Неточные совпадения
Он чувствовал, что, не ответив на
письмо Дарьи Александровны, своею невежливостью, о которой он без краски стыда не мог вспомнить, он
сжег свои корабли и никогда уж не поедет к ним.
Ей душно от этого
письма, вдруг перенесшего ее на другую сторону бездны, когда она уже оторвалась навсегда, ослабевшая, измученная борьбой, — и
сожгла за собой мост. Она не понимает, как мог он написать? Как он сам не бежал давно?
— Ты твердо помнишь, мой милый, об этом
письме, что Крафт его
сжег на свечке? Ты не ошибаешься?
То есть я и солгал, потому что документ был у меня и никогда у Крафта, но это была лишь мелочь, а в самом главном я не солгал, потому что в ту минуту, когда лгал, то дал себе слово
сжечь это
письмо в тот же вечер.
Она бросалась в постель, закрывала лицо руками и через четверть часа вскакивала, ходила по комнате, падала в кресла, и опять начинала ходить неровными, порывистыми шагами, и опять бросалась в постель, и опять ходила, и несколько раз подходила к письменному столу, и стояла у него, и отбегала и, наконец, села, написала несколько слов, запечатала и через полчаса схватила
письмо, изорвала,
сожгла, опять долго металась, опять написала
письмо, опять изорвала,
сожгла, и опять металась, опять написала, и торопливо, едва запечатав, не давая себе времени надписать адреса, быстро, быстро побежала с ним в комнату мужа, бросила его да стол, и бросилась в свою комнату, упала в кресла, сидела неподвижно, закрыв лицо руками; полчаса, может быть, час, и вот звонок — это он, она побежала в кабинет схватить
письмо, изорвать,
сжечь — где ж оно? его нет, где ж оно? она торопливо перебирала бумаги: где ж оно?
Старшины по представлению им
письма положили, пригласив г-на Бибикова, в присутствии его то
письмо сжечь, а буде Бибиков изъявит желание получить его, как по подписи ему принадлежащее, в таковом случае предоставить ему оное взять, которое однако ж Бибиков не принял, а
письмо в общем присутствии старшин было сожжено…»
Адуев рассказал ей содержание
письма, полученного им с повестью, и о том, как они
сожгли все.
Развернув наудачу несколько
писем (в одном из них оказался засохший цветок, перевязанный полинявшей ленточкой), — он только плечами пожал и, глянув на камин, отбросил их в сторону, вероятно, сбираясь
сжечь весь этот ненужный хлам.
Вернувшись домой, к Грушиной, сочинили и
письмо от княгини. Когда, через два дня,
письмо было готово, его надушили шипром. Остальные конверты и бумагу
сожгли, чтобы не осталось улик.
— Письма-то, вы думаете, княгиня писала? Да теперь уже весь город знает, что их Грушина сфабриковала, по заказу вашей супруги; а княгиня и не знает ничего. Кого хотите спросите, все знают, — они сами проболтались. А потом Варвара Дмитриевна и
письма у вас утащила и
сожгла, чтобы улики не было.
В этот вечер Варвара нашла случай украсть у Передонова первое поддельное
письмо. Это было ей необходимо, по требованию Грушиной, чтобы впоследствии, при сравнении двух подделок, не оказалось разницы. Передонов носил это
письмо с собою, но сегодня как-то случайно оставил его дома: переодеваясь из виц-мундира в сюртук, вынул его из кармана, сунул под учебник на комоде, да там и забыл. Варвара
сожгла его на свечке у Грушиной.
Надеюсь, что у вас недостанет холодности отказать мне в такой небольшой, но важной для меня услуге, хоть, наконец, из снисхождения к моему полу. Помните, что я буду ждать вас и что мне страшно будет возвращаться одной ночью.
Письмо сожгите».
Прошло часа два. Наталья собралась с духом, встала, отерла глаза, засветила свечку,
сожгла на ее пламени
письмо Рудина до конца и пепел выкинула за окно. Потом она раскрыла наудачу Пушкина и прочла первые попавшиеся ей строки (она часто загадывала так по нем). Вот что ей вышло...
В четверг только на час уходил к Колесникову и передал ему деньги. Остальное время был дома возле матери; вечером в сумерки с ней и Линочкой ходил гулять за город. Ночью просматривал и жег
письма; хотел
сжечь свой ребяческий старый дневник, но подумал и оставил матери. Собирал вещи, выбрал одну книгу для чтения; сомневался относительно образка, но порешил захватить с собою — для матери.
«Я написал и послал сильный протест к Плетневу, чтобы не выпускал в свет новой книги Гоголя, которая состоит из отрывков
писем его к друзьям и в которой точно есть завещание к целой России, где Гоголь просит, чтобы она не ставила над ним никакого памятника, и уведомляет, что он
сжег все свои бумаги.
P.S. Пожалуйста,
сожгите это
письмо. Мне очень жаль вас, очень».
Любовь Онисимовна
письмо сейчас же
сожгла на загнетке и никому про него не сказала, ни даже пестрядинной старухе, а только всю ночь Богу молилась, нимало о себе слов не произнося, а все за него, потому что, говорит, хотя он и писал, что он теперь офицер, и со крестами и ранами, однако я никак вообразить не могла, чтобы граф с ним обходился иначе, нежели прежде.
«Я не хотел тебе говорить и объяснять причин, а вышло вот как-то, что сказалось даже гораздо более, чем бы следовало. Не оставляй у себя этого
письма и никому не говори про него. Самое лучшее: прочти, пойми его сердцем и
сожги, чтоб и следов не осталось. Это моя последняя просьба. А последние просьбы всегда исполняются строго.
Это
письмо на всякий случай
сожги, чтоб никаких следов от него не осталось, и я равным образом так же поступлю с
письмом, которое пришлешь мне.
— Благодарю вас…Мне придется, значит,
сжечь шестое уже
письмо…Занятие не особенно приятное, если знаешь, что над этим
письмом трудились, чувствовали…Как вы жестоки! Теперь вы куда идете?
Он подменивает
письма и, возвратившись из Англии, мстит своим врагам,
сжигая их всех.
«Он, верно,
сжег все
письма!» — подумал Гладких.
Он колеблется даже, не раскрыв
письма,
сжечь его.
P. S.
Сожги это
письмо; не кротость агнца нужна нам теперь, а мудрость змеи. Пан ксендз Антоний прочитал его и одобрил. Он посылает тебе свое пастырсское благословение. В этом
письме найдешь другое на твое имя. Пишу в нем, что отчаянно больна. Ты предъявишь его своему начальству, чтобы дали тебе скорее законный отпуск. Из деревни, осмотревшись и приготовив все, ты можешь для формы подать в отставку или поступить, как брат, то есть разом разрубить все связи свои с московской Татарией».
— Боже мой, что я наделал! — вдруг вскрикнул он и, разорвав
письмо на длинные полосы, стал старательно
сжигать их на лампе.