Неточные совпадения
— Ден десяток тому назад юродивый парень этот
пришел ко мне и начал увещевать, чтоб я отказался от бесед с рабочими и вас,
товарищ Петр,
к тому же склонил.
Она была тоже в каком-то ненарушимо-тихом торжественном покое счастья или удовлетворения, молча чем-то наслаждалась, была добра, ласкова с бабушкой и Марфенькой и только в некоторые дни
приходила в беспокойство, уходила
к себе, или в сад, или с обрыва в рощу, и тогда лишь нахмуривалась, когда Райский или Марфенька тревожили ее уединение в старом доме или напрашивались ей в
товарищи в прогулке.
Другая записка была от бывшего
товарища Нехлюдова, флигель-адъютанта Богатырева, которого Нехлюдов просил лично передать приготовленное им прошение от имени сектантов государю. Богатырев своим крупным, решительным почерком писал, что прошение он, как обещал, подаст прямо в руки государю, но что ему
пришла мысль: не лучше ли Нехлюдову прежде съездить
к тому лицу, от которого зависит это дело, и попросить его.
Поди, выпей стакан воды и
приди к нам; я представлю тебе старинного друга и
товарища».
— Да ведь он же режиссер. Ну,
пришлют ему пьесу для постановки в театре, а он сейчас же за мной.
Прихожу к нему тайком в кабинет. Двери позатворяет, слышу — в гостиной знакомые голоса,
товарищи по сцене там, а я, как краденый. Двери кабинета на ключ. Подает пьесу — только что с почты — и говорит...
Но вот однажды я увидел, что брат, читая, расхохотался, как сумасшедший, и потом часто откидывался, смеясь, на спинку раскачиваемого стула. Когда
к нему
пришли товарищи, я завладел книгой, чтоб узнать, что же такого смешного могло случиться с этим купцом, торговавшим кожами.
…Явился
к директрисе Иван Александрович, встретился с ним пристойно, но холодно. Она, то есть Анненкова, простудилась — ставила пиявки. Я
к ней заеду с визитом и покажу Анненкову — душеприказчику — письмо Киреева, которое очень кстати ты мне
прислала. Это его заставит скорей послать деньги в Минусинск… [И. А. Анненков был душеприказчиком Ф. Б. Вольфа, который завещал свое имущество в пользу нуждающихся товарищей-декабристов; среди них был И. В. Киреев, живший в Минусинске.]
…Письмо ваше от 4 октября получил я в Петербурге, куда мне
прислала его жена. Там я не имел возможности заняться перепиской. Все время проводил в болтовне дома с посетителями и старыми
товарищами и друзьями.
К жене я возвратился 8-го числа…
Мы надеялись, что наших поляков настигнут свадебные милости, но,
к сожалению, на этот раз им ничего нет.
Товарищи их из юнкерской школы возвращены на родину, а нашим, видно, еще не
пришло время…
Матвей мне говорил, что вы хотите участвовать в сборе для bon ami. [Добрый друг (франц.).] Когда-нибудь
пришлите ваши 10 целковых. Я надеюсь
к ним еще кой-что прибавить и все отправлю. Вероятно, он обратился и в Иркутск, хотя и там, при всех богатствах, мало наличности. Как это делается, не знаю. [В Иркутске жили семьи С. Г. Волконского и С. П. Трубецкого, получавшие от родных большие суммы. Все состоятельные декабристы много помогали неимущим
товарищам и их семьям.]
Здесь, между прочим, сообщается, что автор «Конька-Горбунка»
прислал для «Современника», в письме
к их общему
товарищу Треборну от 10 января 1841 г., «два приобретенные им, из альбомов, стихотворения покойного А.
Вернулась из своей комнаты Нюра и немного спустя вслед за ней Петровский. Петровский с крайне серьезным видом заявил, что он все это время ходил по улице, обдумывая происшедший инцидент, и, наконец,
пришел к заключению, что
товарищ Борис был действительно неправ, но что есть и смягчающее его вину обстоятельство — опьянение.
Пришла потом и Женя, но одна: Собашников заснул в ее комнате.
— Вы, Егор, должны были послать за мной тотчас же, как только
к вам
пришли! И вы дважды, я вижу, не принимали лекарство — что за небрежность?
