Неточные совпадения
— Н-да… Есть у нас такие
умы: трудолюбив, но бесплоден, — сказал Макаров и обратился к Самгину: — Помнишь, как сома ловили? Недавно,
в Париже, Лютов вдруг сказал мне, что никакого сома не было и что он договорился с мельником пошутить над нами. И,
представь, эту шутку он считает почему-то очень дурной. Аллегория какая-то, что ли? Объяснить — не мог.
— Самое лучшее, мой милый, это то, что ты засмеялся. Трудно
представить, сколько этим каждый человек выигрывает, даже
в наружности. Я серьезнейшим образом говорю. У него, Татьяна Павловна, всегда такой вид, будто у него на
уме что-то столь уж важное, что он даже сам пристыжен сим обстоятельством.
Это значит, что все уже давно зародилось и лежало
в развратном сердце моем,
в желании моем лежало, но сердце еще стыдилось наяву, и
ум не смел еще
представить что-нибудь подобное сознательно.
— А знаете, какой совет она мне дала на прощанье? «Вы, говорит, теперь отдохните немного и дайте отдохнуть другим. Через год конкурс должен
представить отчет
в опеку, тогда вы их и накроете… Наверно, хватят большой куш с радости!» Каково сказано!.. Ха-ха… Такая политика
в этой бабенке —
уму помраченье! Недаром миллионными делами орудует.
Только недальнозорким
умам эти точки кажутся беспочвенными и оторванными от действительности;
в сущности же они
представляют собой не отрицание прошлого и настоящего, а результат всего лучшего и человечного, завещанного первым и вырабатывающегося
в последнем.
Если бы силы мои достаточны были,
представил бы я, как постепенно великий муж водворял
в понятие свое понятия чуждые, кои, преобразовавшись
в душе его и разуме,
в новом виде явилися
в его творениях или родили совсем другие,
уму человеческому доселе недоведомые.
— Я так и знала, что вы поймете, — с важностью продолжала она. — Князь Щ. и Евгений Павлыч ничего
в этих двух
умах не понимают, Александра тоже, а
представьте себе: maman поняла.
— Именно! Я вас очень люблю, Рязанов, за то, что вы умница. Вы всегда схватите мысль на лету, хотя должна сказать, что это не особенно высокое свойство
ума. И
в самом деле, сходятся два человека, вчерашние друзья, собеседники, застольники, и сегодня один из них должен погибнуть. Понимаете, уйти из жизни навсегда. Но у них нет ни злобы, ни страха. Вот настоящее прекрасное зрелище, которое я только могу себе
представить!
— Замечательно то, что нигде — ни
в Париже, ни
в Лондоне, — поверьте, это мне рассказывали люди, которые видели весь белый свет, — никогда нигде таких утонченных способов любви, как
в этом городе, вы не встретите. Это что-нибудь особенное, как говорят наши еврейчики. Такие выдумывают штуки, которые никакое воображение не может себе
представить. С
ума можно сойти!
— Расскажите подробнее. Слушайте: я ужасно желаю видеть Наташу, потому что мне много надо с ней переговорить, и мне кажется, что мы с ней все решим. А теперь я все ее
представляю себе
в уме: она должна быть ужасно умна, серьезная, правдивая и прекрасная собой. Ведь так?
Отчего же, несмотря на убедительность этих доводов, все-таки ощущается какая-то неловкость
в то самое время, когда они представляются
уму с такою ясностью? Несомненно, что эти люди правы, говорите вы себе, но тем не менее действительность
представляет такое разнообразное сплетение гнусности и безобразия, что чувствуется невольная тяжесть
в вашем сердце… Кто ж виноват
в этом? Где причина этому явлению?
— Сумасшедшие, хотите вы сказать?.. договаривайте, не краснейте! Но кто же вам сказал, что я не хотел бы не то чтоб с
ума сойти — это неприятно, — а быть сумасшедшим? По моему искреннему убеждению, смерть и сумасшествие две самые завидные вещи на свете, и когда-нибудь я попотчую себя этим лакомством. Смерть я не могу себе
представить иначе, как
в виде состояния сладкой мечтательности, состояния грез и несокрушимого довольства самим собой, продолжающегося целую вечность… Я понимаю иногда Вертера.
