Неточные совпадения
Ранним утром выступил он в поход и дал делу такой вид, как будто совершает простой военный променад. [Промена́д (франц.) — прогулка.] Утро было ясное, свежее, чуть-чуть морозное (дело
происходило в половине сентября). Солнце играло
на касках и ружьях солдат; крыши домов и
улицы были подернуты легким слоем инея; везде топились печи и из окон каждого дома виднелось веселое пламя.
— А ты, такая-сякая и этакая, — крикнул он вдруг во все горло (траурная дама уже вышла), — у тебя там что прошедшую ночь
произошло? а? Опять позор, дебош
на всю
улицу производишь. Опять драка и пьянство. В смирительный [Смирительный — т. е. смирительный дом — место, куда заключали
на определенный срок за незначительные проступки.] мечтаешь! Ведь я уж тебе говорил, ведь я уж предупреждал тебя десять раз, что в одиннадцатый не спущу! А ты опять, опять, такая-сякая ты этакая!
Не прошло недели деревенского житья, как Надежда Васильевна почувствовала уже, что времени у нее не хватает для самой неотступной работы, не говоря уже о том, что было бы желательно сделать. Приходилось, как говорится, разрываться
на части, чтобы везде поспеть: проведать опасную родильницу, помочь нескольким больным бабам, присмотреть за выброшенными
на улицу ребятишками… А там уже до десятка белоголовых мальчуганов и девчонок исправно являлись к Надежде Васильевне каждое утро, чтобы «
происходить грамоту».
Такой точно коммерш
происходил в г. Л. перед небольшой гостиницей под вывескою Солнца, в саду, выходившем
на улицу.
Выяснилось, что
на 2-й Ямской
улице была устроена
на один день фальшивая контора нотариуса, где и
произошла продажа дома.
В этот день он явился в класс с видом особенно величавым и надменным. С небрежностью, сквозь которую, однако, просвечивало самодовольство, он рассказал, что он с новым учителем уже «приятели». Знакомство
произошло при особенных обстоятельствах. Вчера, лунным вечером, Доманевич возвращался от знакомых.
На углу Тополевой
улицы и шоссе он увидел какого-то господина, который сидел
на штабеле бревен, покачивался из стороны в сторону, обменивался шутками с удивленными прохожими и запевал малорусские песни.
В Александровске уже несколько игорных домов; в одном из них,
на 2-й Кирпичной
улице,
произошел даже скандал, характерный для притонов подобного рода: застрелился проигравшийся надзиратель.
В эту же пору, когда гости Вязмитинова пировали у него
на именинах, в пустынной
улице,
на которой стоял Дом Согласия,
происходила сцена иного характера.
Дня через два
на главной
улице маленького уездного городка
произошли два события: во-первых, четверней
на почтовых пронеслась карета Мари; Мари сидела в ней, несмотря
на присутствие горничной, вся заплаканная; Женя тоже был заплакан: ему грустней всего было расстаться с Симоновым; а второе — то, что к зданию присутственных мест два нарядные мужика подвели нарядного Ивана.
Мужчина, уличенный и подавленный, не возражает. Раздаются вздохи и позевота; изредка, сквозь сон, произносится слово «дурак» — и опять тихо. Но
на улице, между играющими девочками,
происходит смятение.
Одним утром, не зная, что с собой делать, он лежал в своем нумере, опершись грудью
на окно, и с каким-то тупым и бессмысленным любопытством глядел
на улицу,
на которой
происходили обыкновенные сцены: дворник противоположного дома, в ситцевой рубахе и в вязаной фуфайке, лениво мел мостовую; из квартиры с красными занавесками, в нижнем этаже, выскочила, с кофейником в руках, растрепанная девка и пробежала в ближайший трактир за водой; прошли потом похороны с факельщиками, с попами впереди и с каретами назади, в которых мелькали черные чепцы и белые плерезы.
Калинович вошел. Единственная стеариновая свечка, горевшая перед зеркалом, слабо освещала комнату. Гардины
на окнах были спущены, и, кроме того,
на них стояли небольшие ширмочки, которые решительно не давали никакой возможности видеть с
улицы то, что
происходило внутри. Над маленьким роялино висела гравюра совершенно гологрудой женщины. Мебель была мягкая. Бархатом обитый диван, казалось Калиновичу, так и манил присесть
на него с хорошенькой женщиной.
Была одна минута, когда, казалось, город дрогнул под влиянием того, что
происходило около Central park’а… Уезжавшие вагоны заторопились, встречные остановились в нерешимости, перестали вертеться краны, и люди
на постройке перестали ползать взад и вперед… Рабочие смотрели с любопытством и сочувствием
на толпу, опрокинувшую полицию и готовую ринуться через площадь
на ближайшие здания и
улицы.
