Неточные совпадения
Штольц смотрел на
любовь и на женитьбу, может быть, оригинально, преувеличенно, но, во всяком случае, самостоятельно. И здесь он пошел
свободным и, как казалось ему, простым путем; но какую трудную школу наблюдения, терпения, труда выдержал он, пока выучился делать эти «простые шаги»!
На другой день Райский чувствовал себя веселым и
свободным от всякой злобы, от всяких претензий на взаимность Веры, даже не нашел в себе никаких следов зародыша
любви.
Он так торжественно дал слово работать над собой, быть другом в простом смысле слова. Взял две недели сроку! Боже! что делать! какую глупую муку нажил, без
любви, без страсти: только одни какие-то добровольные страдания, без наслаждений! И вдруг окажется, что он, небрежный,
свободный и гордый (он думал, что он гордый!), любит ее, что даже у него это и «по роже видно», как по-своему, цинически заметил это проницательная шельма, Марк!
— Я хочу вашей
любви и отдаю вам свою, вот одно «правило» в
любви — правило
свободного размена, указанное природой.
Протянулась еще неделя, и скоро должен исполниться месяц глупому предсказанию Марка, а Райский чувствовал себя
свободным «от
любви». В
любовь свою он не верил и относил все к раздражению воображения и любопытства.
— Если я не буду чувствовать себя
свободной здесь, то как я ни люблю этот уголок (она с
любовью бросила взгляд вокруг себя), но тогда… уеду отсюда! — решительно заключила она.
У него сознание это происходит не из
свободного стремления содействовать общему благу и проистекающего от того чувства
любви и благодарности к той власти, которая несет на себе заботы об этом благе.
Все жители Аяна столпились около нас: все благословляли в путь. Ч. и Ф., без сюртуков, пошли пешком проводить нас с версту. На одном повороте за скалу Ч. сказал: «Поглядите на море: вы больше его не увидите». Я быстро оглянулся, с благодарностью, с
любовью, почти со слезами. Оно было сине, ярко сверкало на солнце серебристой чешуей. Еще минута — и скала загородила его. «Прощай,
свободная стихия! в последний раз…»
У него была одна жена фиктивная, другая настоящая, с которой он разошелся, убедившись, что между ними нет истинной
любви, и теперь намеревался вступить в новый
свободный брак с Грабец.
Он также есть существо
свободное и рабье, склонное к жертве и
любви и к эгоизму, высокое и низкое, несущее в себе образ Божий и образ мира, природного и социального.
А если тайна, то и мы вправе были проповедовать тайну и учить их, что не
свободное решение сердец их важно и не
любовь, а тайна, которой они повиноваться должны слепо, даже мимо их совести.
Трофимов. Варя боится, а вдруг мы полюбим друг друга, и целые дни не отходит от нас. Она своей узкой головой не может понять, что мы выше
любви. Обойти то мелкое и призрачное, что мешает быть
свободным и счастливым, — вот цель и смысл нашей жизни. Вперед! Мы идем неудержимо к яркой звезде, которая горит там вдали! Вперед! Не отставай, друзья!
Парадоксально было то, что он перешел в католичество из либерализма и
любви к
свободной мысли.
Мы всегда были в этом отношении
свободнее западных людей, и мы думали, что вопрос о
любви между мужчиной и женщиной есть вопрос личности и не касается общества.
Нужно
свободное избрание, подвиг
любви, чтоб увидеть в рабьем и униженном образе Христа царственную мощь Сына Божьего, Единосущного Отцу.
Поэтому церковь вся зиждется на свободе, на
свободном общении в
любви.
Для данного мира действительности, мира видимого, объекта знания, волевой акт
свободного избрания, т. е. акт веры, уже совершен, совершен в таинственной глубине бытия; для мира же иного, мира невидимых вещей, мы вновь должны совершить акт
свободного волевого избрания, избрания того мира предметом своей
любви, т. е. акт веры.
В православной церкви каждый молящийся участвует в совершении таинства Евхаристии, потому что церковь есть
свободное общение в
любви всех верующих.
Человек рожден для великой радости, для беспрестанного творчества, в котором он — бог, для широкой,
свободной, ничем не стесненной
любви ко всему; к дереву, к небу, к человеку, к собаке, к милой, кроткой, прекрасной земле, ах, особенно к земле с ее блаженным материнством, с ее утрами и ночами, с ее прекрасными ежедневными чудесами.
Всякая
любовь, какая бы она ни была, счастливая или несчастливая, — все-таки есть некоторого рода нравственные путы, но теперь Павел почувствовал себя совершенно
свободным от них.
У нее рвалось сердце, в груди было тесно, в горле сухо и горячо. Глубоко внутри ее рождались слова большой, все и всех обнимающей
любви и жгли язык ее, двигая его все сильней, все
свободнее.