Сверх того, старик не скрывал от себя, что Ольга была некрасива (ее и
в институте звали дурнушкой), а это тоже имеет влияние на судьбу девушки. Лицо у нее было широкое, расплывчатое, корпус сутулый, приземистый. Не могла она нравиться. Разве тот бы ее полюбил, кто оценил бы ее сердце и
ум. Но такие ценители вообще
представляют исключение, и уж, разумеется, не
в деревне можно было надеяться встретить их.
Такое прошлое, не
представляя особенных задатков действительной благомысленности, все-таки свидетельствовало о недюжинном
уме и способности извлекать пользу из окружающей среды и тех условий,
в которых она живет.
А теперь? что такое он собой
представляет? — нечто вроде сторожа при земских переправах… да! Но, кроме того, и лохматые эти… того гляди, накуролесят! Откуда взялась девица Петропавловская? что на
уме у учителя Воскресенского? Вглядывайся
в их лохмы! читай у них
в мыслях! Сейчас у «него» на
уме одно, а через минуту — другое!
— Пафнутьев-то! ах! да вы знаете ли, что я чуть было одно время с
ума от него не сошел!..
Представьте себе:
в Пинегу-с! 5 Каково вам это покажется…
В Пи-негу-с.
Граф (восторженно).И
в довершение всего,
представьте себе: желая все знать — я ничего не знал; желая все видеть и слышать — я ничего не видал и не слыхал. Одно время я просто боялся, что сойду с
ума!
И я вот, по моей кочующей жизни
в России и за границей, много был знаком с разного рода писателями и художниками, начиная с какого-нибудь провинциального актера до Гете, которому имел честь представляться
в качестве русского путешественника, и, признаюсь,
в каждом из них замечал что-то особенное, не похожее на нас, грешных, ну, и, кроме того, не говоря об
уме (дурака писателя и артиста я не могу даже себе
представить), но, кроме
ума, у большей части из них прекрасное и благородное сердце.
Она оттеняла каждое лицо и отлично выдерживала его характер, пуская
в ход свою мимику, унаследованную ею вместе с итальянскою кровью; не щадя ни своего нежного голоса, ни своего прекрасного лица, она — когда нужно было
представить либо выжившую из
ума старуху, либо глупого бургомистра, — корчила самые уморительные гримасы, ежила глаза, морщила нос, картавила, пищала…
Если бы мог когда-нибудь юнкер Александров
представить себе, какие водопады чувств, ураганы желаний и лавины образов проносятся иногда
в голове человека за одну малюсенькую долю секунды, он проникся бы священным трепетом перед емкостью, гибкостью и быстротой человеческого
ума. Но это самое волшебство с ним сейчас и происходило.
Вчера вечером, под влиянием разговора у Варвары Петровны (сами можете
представить, какое впечатление на меня произвело), обратился я к Алексею Нилычу с отдаленным вопросом: вы, говорю, и за границей и
в Петербурге еще прежде знали Николая Всеволодовича; как вы, говорю, его находите относительно
ума и способностей?
Тогда кажется, что
в душе все молчит, не думаешь ни о чем;
ум и память меркнут и не
представляют ничего определенного; одна воля кротко держится за представление о боге, — представление, которое кажется неопределенным, потому что оно безусловно и что оно не опирается ни на что
в особенности.
— Эти фигуры изображают камни: один, неотесанный и грубый,
представляет человека
в его греховном несовершенстве, а этот, правильный и изящный, говорит, каким человек может быть после каменщицкой работы над своим сердцем и
умом…
И так далее и так далее;
представьте себе десять страниц формата «Journal des Débats», самой мелкой печати, наполненных самым диким вздором,
в котором не было ровно ничего об обязанностях, а были только самые бесстыдные похвалы
уму, кротости, великодушию, мужеству и бескорыстию его самого, Фомы Фомича.
Представьте же себе теперь вдруг воцарившуюся
в его тихом доме капризную, выживавшую из
ума идиотку неразлучно с другим идиотом — ее идолом, боявшуюся до сих пор только своего генерала, а теперь уже ничего не боявшуюся и ощутившую даже потребность вознаградить себя за все прошлое, — идиотку, перед которой дядя считал своею обязанностью благоговеть уже потому только, что она была мать его.
Не надо думать, однако, чтобы новый помпадур был человек холостой; нет, он был женат и имел детей; но жена его только и делала, что с утра до вечера ела печатные пряники. Это зрелище до такой степени истерзало его, что он с горя чуть-чуть не погрузился
в чтение недоимочных реестров. Но и это занятие
представляло слишком мало пищи для
ума и сердца, чтобы наполнить помпадурову жизнь. Он стал ходить
в губернское правление и тосковать.
