них напал какой-то кавалер.
С угрозами и шпагою махая,
Он многих ранил, прочих разогнал,
Преступника ж освободил и скрылся».
И им тех городов дворян и детей боярских, велети имая приведчи к себе и бить
велеть по торгом кнутом и сажать
в тюрьму; а из
тюрьмы выимая велети их давать на крепкие поруки с записьми, что им быти с ними на государеве службе; и отписывать поместья и приказывать беречь до государева указу, и отписных поместий крестьянам слушать их ни
в чем не
велеть».
Делу полицейской расправы
в городе эта неформенность не мешала, но вопрос становился совершенно иным, когда пришла
весть о приезде «надменной фигуры». Александр Афанасьевич
в качестве градоначальника должен был встретить губернатора, принять и рапортовать ему о благосостоянии Солигалича, а также отвечать на все вопросы, какие Ланской ему предложит, и репрезентовать ему все достопримечательности города, начиная от собора до
тюрьмы, пустырей, оврагов, с которыми никто не знал, что делать.
— Так и так, я святотатец, и вот что сейчас совершил:
велите меня оковать и
в тюрьму посадить.
—
Ведите, говорю, его назад
в тюрьму.
Между тем пьеса развивалась, обвинение шло вперед, бальи [судья (от фр. bailli).] хотел его для наказания неприступной красавицы; черные люди суда мелькали по сцене, толковали так глубокомысленно, рассуждали так здраво, — потом осудили невинную Анету, и толпа жандармов
повела ее
в тюрьму… да, да, вот как теперь вижу, бальи говорит: «Господа служивые, отведите эту девицу
в земскую
тюрьму», — и бедная идет!
(Продолжая.) Но вы, как я слышала, были так умны и проницательны, что поняли ловушку и отказались от этого прекрасного предложения; тогда господин Бургмейер решился употребить против вас более верное средство… Муж мой теперь налицо и может подтвердить то, что я вам говорю… Он
велел ему скупить какое-то взыскание на вас, по которому ежели вы не заплатите Бургмейеру, то он поручил мужу посадить вас
в тюрьму, и тогда уж, конечно, Клеопатре Сергеевне очень удобно будет возвратиться к супругу своему.
Мирович. Потом она меня предостерегала, что муж твой очень желает опять с тобой сойтись и для того, чтобы разлучить меня с тобой,
велел даже скупить одно мое обязательство и засадить меня за него
в тюрьму.
И уже нет между нами солдат и арестантов, а просто идут семеро русских людей, и хоть не забываю я, что
ведёт эта дорога
в тюрьму, но, вспоминая прожитое мною этим счастливым летом и ранее, — хорошо, светло горит моё сердце, и хочется мне кричать во все стороны сквозь снежную тяжёлую муть...
Прохожий. Известно. Да только не могли они меня обвинить. Прокурор на суде мне такое слово сказал: вы, говорит, украли деньги. А я сейчас ему
в ответ: крадут воры, я говорю. А мы для партии экспроприацию совершили. Так он и не мог мне ответа дать. Туды, сюды, ничего не мог ответить.
Ведите, говорит, его
в тюрьму, значит
в заточение свободной жизни.
Царевича схватили, отвели
в тюрьму и два дня не давали ему пищи. На третий день пришли за царевичем и
повели его на суд. Народа собралось много слушать, как будут судить царевича.