«Что, говорит, мне ваш завод? никогда нет
свободных денег в руках!» Добро бы взял какую-нибудь… так нет: все ищет связей в свете: «Мне, говорит, надобно благородную интригу: я без
любви жить не могу!» — не осел ли?
Нас мгла и тревоги встречали,
Порой заграждая нам путь.
Хотелось нередко в печали
Свободною грудью вздохнуть,
Но дни проходили чредою,
Все мрак и все злоба вокруг —
Не падали духом с тобою
Мы, горем исполненный друг!
И крепла лишь мысль и стремилась
К рассвету, к свободе вперед —
Туда, где
любовь сохранилась,
Где солнце надежды взойдет!
И поколику бог только чрез
свободную душу человека мог иметь союз с тварию, то когда человек из райской ограды ниспал на землю труда и страдания, то и божество должно было последовать туда за ним, дабы на месте падения восстановить падшего и стать плотию в силу небесной
любви.
Сие установлено сколько во изъявление
любви нашей, и за гробом братьям нашим сопутствующей, столько же и во знамение того, что истинных
свободных каменщиков в духе связь и по отшествии их от сего мира не прерывается.
Но я не вникал в эти соображения. Как-то было странно, не хотелось верить, что сестра влюблена, что она вот идет и держит за руку чужого и нежно смотрит на него. Моя сестра, это нервное, запуганное, забитое, не
свободное существо, любит человека, который уже женат и имеет детей! Чего-то мне стало жаль, а чего именно — не знаю; присутствие доктора почему-то было уже неприятно, и я никак не мог понять, что может выйти из этой их
любви.
Прими с улыбкою, мой друг,
Свободной музы приношенье:
Тебе я посвятил изгнанной лиры пенье
И вдохновенный свой досуг.
Когда я погибал, безвинный, безотрадный,
И шепот клеветы внимал со всех сторон,
Когда кинжал измены хладный,
Когда
любви тяжелый сон
Меня терзали и мертвили,
Я близ тебя еще спокойство находил;
Я сердцем отдыхал — друг друга мы любили:
И бури надо мной свирепость утомили,
Я в мирной пристани богов благословил.
Я не могла даже мечтать, что встречусь с ним в здешнем мире, и, несмотря на это, желания матушки, просьбы сестры моей, ничто не поколебало бы моего намерения остаться вечно
свободною; но бескорыстная
любовь ваша, ваше терпенье, постоянство, делание видеть счастливым человека, к которому дружба моя была так же беспредельна, как и
любовь к нему, — вот что сделало меня виновною.
Глаза его, полные слез, с
любовью остановились на бледном лице страдалицы, которой, казалось, становилось лучше, потому что она
свободнее дышала, на лбу у нее показалась каплями испарина — этот благодетельный признак в тифозном состоянии.
Прочь, души хладные, хулители суровы,
Дерзающие нас с презреньем порицать!
Влачите рабские приличия оковы!
Не вам божественный огонь в себе питать.
Веселье чистое утехи благородной,
Любовь к искусству — ты питай меня всегда,
От предрассудков всех души моей
свободнойНе покидай в сей жизни никогда!
Эта скрытая положительность освобождается
любовью, струится во все стороны, как теплотвор, беспрерывно стремясь найти условия осуществления и выхода из области всеобщего отрицания в область
свободного деяния; когда наука достигает высшей точки, она естественно переходит самое себя.
Грядущее отнесется к былому, как совершеннолетний сын к отцу; для того, чтоб родиться, для того, чтоб сделаться человеком, ему нужен воспитатель, ему нужен отец; но, ставши человеком, связь с отцом меняется — делается выше, полнее
любовью,
свободнее.
Нынешнее — или теперешнее, не знаю, как правильнее сказать поколение, уже внуки мои, имея своих Галушкинских в другом формате, то есть костюме, с другими выражениями о тех же понятиях, с другими поступками по прежним правилам, от них-то, новых реверендиссимов наслушавшись, говорят уже, что
любовь есть приятное занятие, что для него можно пожертвовать
свободным получасом; часто необходимость при заботах тяжелых для головы, стакан лимонаду жаждущему, а не в спокойном состоянии находящемуся, недостойная малейшего размышления, не только позволения владеть душою, недостойная и не могущая причинять человеку малейшей досады и тем менее горести.
Невольно к этим грустным берегам
Меня влечет неведомая сила.
Всё здесь напоминает мне былое
И вольной, красной юности моей
Любимую, хоть горестную повесть.
Здесь некогда [
любовь] меня встречала,
Свободная, [кипящая]
любовь;
Я счастлив был, безумец!.. и я мог
Так ветрено от счастья отказаться.
Печальные, печальные мечты
Вчерашняя мне встреча оживила.