На следующий день он имел продолжительный разговор с своею дочерью,
в котором
представил ей все невыгоды иметь мужа ниже себя по
уму, по образованию и характеру; он сказал, что мужнино семейство не полюбит ее, даже возненавидит, как грубое и злое невежество всегда ненавидит образованность; он предостерегал, чтобы она не полагалась на обещания жениха, которые обыкновенно редко исполняются и которых Алексей Степаныч не
в силах будет исполнить, хотя бы и желал.
Должен вам сказать, что я питаю большое доверие к первым впечатлениям, и этот золотушный становой необыкновенно понравился мне, как только я на него взглянул. Я всегда видал становых сытых, румяных, даже красных, мешковатых, нескладных и резких, а таких, как этот, мне никогда и
в ум не приходило себе
представить.
Но ежели немыслимы определенные ответы, то очевидно, что немыслимы ни правильные наблюдения, ни вполне твердые обобщения. Ни жить, стало быть, нельзя, ни наблюдать жизнь, ни понимать ее. Везде — двойное дно,
в виду которого именно только изворачиваться можно или идти неведомо куда, с завязанными глазами.
Представьте себе, что вы нечаянно попали
в комнату, наполненную баснописцами. Собралось множество Езопов, которые ведут оживленный разговор — и всё притчами! Ясно, что тут можно сойти с
ума.
Одну из таких причин, между прочим,
представляет то разноречие, которое возникает
в уме, когда начинаешь применять слово «выгода» к слову «труд».
От природы это был очень сильный и, главное, вполне оригинальный
ум; по-своему о. Андроник был хитер, скуп, добр и простодушен — как
в истинно русском человеке, достоинства и недостатки
в нем
представляли самую пеструю картину, но он и не выставлял напоказ первых и не прятал последних, а всегда был нараспашку.
Странно себе
представить молодую девушку того времени, проводившую ночи
в чтении потрясающих произведений, от которых были тогда
в волнении
умы всей Европы.
Но творения великих
умов, подобно творениям Природы, не ограничиваются благом единого рода, и новое «Учреждение» Екатерины
представляет нам
в своем намерении различные пользы для России.
Если хочешь, они немного смешны:
представь себе, целые дни целуются; но я, опять повторяю тебе, радуюсь за них; холодные светские
умы, может быть, назовут это неприличным; но — боже мой! — неужели для этого несносного благоразумия мы должны приносить
в жертву самые лучшие минуты нашей жизни!..
Загоскин хотел
представить, каким опасностям подвергается молодой человек, добрый, слабый и неопытный, вступая
в испорченное светское общество; всю его порчу хотел он сосредоточить
в одном лице,
в каком-то загадочном бароне Брокене, придав этому искусителю, кроме
ума и разных дарований, что-то фантастическое и дьявольское.
Лев Степанович хохотал до слез, не догадываясь, что самое забавное
в этой комедии состояло
в том, что выживший из
ума старик, с тою остротой слуха, которая обща всем слепым, очень хорошо знал, что отец Ксенофонтий не входил, и
представлял только для удовольствия покровителя, что обманут.
Бальзаминов. Припоминайте, маменька, припоминайте! После мне скажете. Теперь сбегать
в цирюльню завиться, да и бежать. Вот, маменька, полечу-то я, кажется, и ног-то под собою не буду слышать от радости. Ведь вы только
представьте: собой не дурна, дом каменный, лошади, деньги, одна, ни. родных, никого. Вот где счастье-то! Я с
ума сойду. Кто я буду? Меня тогда и рукой не достанешь. Мы себя покажем.
Веселость, всегда готовая поддержать себя, постоянно забавная, разнообразная и занимательная, занимательная
в прямом, настоящем смысле, разумеется, такая веселость заставляет предполагать
в человеке
ум, наблюдательность, изобразительность; все это
представляет уже некоторым образом соединение природных дарований, и может только принадлежать человеку далеко не дюжинному; такие люди не попадаются сплошь и рядом.
Унылый человек уже сам по себе не может быть веселым. Он может
представлять соединение всех возможных добродетелей, может быть очень умным, ученым и образованным, но даже и
в таком случае, не лучше ли ему сидеть дома, одному, или
в своем семействе или
в тесном кругу знакомых? Стоит только человеку с унынием пуститься
в свет, зажить общественною жизнию, — он, не смотря на весь свой
ум и добродетели, легко превращается
в «скучного».
