Неточные совпадения
Не мадригалы Ленский пишет
В альбоме Ольги молодой;
Его перо любовью дышит,
Не хладно блещет остротой;
Что ни заметит, ни услышит
Об Ольге, он про то и пишет:
И полны
истины живой
Текут элегии рекой.
Так ты, Языков вдохновенный,
В порывах сердца своего,
Поешь бог ведает кого,
И свод элегий драгоценный
Представит некогда тебе
Всю повесть о твоей судьбе.
Голова его
представляла сложный архив мертвых дел, лиц, эпох, цифр, религий, ничем не связанных политико-экономических, математических или других
истин, задач, положений и т. п.
Если же наикраснейшими деяниями жизни прикрывать будете коварство, ложь, вероломство, сребролюбие, гордость, любомщение, зверство, — то хотя ослепите современников ваших блеском ясной наружности, хотя не найдете никого столь любящего вас, да
представит вам зерцало
истины, не мните, однако же, затмить взоры прозорливости.
Я
представлял себя каким-то героем, мучеником, о которых я читал и слыхал, страдающим за
истину, за правду.
— Да компанийку вот этаких вот лысых, голых
истин — выпустить на улицу… Нет, вы
представьте себе… ну, хоть этого неизменнейшего моего обожателя — ну, да вы его знаете, —
представьте, что он сбросил с себя всю эту ложь одежд — и в истинном виде среди публики… Ох!
Но ежели высказанные сейчас замечания верны относительно скитальцев вообще, то относительно русских скитальцев из породы культурных людей они
представляют сугубо непреложную
истину. Попробую объяснить здесь причины, обусловливающие это явление.
— И никто, конечно, сам не найдет его! — произнес, усмехнувшись, Михаил Михайлыч. — На склоне дней моих я все более и более убеждаюсь в том, что стихийная мудрость составила себе какую-то теозофически-христианскую метафизику, воображая, что открыли какой-то путь к
истине, удобнейший и чистейший, нежели тот, который
представляет наша церковь.
Несправедливо потому, что люди, стоящие на низшей степени развития, те самые народы и люди, которых защитники существующего строя
представляет помехой для осуществления христианского строя жизни, это самые те люди, которые всегда сразу массами переходят на сторону
истины, принятой общественным мнением.
То же происходит и теперь в нашем человечестве при переходе, переживаемом нами, от языческого жизнепонимания к христианскому. Общественный человек нашего времени приводится самою жизнью к необходимости отречься от языческого понимания жизни, не свойственного теперешнему возрасту человечества, и подчиниться требованиям христианского учения,
истины которого, как бы они ни были извращены и перетолкованы, все-таки известны ему и одни
представляют разрешение тех противоречий, в которых он путается.
Вся трудность и кажущаяся неразрешимость вопроса о свободе человека происходит оттого, что люди, решающие этот вопрос,
представляют себе человека неподвижным по отношению
истины.
Каждая церковь
представляет точно такие же доказательства своей преемственности и даже чудес в пользу истинности своей, как и всякая другая; так что строгое и точное определение того, что есть церковь (не как нечто фантастическое, чего бы нам хотелось, но как то, что есть и было в действительности), — только одно: церковь есть такое собрание людей, которые утверждают про себя, что они находятся в полном и единственном обладании
истины.
Человек несомненно несвободен, если мы
представим себе его неподвижным, если мы забудем, что жизнь человека и человечества есть только постоянное движение от темноты к свету, от низшей степени
истины к высшей, от
истины, более смешанной с заблуждениями, к
истине, более освобожденной от них.
Иначе сказать, — они считают непреложными, очевидными для всех аксиомами множество таких мнений, которые только им кажутся абсолютными
истинами, а для большинства людей
представляют даже противоречие с некоторыми общепринятыми понятиями.
А что есть
истина? Вы знаете ли это?
Пилат[17] на свой вопрос остался без ответа,
А разрешить загадку — сущий вздор:
Представьте выпуклый узор
На бляхе жестяной. Со стороны обратной
Он в глубину изображен;
Двояким способом выходит с двух сторон
Одно и то же аккуратно.