Отец несчастный! как ужасен он!
Авось опять его сегодня встречу,
И согласится он оставить лес
И к нам переселиться…
Она пела шёпотом романс за романсом, всё больше о
любви, разлуке, утраченных надеждах, и воображала, как она протянет к нему руки и скажет с мольбой, со слезами: «Пименов, снимите с меня эту тяжесть!» И тогда, точно грехи ей простятся, станет на душе легко, радостно, наступит
свободная и, быть может, счастливая жизнь.
Софья. Только однажды я была человеком,
свободным от грязи, — во дни твоей
любви.
Пока ребенок был зверком, баловству со стороны Михайла Степановича не было конца; но когда у Анатоля начала развиваться воля,
любовь отца стала превращаться в гонение. Болезненный эгоизм Столыгина, раздражительная капризность и избалованность его не могли выносить присутствия чего бы то ни было
свободного; он даже собачонку, не знаю как попавшуюся ему, до того испортил, что она ходила при нем повеся хвост и спустя голову, как чумная.
Когда Анатоль убедился, что он ее не любит, он ужаснулся своей сухости, своей неблагодарности; в несчастии он не находил другой отрады, иного утешения, как в ее
любви, а теперь,
свободный, богатый, он готов ее покинуть. Разумеется, после этого рассуждения он женился.
Твердынский(подходя ближе и хватая за руку).Божественная, но
свободная женщина! Судьба покровительствует нам. Сей юный питомец Минервы (указывая на спящего Петю) опочил в объятиях Морфея, мы одни, и я снедаем
любовью. (Хватает ее и хочет поцеловать.) Будущее в руках судьбы, настоящее наше. (Обнимает ее.)Да полно же, милейшая.
Им рассказывают случай, доказывающий, что и в крестьянском сословии [возможна и] естественна
любовь к
свободному труду и независимой жизни и что развитие этого чувства не нуждается даже в пособии литературы.
Она далеко выше, например, Игрушечки или Саши: она не даст распоряжаться своей душою, не предастся тому, с кем связала ее судьба против воли; она хочет всех любить, всех видеть счастливыми, но она ищет
свободного простора для своей деятельности и
любви.
Я кручину мою многолетнюю
На родимую грудь изолью,
Я тебе мою песню последнюю,
Мою горькую песню спою.
О прости! то не песнь утешения,
Я заставлю страдать тебя вновь,
Но я гибну — и ради спасения
Я твою призываю
любовь!
Я пою тебе песнь покаяния,
Чтобы кроткие очи твои
Смыли жаркой слезою страдания
Все позорные пятна мои!
Чтоб ту силу
свободную, гордую,
Что в мою заложила ты грудь,
Укрепила ты волею твердою
И на правый поставила путь…
Наташа никогда не была веселой, даже и в то время, когда она была еще девушкой, красивой и
свободной, и
любви ее добивались многие.
Всякая имманентность Трансцендентного, прикосновение Божества, есть акт, поистине чудесный и
свободный, акт милости и
любви, но не закономерности и необходимости.
Однако для Божества это ни в каком смысле не является необходимой Его эволюцией, как бы тяготеющим над Ним фатумом творения, без которого не может совершаться и его самораскрытие, но есть дар
свободной, щедротной
любви, — благости, благодати и благодеяния.
Поэтому творение есть абсолютно-свободное, лишь в себе самом имеющее смысл и основу, абсолютно-самобытное движение божественной
любви,
любовь ради
любви, ее святое безумие. Dieu est fou de l'homme [Бог помешан на человеке (фр.).], — вспоминает Шеллинг дерзновенно-проникновенное выражение французского писателя: с безумием
любви Бог хочет «друга» (другого), а этим другом может быть только человек.
Поэтому догмат оплодотворяет, но не насилует, ибо это есть вера человека, его
любовь, его чувство жизни, он сам в
свободном своем самоопределении.
В последнее время, как вообще сила жизни отождествляется у нас с силою жизни «прекрасного хищного зверя», так и в области
любви возносится на высоту тот же «древний, прекрасный и
свободный зверь, громким кличем призывающий к себе самку». У Толстого только очень редко чувствуется несомненная подчас красота этого зверя, — например, в молниеносном романе гусара Турбина-старшего со вдовушкою Анной Федоровной. Ярко чувствуется эта красота у подлинных зверей.
Темен и низмен в
любви становится для Толстого человек, когда в нем пробуждается «древний, прекрасный и
свободный зверь, громким кличем призывающий к себе самку».
Но эта
любовь — не та
любовь, которая открылась князю Андрею, — «
любовь вечная,
свободная, не зависящая от этой жизни». Когда проснулась та
любовь, — жизнь умерла. Проснулась эта
любовь, проснулась и жизнь.