Товарищ, идите ко мне! Сейчас сюда явятся из больницы за Егором.
Дни скользили один за другим, как бусы четок, слагаясь в недели, месяцы. Каждую субботу
к Павлу
приходили товарищи, каждое собрание являлось ступенью длинной пологой лестницы, — она вела куда-то вдаль, медленно поднимая людей.
Веткин, например, когда
к нему
приходили в гости
товарищи, обыкновенно спрашивал своего денщика-молдаванина: «А что, Бузескул, осталось у нас в погребе еще шампанское?» Бузескул отвечал на это совершенно серьезно: «Никак нет, ваше благородие, вчера изволили выпить последнюю дюжину».
Многие
товарищи мои теперь известные литераторы, ученые; в студентах я с ними дружен бывал, оспаривал иногда; ну, а теперь, конечно, они далеко ушли, а я все еще пока отставной штатный смотритель; но, так полагаю, что если б я
пришел к ним, они бы не пренебрегли мною.
Когда я
пришел обедать, я застал в столовой только Мими, Катеньку, Любочку и St.-Jérôme’а; папа не был дома, а Володя готовился
к экзамену с
товарищами в своей комнате и потребовал обед
к себе.
Когда
придет к тебе
товарищ и скажет: «А вот я вам какую сногсшибательную новость расскажу про
товарища Х.» — то ты спроси его: «А вы отважетесь рассказать эту новость в глаза этого самого господина?» И если он ответит: «Ах нет, этого вы ему, пожалуйста, не передавайте, это секрет» — тогда громко и ясно ответьте ему: «Потрудитесь эту новость оставить при себе. Я не хочу ее слушать».
— Я
пришел к вам, отец Василий, дабы признаться, что я, по поводу вашей истории русского масонства, обещая для вас журавля в небе, не дал даже синицы в руки; но теперь, кажется, изловил ее отчасти, и случилось это следующим образом: ехав из Москвы сюда, я был у преосвященного Евгения и, рассказав ему о вашем положении, в коем вы очутились после варварского поступка с вами цензуры, узнал от него, что преосвященный —
товарищ ваш по академии, и, как результат всего этого, сегодня получил от владыки письмо, которое не угодно ли будет вам прочесть.
По вечерам на крыльце дома собиралась большая компания: братья
К., их сестры, подростки; курносый гимназист Вячеслав Семашко; иногда
приходила барышня Птицына, дочь какого-то важного чиновника. Говорили о книгах, о стихах, — это было близко, понятно и мне; я читал больше, чем все они. Но чаще они рассказывали друг другу о гимназии, жаловались на учителей; слушая их рассказы, я чувствовал себя свободнее
товарищей, очень удивлялся силе их терпения, но все-таки завидовал им — они учатся!
Но Лукашка, продолжая петь, дернул ее сильно за руку и вырвал из хоровода на середину. Оленин, успев только проговорить: «
приходи же
к Устеньке», отошел
к своему
товарищу. Песня кончилась. Лукашка обтер губы, Марьянка тоже, и они поцеловались. «Нет, paз пяток», говорил Лукашка. Говор, смех, беготня заменили плавное движенье и плавные звуки. Лукашка, который казался уже сильно выпивши, стал оделять девок закусками.
— Дорвались, брат! Скорей
приходи! — крикнул Лукашка
товарищу, слезая у соседнего двора и осторожно проводя коня в плетеные ворота своего двора. — Здорово, Степка! — обратился он
к немой, которая, тоже празднично разряженная, шла с улицы, чтобы принять коня. И он знаками показал ей, чтоб она поставила коня
к сену и не расседлывала его.
Работа в газете шла чередом. Я уже привык
к ней и относился
к печатным строчкам с гонорарной точки зрения. Во всяком случае, работа была интересная и очень полезная, потому что вводила в круг новых знаний и новых людей. Своих товарищей-репортеров я видал очень редко, за исключением неизменного Фрея. «Академия» попрежнему сходилась в трактире Агапыча или в портерной.
Прихожу раз утром, незадолго до масленицы, с отчетом в трактир.
Другой его
товарищ ползет
к окну. Я, не опуская револьвера, взял под руку Архальского, вытолкнул его в коридор, ввел в свой номер, где крепко спал Прутников, и разбудил его. Только тут Архальский
пришел в себя и сказал...