Наши привычные мысли придают
в нашем
уме свойственную им окраску всему, с чем мы приходим
в соприкосновение. Ложны эти мысли — и они превратят
в ложь самые возвышенные истины. Наши привычные мысли
представляют из себя для каждого из нас нечто более твердое, чем дом,
в котором мы живем. Мы повсюду носим их с собой, как улитка раковину,
в которой она живет.
Столь же
в бемовском духе развито и следующее объяснение мирового зла и несовершенства из божественной полноты: «На вопрос, почему Бог не создал всех людей таким образом, чтобы они руководствовались одним только разумом, у меня нет другого ответа, кроме следующего: конечно, потому что у него было достаточно материала для сотворения всего, от самой высшей степени совершенства до самой низшей; или, прямее говоря, потому, что законы природы его настолько обширны, что их было достаточно для произведения всего, что только может
представить себе бесконечный
ум» (ib., 62)134.].
Ибо если ты станешь мыслить его как Бога или
ум, то оно больше; если ты
в своем мышлении приводишь его к единству, оно и
в этом отношении более; оно более едино (το ένικώτερον),
в отношении к твоему мышлению, чем ты можешь
представлять себе самого Бога, ибо оно само по себе без всякой акциденции [Акциденция (от лат. accidentia — случай) — нечто случайное, несущественное (свойство, признак и т. п.).] (συμβεβηκότος).
«Наша мысль,
в своей чисто логической форме, не способна
представить себе действительную природу жизни, — говорит Бергсон. — Жизнь создала ее
в определенных обстоятельствах для воздействия на определенные предметы; мысль — только проявление, один из видов жизни, — как же может она охватить жизнь?.. Наш
ум неисправимо самонадеян; он думает, что по праву рождения или завоевания, прирожденно или благоприобретено, он обладает всеми существенными элементами для познания истины».
Если
представить себя наделенным высшими универсальными качествами
ума, гения, красоты, благостности, святости, но при смещении экзистенциального центра, с перенесением центра тяжести «я»
в универсальные качественные начала, то это все равно как если бы «я» наделяло этими качествами другое существо, другого видело таким.
Представили меня и старику Сушкову, дяде графини Ростопчиной, написавшему когда-то какую-то пьесу с заглавием вроде"Волшебный какаду". От него пахнуло на меня миром"Горя от
ума". Но я отвел душу
в беседе с М.С.Щепкиным, который мне как автору никаких замечаний не делал, а больше говорил о таланте Позняковой и, узнав, что ту же роль
в Петербурге будет играть Снеткова, рассказал мне, как он ей давал советы насчет одной ее роли, кажется,
в переводной польской комедийке"Прежде маменька".
И это было
в «Не
в свои сани не садись» больше, чем
в «Ревизоре» и
в «Горе от
ума», где, например, Чацкий — Полтавцев казался мне совсем не похожим на того героя, которого мы
представляли себе.
Мне не интересны десятки. Вот эти сотни тысяч мне важны — стихия, только мгновениями способная на жизнь. Чем они могут жить
в настоящем?.. А подумаешь о будущем,
представишь их себе, — осевших духом, с довольными глазами. Никнет
ум, гаснет восторг. Тупо становится на душе, сытно и противно, как будто собралось много родственников и все едят блины.
Воображение, настроенное этими утешительными мыслями,
представило ему панораму Москвы через стекло более благоприятное. Он привел
в нее весну с ее волшебною жизнью, заставил реку бежать
в ее разнообразных красивых берегах, расцветил слободы садами и дохнул на них ароматом, ударил перстами ветерка по струнам черного бора и извлек из него чудные аккорды, населил все это благочестием, невинностью, любовью, патриархальными нравами, и Москва явилась перед ним, обновленная поэзией
ума и сердца.
— Недолго просидишь
в Петербурге, если увидишь вас, да еще познакомишься с вами! — заговорил он. — Вот я и снова около вас, да кроме того, привез вам еще смертного, моего закадычного друга, влюбленного
в вас без
ума по одним моим восторженным рассказам,
в справедливости которых, впрочем, он сам уже успел убедиться, увидев вас сегодня на сцене. Позвольте
представить: князь Виктор Васильевич Гарин.
Княгиня Зинаида Павловна и не
представляла себе возможности такого разговора о ней между ее милым «Кока» как она называла Гиршфельда, и ее племянницей, влюбленной без
ума, как ее уверил Николая Леопольдович,
в Шатова.