Узор есть
истина. Господь же бог и я —
Мы обе стороны ея;
Мы выражаем тайну бытия —
Он верхней частью, я исподней,
И вот вся разница, друзья,
Между моей сноровкой и господней.
Люди добрые, рассудочные знают много, очень много
истин, — но одна
истина им недоступна; какой-то оптический обман
представляет им
истину в уродливом виде и притом каждому на свой лад.
«Собеседник», как и «Вестник», защищал русский язык от вторжения ненужных иностранных слов, отличался любовию к историческим изысканиям, пытался рисовать современные нравы,
представлять в легкой форме дельные научные
истины; наконец, в нем, как и в «Вестнике», находим мы совершенное отсутствие стихотворных шарад и загадок, которыми наполнялись тогда все журналы, особенно новиковские.
Но уж давно известно, что самые прекрасные и полезные
истины, исходящие из уст господина лесницына, господина агронома и других интеллигентных радетелей,
представляют для деревни лишь простое сотрясение воздуха.
Забавляясь внутренно ловушкой, в которую попал Рубановский, я продолжал читать на той же странице следующее: «Когда мысль наша в гармоническом порядке
представляет мысль божию в боге силою, а в натуре явлением силы, тогда мы мыслим благо, истинно, изящно — поелику добро,
истина и изящность, или красота, составляют чертеж, по которому вселенная создана».
Нам не
представляют внутренней работы и нравственной борьбы человека, сознавшего ложность настоящего порядка и упорно, неотступно добивающегося
истины; нового Фауста никто нам и не думал изображать, хоть у нас есть даже и повесть с таким названием…
А между тем, признай только люди эту основную
истину христианства — единство в людях духовного начала — и изменилась бы вся жизнь людей и установились бы между людьми такие отношения, которые мы не можем
представить себе теперь.
Наши привычные мысли придают в нашем уме свойственную им окраску всему, с чем мы приходим в соприкосновение. Ложны эти мысли — и они превратят в ложь самые возвышенные
истины. Наши привычные мысли
представляют из себя для каждого из нас нечто более твердое, чем дом, в котором мы живем. Мы повсюду носим их с собой, как улитка раковину, в которой она живет.
Он был философствующим богословом, т. е. догматиком, мифологом, для которого излагаемые им мифы
представляли различной ценности, точности и бесспорности богословские
истины.
«Наша мысль, в своей чисто логической форме, не способна
представить себе действительную природу жизни, — говорит Бергсон. — Жизнь создала ее в определенных обстоятельствах для воздействия на определенные предметы; мысль — только проявление, один из видов жизни, — как же может она охватить жизнь?.. Наш ум неисправимо самонадеян; он думает, что по праву рождения или завоевания, прирожденно или благоприобретено, он обладает всеми существенными элементами для познания
истины».
Но экзистенциальная
истина в том, что реальное, существующе сингулярно, общее же не реально, и это совсем не в том смысле, в каком это утверждают номиналисты, которые
представляют лишь обратный полюс объективирующей и абстрагирующей мысли.
Философия хранит познание
истины как мужскую солнечную активность в отношении к познаваемому [Р. Штейнер в одной из первых своих работ, «
Истина и наука», написанной без всякой теософической терминологии, удачно выражает творческую природу познания
истины: «
Истина не
представляет, как это обыкновенно принимают, идеального отражения чего-то реального, но есть свободное порождение человеческого духа, порождение, которого вообще не существовало бы нигде, если бы мы его сами не производили.
Так как это злое настроение в наши дни особенно ожесточилось и появляется много писаний, авторы которых беззастенчиво стремятся ввести мало знающих историю людей в заблуждение,
представляя им былое время и былые порядки в ложном свете, дабы таким образом показать старину, как время счастливое и прекрасное, к какому, будто бы, следует желать возвратиться, то и со стороны людей, уважающих
истину, имеющую свою цену «на каждом месте и о каждой добе», должно быть представляемо общественному вниманию, какие явления имели для себя место во времена былые.
Как бы мне ни хотелось
представить моим читателям декабрьского героя выше всех слабостей, ради
истины должен признаться, что Петр Иваныч особенно тщательно брился, чесался и смотрелся в зеркало.