На вечернем учении повторилось то же. Рота поняла, в чем дело. Велиткин
пришел с ученья туча тучей, лег на нары лицом в соломенную подушку и на ужин не ходил. Солдаты шептались, но никто ему не сказал слова. Дело начальства наказывать, а смеяться над бедой грех — такие были старые солдатские традиции. Был у нас барабанщик, невзрачный и злополучный с виду, еврей Шлема Финкельштейн. Его перевели
к нам из пятой роты, где над ним издевались командир и фельдфебель, а здесь его приняли как
товарища.
— Что? Будто вы не знаете? На Вознесенском проспекте всенародно кричал, что надо, мол, всех либералов в тюрьму; а то еще
к нему
приходит старый пансионский
товарищ, бедный, разумеется, и говорит:"Можно у тебя пообедать?"А тот ему в ответ:"Нет, нельзя; у меня два графа сегодня обедают… п' шол прочь!"
У Ильи сжалось сердце от неприятного предчувствия. Желание уйти из этого дома, где он всё знал и ко всему привык, вдруг исчезло, комната, которую он не любил, теперь показалась ему такой чистой, светлой. Сидя на кровати, он смотрел в пол, и ему не хотелось одеваться…
Пришёл Яков, хмурый и нечёсаный, склонил голову
к левому плечу и, вскользь взглянув на
товарища, сказал...
— Я — не один… нас много таких, загнанных судьбой, разбитых и больных людей… Мы — несчастнее вас, потому что слабее и телом и духом, но мы сильнее вас, ибо вооружены знанием… которое нам некуда приложить… Мы все с радостью готовы
прийти к вам и отдать вам себя, помочь вам жить… больше нам нечего делать! Без вас мы — без почвы, вы без нас — без света!
Товарищи! Мы судьбой самою созданы для того, чтоб дополнять друг друга!
Накануне дня, назначенного
к отъезду,
пришел я проститься в последний раз с университетом и
товарищами.
Какими тайными путями
пришел он от чувства гордой и безграничной свободы
к этой нежной и страстной жалости? Он не знал и не думал об этом. И жалел ли он их, своих милых
товарищей, или что-то другое, еще более высокое и страстное таили в себе его слезы, — не знало и этого его вдруг воскресшее, зазеленевшее сердце. Плакал и шептал...
Пропотей. Вроде этого. Хоша бояться мне как будто нечего, я — битый козырь, на мне уж не сыграешь, они — хотят сыграть. Вот я
к тебе…
к вам
пришёл. (Донату.) Меня сейчас очень привлекаете вы доверчивостью вашей
к людям. Я на кирпичном заводе два раза беседу вашу слышал. И вас,
товарищ, слышал на мельнице Троерукова, на суконной у Достигаева, в городском аду. Замечательно внятно говорите с народом. Ну, и господ слушал…
Теперь и остальные, конечно,
товарищи согласились и говорят: «Теперь уж если пойдем, так не просить, а разносить», а по-моему, и это глупость, и я говорю: зачем ходить, скоро
к нам сами
придут с поклоном и ласковыми словами, вот тогда мы и покажем.
В самом Солигаличе зашел я с моим
товарищем к одному юродивому — Андрюшке: как я
к нему
пришел, — подал калачик, — он вдруг запел: «Со святыми упокой».
Придите к нам! От ужасов войны
Придите в мирные объятья!
Пока не поздно — старый меч в ножны,
Товарищи! Мы станем — братья!
Пытают и мучат гонца палачи,
Друг
к другу
приходят на смену:
«
Товарищей Курбского ты уличи,
Открой их собачью измену!»
И царь вопрошает: «Ну что же гонец?
Назвал ли он вора друзей наконец?»
«Царь, слово его всё едино:
Он славит свого господина...
Ввечеру
товарищ закричал: «Раздеваться начал, идите!» Я
пришел и увидал, что точно, — этот червяк прицепился старою шкурой
к бумаге, прорвал около рта дыру, высунул голову и тужится-извивается, — как бы выбраться, но старая рубашка не пускает его.
Когда бывали просьбы по острогу,
товарищи всегда Аксенова посылали просить начальство, и когда промеж каторжных были ссоры, то они всегда
к Аксенову
приходили судиться.