Коковкина уже знала, в чем дело. Ей сообщили даже еще проще, чем директору. Грушина выждала ее
на улице, завязала разговор и рассказала, что Людмила уже вконец развратила Сашу. Коковкина была поражена. Дома она осыпала Сашу упреками. Ей было тем более досадно, что все
происходило почти
на ее глазах и Саша ходил к Рутиловым с ее ведома. Саша притворился, что ничего не понимает, и спросил...
И вот, однажды утром, Надежда Петровна едва успела встать с постельки, как увидала, что
на улице происходит какое-то необыкновенное смятение. Как ни поглощена была ее мысль воспоминаниями прошлого, но сердце ее невольно вздрогнуло и заколотилось в груди.
С правой стороны от стола и памятника движение развивалось меньше, так как по этой стороне две
улицы были преграждены рогатками ради единства направления экипажей, отчего езда могла
происходить через одну сторону площади, сламываясь
на ней прямым углом, но не скрещиваясь, во избежание столкновений. С этой стороны я и обошел статую.
Обыкновенно моя
улица целый день оставалась пустынной — в этом заключалось ее главное достоинство. Но в описываемое утро я был удивлен поднявшимся
на ней движением. Под моим окном раздавался торопливый топот невидимых ног, громкий говор — вообще
происходила какая-то суматоха. Дело разъяснилось, когда в дверях моей комнаты показалась голова чухонской девицы Лизы, отвечавшей за горничную и кухарку, и проговорила...
Ах, Зоя! Покажи мне кого-нибудь, чтобы я хоть
на время забыл про нее и вытеснил ее из своего сердца, потому что иначе в Москве
произойдет катастрофа: Гусь разрушит
на Садовой
улице свою семейную жизнь с двумя малютками и уважаемой женой… двумя малютками, похожими
на него, как червонец
на червонец.
Повторяю: везде, и
на улицах, и в публичных местах, и в семьях — везде
происходит процесс вколачивания «штуки». Он застает врасплох Удава, проливает уныние в сердце дяди Григория Семеныча и заставляет бестолково метаться даже такую неунывающую особу, как кузина Наденька.
На днях я издали завидел
на улице известного вам Удава [См. «За рубежом». (Прим. М. Е. Салтыкова-Щедрина)] и просто-напросто побоялся подойти к нему: до такой степени он нынче глядит сумрачно и в то же время уныло. Очевидно, в нем
происходит борьба, в которой попеременно то гнев берет верх, то скорбь. Но думаю, что в конце концов скорбь, даже в этом недоступном для скорбей сердце, останется победительницею.
Такой диалог
происходил в заштатном городишке Тамбовской губернии, где не только тротуаров, а и мостовой даже
на главной
улице не было, а щегольнула там не слыханным дотоле в здешних местах словом супруга полицейского пристава, выслужившегося из городовых при охране губернаторского дома, где губернаторша поженила его
на своей прачке, а губернатор произвел в квартальные.
И Петр Иваныч был прав. Теперь Дракин везде: и
на улице, и в театрах, и в ресторанах, и в столице, и в провинции, и в деревне — и не только не ежится, но везде распоряжается как у себя дома. Чуть кто зашумаркает — он сейчас: в солдаты! в Сибирь! Словом сказать, поступает совсем-совсем так, как будто ничего нового не
произошло, а напротив того, еще расширилась арена для его похождений.
И когда в ихнем городе появились
на улицах казаки? И когда
произошел первый террористический акт: был убит жандармский ротмистр? Нет, еще раньше был убит городовой, а еще, кажется, раньше околоточный надзиратель, и
на торжественных похоронах его черная сотня избила
на полусмерть двух гимназистов, и Елена Петровна думала, что один из изувеченных — Саша. И когда она начала бояться этой черной сотни — до ужаса, до неистовых ночных кошмаров?
Это
происходило в конце зимы, когда среди снежных бурь и тусклых морозных дней недалекая весна посылала, как предтечу, ясный, теплый солнечный день или даже один только час, но такой весенний, такой жадно молодой и сверкающий, что воробьи
на улице сходили с ума от радости и точно пьянели люди.
Ликёр был клейкий, точно патока, и едкий, как нашатырный спирт. От него в голове стало легче, яснее, всё как-то сгустилось, и, пока в голове
происходило это сгущение,
на улице тоже стало тише, всё уплотнилось, образовался мягкий шумок и поплыл куда-то далеко, оставляя за собою тишину.
Ни один раз в жизни не обратил он внимания
на то, что делается и
происходит всякий день
на улице,
на что, как известно, всегда посмотрит его же брат, молодой чиновник, простирающий до того проницательность своего бойкого взгляда, что заметит даже, у кого
на другой стороне тротуара отпоролась внизу панталон стремешка, — что вызывает всегда лукавую усмешку
на лице его.
Простившись с Антонио, Арбузов пошел домой. Надо было до борьбы пообедать и постараться выспаться, чтобы хоть немного освежить голову. Но опять, выйдя
на улицу, он почувствовал себя больным. Уличный шум и суета
происходили где-то далеко-далеко от него и казались ему такими посторонними, ненастоящими, точно он рассматривал пеструю движущуюся картину. Переходя через
улицы, он испытывал острую боязнь, что
на него налетят сзади лошади и собьют с ног.