Через несколько минут из зарослей поднялся человек. Я сразу узнал в нем ороча. Мы стали переговариваться. Выслушав меня, он сказал, что их лодка находится ниже по течению, что он отправится назад
к своему
товарищу и вместе с ним
придет к нам на помощь. Ороч скрылся, собака тоже побежала за ним, а мы уселись на берегу и с нетерпением стали отсчитывать минуты.
Если б избранный сердцем Елизаветы был такой же ничтожный человек, как муж ее двоюродной сестры Прасковьи Ивановны, по всей вероятности, тайный брак ее с Шубиным не встретил бы препятствий со стороны императрицы; но энергический прапорщик казался опасным, он был любим
товарищами, имел большое влияние на солдат, через него Елизавета сблизилась с гвардейцами и вступила с ними в такие же отношения, в каких находилась прежде с слобожанами Покровской и Александровской слободы: крестила у них детей, бывала на их свадьбах; солдат-именинник
приходил к ней, по старому обычаю, с именинным пирогом и получал от нее подарки и чарку анисовки, которую, как хозяйка, Елизавета и сама выпивала за здоровье именинника.
—
К вам вот
пришел. Ребята убить грозятся; ты, говорят, холерный… Мол,
товарищей своих продал… с докторами связался…
Когда погорелец
приходит к мужику, мужик сажает его за стол, кормит обедом и дает копейку, — погорелец знает, что он —
товарищ, потерпевший несчастие.
К восьми часам вечера стали собираться гости.
Пришли четыре
товарища Андрея Ивановича по мастерской, Лестман, Арсентьев, один приказчик, несколько замужних женщин и модисток.
Пришла и Катерина Андреевна.
Между тем
к Ляхову Андрей Иванович относился теперь без прежней злобы. Когда Ермолаев
пришел его проведать и сообщил, что Ляхов просит позволения посетить его, Андрей Иванович только пожал брезгливо плечами и ответил, что если хочет, пусть
приходит. Ляхов
пришел раз и после этого стал ходить каждое воскресенье.
Приходил он всегда с кем-нибудь из
товарищей, держался назади, сконфуженно теребил в руках шапку. Андрей Иванович, неестественно улыбаясь, разговаривал с ним, и обоим было неловко.
От споров с
товарищами была та же неудовлетворенность. На глупые возражения я возражал глупо, процесс спора заводил в какой-то тупик, и получалось одно раздражение. Только долгим трудом и привычкою дается умение незаметно для противника непрерывно выпрямлять линию спора, не давать ей вихляться и отклоняться в стороны,
приходить к решению вопроса, намеченного вначале.
Прихожу прямо, этакая фигура, лезу
к нему с подлыми разговорами, а тут кругом его
товарищи, начальство, просители.
Невольно взглянул он на стену… При слабом свете ночника роковые имена несчастливцев, которых он в этой тюрьме сменил и которые уж исчезли с земли, выступили из полумрака и бросились
к нему в глаза. Красноречивые надгробные надписи! Почему ж и ему не поставить себе такого ж памятника? Может быть, в его клеть
придет скоро новый жилец и станет также пробегать эти строки. Он будет тогда не один, он окружит себя семейством былых
товарищей и поведет с ними сердечную беседу.
—
Товарищ Кочерыгин, мы
к тебе не чаи
пришли распивать, а по приказу штаба легкой кавалерии, — проверить, по уважительной ли причине ты сегодня не вышел на работу. Ты комсомолец, значит, парень сознательный, понимаешь, что прогулы — это не пустяки для производства, что производство на этом ежегодно теряет сотни тысяч рублей. Подумал ты об этом?
Догадливый
товарищ его в затруднительных случаях
приходил к нему на помощь речениями из Священного Писания и поэтическими видениями.
—
Товарищ Ногаева! У меня есть
к вам один вопросец. Может быть, вы мне вкратце ответите. Вы вот все ей толкуете: женщина, общественная работа… Нешто это называется общественная работа, когда дома непорядок, за ребятами приглядеть некому, растут они шарлатанами, а ее дома никогда нету? Вот, мужу ее рождение, и то — когда
пришла! Это что? Общественная работа?
Товарищ Буераков скандалил, что нет надзора за домработницей, что ни с кого он ничего не может спросить, что жена и
к обеду даже не
приходит.