Пошел Кузьма, спрашивал всех встречающихся, наведывался по дворам нет Ивана Ивановича. Вся беда от того
произошла, что я забыл то место, где его дом, и как его фамилия, а записку в сердцах изорвал. Обходил Кузьма несколько
улиц; есть домы, и не одного Ивана Ивановича, так все такие Иваны Ивановичи, что не знают ни одного Ивана Афанасьевича. Что тут делать? А уже ночь
на дворе.
Зимою, по праздникам, после обеда, этак ближе к вечеру,
на главной Дворянской
улице происходит купеческое катанье.
Толпа запрудила всю
улицу. Любопытные из публики взбирались
на ступеньки соседних подъездов,
на тумбы,
на фонари,
на фундамент ограды Владимирской церкви, чтобы с более возвышенного пункта видеть, что
происходит в среде студентской толпы.
Что-то необъяснимое
произошло вслед за этим. Громовое ура загремело по всей
улице… Сильнее заколыхались флаги и знамена над головами манифестантов, и сами манифестанты, почти бегом, направились ко дворцу. Те, что сходили с паперти, хлынули
на улицу, унося за собой целые потоки народа. Точно какие-то невидимые крылья подхватили Милицу и разъединили ее с её спутницей. Девушка не успела произнести ни слова, как очутилась далеко-далеко от тети Родайки, потерявшей ее в толпе.
Все
происходит согласно законам механики, физики, химии, физиологии, но нет закона, в силу которого этот человек вышел в известный час из дома и в такой-то момент вошел в автомобиль
на углу
улицы.
Толпа в Мадриде
на более нарядных и бойких
улицах не очень резко отличалась от общеевропейской; но в народных кварталах в ней была южная типичность, которую я видел тогда еще впервые, так как знакомство мое с Италией
произошло с лишком годом позднее, в ноябре 1870 года.
Многие дачницы, даже молодые и красивые, разбуженные шумом, выскочили
на улицу, не надев башмаков.
Произошло еще много такого, чего я не решусь рассказать.
Вот эту «банду» и полюбил И. А. Гончаров, проживавший также в Берлине как раз в то время. Он, вероятно, отправлялся
на какие-нибудь воды или
на морские купанья, но не торопился туда ехать Берлин ему нравился, и он проводил время, с обеда, почти исключительно в обществе «банды», к которой и я должен был пристать. Но наша встреча
произошла не в Hotel de Rome за табльдотом, а
на улице Под липами, когда члены «банды» отправлялись с ним
на прогулку в Тиргартен.
На позициях были холод, лишения, праздное стояние с постоянным нервным напряжением от стерегущей опасности. За позициями,
на отдыхе, шло беспробудное пьянство и отчаянная карточная игра. То же самое
происходило и в убогих мукденских ресторанах.
На улицах Мукдена китайские ребята зазывали офицеров к «китайска мадама», которые, как уверяли дети, «шибко шанго». И кандидаты
на дворе фанзы часами ждали своей очереди, чтоб лечь
на лежанку с грязной и накрашенной четырнадцатилетней китаянкой.
Разговор этот
происходил у одного из домов
на Сергиевской
улице, куда я проводил Валентину Львовну из Аквариума.
На этой-то
улице и
происходит главным образом весь карнавал.
Лесток являлся иногда
на свидания, назначенные ему Шетарди, но боязнь наказания, а может быть и ссылки, парализовала ему язык. В доме, где
происходили эти свидания, при малейшем шуме
на улице Лесток быстро подходил к окну и считал уже себя погибшим. Все это тоже служило препятствием к осуществлению франко-русского плана.
Угощение народа, по случаю коронации,
происходило на Лобном месте и
на Никольской
улице.
Когда Иван Кольцо и остальное посольство появилось
на крыльце царской палаты, их встретил гул народного восторга. Народу
на площади и
улицах, бог весть откуда, было известно все, что
произошло в царских палатах. Приветственный гул, вырвавшийся из тысячи грудей, лучше всего доказывал Ивану Кольцу великость подвига, задуманного и совершенного его другом и атаманом.
Разговор
происходил в уютной гостиной графини
на Миллионной
улице, в час ее приема. Было еще рано, и граф Свянторжецкий приехал первым.
Это составляло большое развлечение для самого короля. Он любил смотреть
на людей и внимательно приглядывался ко всему тому, что
происходило за окном. И ему было очень досадно, когда
на ночь ставнями закрывали окно и он не мог видеть, что делается
на улице.
А как христианам казались подозрительными все нехристиане, а язычники с подозрением смотрели
на всех христиан, то при встрече дозоров с кем бы то ни было из запоздалых
на улицах и городских пустырях впотьмах
происходили ссоры и схватки.